Sivaja_cobyla. Обидуясь…

«Близнецы Фаренгейт»

Мишель Фейбер

Мишель Фейбер - Близнецы Фаренгейт

Издание записных книжек писателя при его жизни как-то отдает манией величия. А иначе как «записными книжками» назвать сборник рассказов Мишеля Фейбера «Близнецы Фаренгейт» я не могу, настолько сырыми выглядят помещенные там тексты. Я не спорю, что набросок, выполненный великим художником, может быть совершенно гениален и иметь самостоятельную ценность, но, в первую очередь, для специалистов-историков, исследователей творчества автора, которые ставят своей задачей отследить эволюцию стиля или сюжета, но никак не для простого потребителя. В случае с Фейбером я – простой потребитель и я хочу видеть готовый продукт, а не гадать, что же будет с наброском дальше, войдет ли он в законченное произведение или будет навсегда забыт автором, как неудачный.
Читать далее

Jane The Reader. Дяченко «Мигрант, или Brevi Finietur»

Дяченко "Мигрант"

Новая книга Дяченок из цикла «Метаморфозы» хороша, но не отлична (если сравнивать ее с первой «Vita Nostra»). Тем не менее она мне понравилась. Лейтмотив в ней тот же, что и в остальных книгах цикла, — преображение, переход человека из одного состояния в другое. Рубежом, который, собственно, должен привести к метаморфозе, является так называемая Проба. В принципе, стандартное испытание на силу воли, при котором человек должен доказать, что он хозяин себе и что он может быть чем-то большим, чем он есть. Но она служит также ключом к замыслу писателей.
Читать далее

В-Глаз от Никиты Игнатченко. Книги, по которым Питер Гринуэй намеревался или намеревается поставить фильмы

Гюстав Флобер «Бувар и Пекюше» (1881). Гринуэй планировал полноценную адаптацию незавершённого романа Флобера с собственной концовкой. Франсуа Буйяр и Луи де Дюше, работники будапештского морга из «Чемоданов Тульса Люпера», — несомненные родственники героев этого романа (и коронеров из «Смерти в Сене»).
Читать далее

Journ. О детских поэтах замолвите слово)

Стихи – первая литература, с которой обычно знакомят ребенка. Сегодня в гостях уВоркингмамы люди очень важные, эти люди – детские поэты.

книги

Игорь Лагерев, автор трех поэтических сборников («Напоминание по слонолетанию», «Сколько влезает в кота», «Шел по городу хомяк»), создатель улиткомобиля и кузнечикоплана, человек, знающий все о драконах и домовых. Стихи Игоря Лагерева — это игра, без которой детство немыслимо. Его герои смешные и трогательные, наивные и добрые, одним словом, настоящие.

Андрей Сметанин писать начал совсем недавно, три года – для писательской карьеры не срок, но количество полученных премий и выигранных конкурсов даже сложно посчитать. Литературной победой можно считать два авторских сборника: «С чего начинается ссора» и «Азбука опасностей. Осторожно, малыш» (М.: КомпасГид, 2010-2011). Андрей знает все о детских проблемах, в его стихах настоящий мальчиш-плохиш и рассудительный взрослый слились воедино: здесь и детсадовские приключения, и дворовые курьезы, и обстоятельные предостережения обо всем на свете, пока не кончится алфавит.

– Расскажите про любимую книгу Вашего детства?
Читать далее

Переводы Елены Кузьминой. Кэррингтон: От сценария к экрану / Who was Carrington? From Script to Screen

окончание; продолжение и начало статьи здесь

Кэррингтон стала первым проектом Кристофера Хэмптона за пять лет, после его «Опасных связей» (Dangerous Liaisons, 1988), награжденных Оскаром и BAFTA за сценарий.
Однако история создания этого фильма – история восторженных взлётов и ужасных падений – берет своё начало даже ранее.

Фильм «Кэррингтон» вдохновлен книгой Майкла Холройда (Michael Holroyd), «Литтон Стрейчи» — о биографе, пацифисте и гомосексуалисте, а также о писателях и художниках, населявших его мир. Хэмптон впервые прочёл эту биографию в конце 1960-х, и был мгновенно сражен единственным образом — ослепительной, но трагичной молодой художницы Доры Кэррингтон, ставшей на 17 лет бессменной спутницей Стрейчи.
Читать далее

Jane The Reader. Стивен Кинг «Лангольеры»

Кинг "Лангольеры"

С «Лангольерами» у меня случилась не очень характерная для меня ситуация: сначала я посмотрела фильм, потом — прочитала книгу. Все-таки обычно я предпочитаю обратный порядок (следуя глубинному убеждению, что фильм не может быть лучше книги). Но по зрелом размышлении поняла, что фильм не уступает книге: Крейг Туми вполне себе соответствует, да и сюжет практически не переврали. Хотя мистики у Кинга все-таки больше.
Читать далее

ЗАБОР. Елена Колчак: Перловка, сэр!

Патологическая убежденность некоторых персонажей в том, что они пишут стихи, сама по себе не стоит сколько-нибудь пристального внимания. Ну выкладывают и выкладывают. Мало ли, кто в чем убежден. Интернет, однако, большой.
Но! Не просто ведь выкладывают — платно! С образцами, гм, продукта. Полагая, видимо, что ознакомившиеся тут же падут, пронзенные восторгом, и побегут (нет, погодь, они же пали пронзенные? ладно, поползут) наперегонки совать в платежную систему деньги, дабы продлить-продлить-продлить счастье знакомства с Высокой Поэзией.
Вот, к примеру, некто Геннадий Мурзин (если верить профилю, «последние четверть века — главный редактор»):
Не глаза, а озера бездонные.
В них гляжусь, утопая в лучах.
Столь милы и настолько желанные,
Что готов я валяться в ногах.
Я валюсь в её ноженьки стройные
И с мольбою смотрю снизу вверх.
Я кричу ей словечки сердечные:
«Снизойди до меня… Я ль не стерх?!»

Недорого, всего 40 рублей за сборничек.
Читать далее

Воскресное чтение. Анатолий Мариенгоф «Циники»

(чтение Хомсы Тофта)

     — Очень хорошо, что вы являетесь ко мне с цветами. Все мужчины, высуня язык, бегают по Сухаревке и закупают муку и пшено. Своим возлюбленным они тоже тащат муку и пшено. Под кроватями из карельской березы, как трупы, лежат мешки.
     Она поставила астры в вазу. Ваза серебристая, высокая, формы — женской руки с обрубленной кистью.
     Под окнами проехала тяжелая грузовая машина. Сосредоточенные солдаты перевозили каких-то людей, похожих на поломанную старую дачную мебель.
     — Знаете, Ольга…
     Я коснулся ее пальцев.
     — …после нашего «социалистического» переворота я пришел к выводу, что русский народ не окончательно лишен юмора.
     Ольга подошла к округлому зеркалу в кружевах позолоченной рамы.
     — А как вы думаете, Владимир…
     Она взглянула в зеркало.
     — …может случиться, что в Москве нельзя будет достать французской краски для губ?
     Она взяла со столика золотой герленовский карандашик:
     — Как же тогда жить?
Далее…

Хомса Тофт. Витольд Гомбрович «Фердидурка»


     Человек зрелый – самодостаточен. Ему, зрелому человеку, плевать на то, каким его видят другие. Плевать на то, что о нем думают. Один мой знакомый православный батюшка говорил, благостно улыбаясь: «Что в том, красиво твое лицо или нет? Сам ты его без зеркала не увидишь, а до других тебе дела быть не должно». Человек зрелый, состоявшийся – живет собой и своим мнением о себе. «Я не рубль, чтобы всем нравиться», — роняет он между делом. «Будь собою нон-стоп», — поучает слоганом с разноцветного плаката. «Моя страна! Мой выбор! Мой президент!» — вещает с трибуны. Его, зрелого человека, пестовала европейская психология, бережно растило потребительское общество, вскармливали ньюэйджевые религии. Он живет с умом. Не полезет в драку, заступаясь за девчонку: сама ведь знала, с кем идет. Не даст нищему копейку: все равно пропьет, сволочь. Не подойдет на улице к раненому: раз в крови, значит – проходимец, порядочные люди не влипают в переделки. Зрелый человек смотрит телевизор, чтобы быть в курсе. Ходит в церковь, потому что – ну а вдруг там (значительный кивок) все же кто-то есть? Женится на умной, в любовницы ищет красивую. Копейка у него обязательно сбережет рубль, а рубль – евро. Дети у него, что называется, «пристроены» — на кафедру к зятьку, в отдел к куманьку, к дружбану финдиректором. Кстати, вот как раз из этих детей получаются отменные сволочи… Но пес с ними со всеми. Я сейчас о книге.
     «Фердидурка» Гомбровича – не для них, не для зрелых. Книга эта посвящается тем, кто понимает: мы живем на виду у человечества. Каждым поступком оставляем след в чужой душе. Любой жест, любой взгляд –моментальная фотография на сетчатке ближнего. И, казалось бы, в том беды нет: живи по совести, да будь хорошим человеком, а остальное приложится. Да только окружают-то нас те самые зрелые, с заскорузлыми, самодостаточными мозгами. И – никуда не денешься – имеют о нас свое подлое мнение. И отпечатываются наши поступки в грязи их душонок. «Ты будто рождаешься в тысяче меленьких душ!»
В общем, читайте книгу, там еще предисловие есть.

Jane The Reader. Стивен Кинг «Рита Хейуорт, или Побег из Шоушенка»

Кинг "Побег из Шоушенка"

«Побег из Шоушенка» для меня по тональности сильно отличается от обычных кинговских вещей. Он «светлее», он не ввергает читателя в состояние ужаса, нет никакой мистики. Обычная дерьмовая тюрьма строгого режима, обычные дерьмовые заключенные… И Энди — человек, который хочет выйти на свободу.
Читать далее