А вот если кому интересно, то мой герой, конечно, Лоуренс Даррелл, и восхитительный его «Александрийский квартет», в великолепном переводе Вадима Михайлина.
Я не хочу сказать, что эта книга — Самая Большая Книга в мире, и для меня тоже, но то, что она очень повлияла на меня и на то, как и что я пишу (и что собираюсь писать), это точно.
И прекрасно, что повлияла на меня такая сильная и, без моего восхищения и любви, очень даже настоящая, талантливая книга большого, настоящего писателя.
Лоуренс Даррелл говорит о сексе так, как никто из писателей, на том тончайшем уровне, где отношения полов вплетены в мир полноправно: они влияют на реальность, и реальность влияет на них. А не так, как бывает чаще — о, это грязно, фу и фу, влепим ограничение, а это высоко и небесно, уберите от любви ваши грязные похотливые лапы…
Писать на таком уровне (не как Лоуренс, а — на таком уровне) — очень достойная задача, я думаю.
И еще я готова, конечно, к тому, что и истолковано написанное будет не так, и востребовано будет не очень, потому что
«ковбой, зачем ты красишь лошадь в разные цвета? Давай лучше…»
Формат рубрики «Воскресное чтение» устоялся в 2011 году и он по-прежнему очень хорош, правда, время бежит все быстрее, и договариваться с авторами о полном соблюдении формата нам бывает немножко некогда, не успеешь оглянуться — снова воскресенье вокруг. Вот и сегодня тоже оно (как, снова воскресенье?)
Была у меня мысль написать о тех наших рубриках и колонках, которые выжили и стали совсем-совсем постоянными, или же состоялись как проекты, имея в себе солидный десяток-другой публикаций, чтоб можно было открыть их подряд и погрузиться… Но вы и сами знаете, идей в голове всегда больше, чем идей реализованных, а у меня еще толстое такое оправдание — я добросовестно, не отлынивая, пишу свою прозу.
Ну так вот, воспользуюсь поводом и расскажу сегодня, в дни наших именин, о нашем «Воскресном чтении». Читать далее →
На рассвете тихого морозного дня молодой монах шуршит последними осенними листьями, сметая их с каменной дорожки – собирая в ворох тлеющих снов. Последние листья возносятся спиралькой дыма, змеясь сквозь ветки высоких сосен навстречу свободе в утреннем небе. Как завидует он ничем не стесненному вознесению этих листьев, что становятся воздухом. Монах не спит с четырех часов утра, замерзшие покрасневшие пальцы его ног притворяются, будто не ноют от холода в соломенных сандалиях.
Песнопения монахов эхом отражаются от пустынных улиц Киото: «Хоооо… Хоооо».
Домохозяйки, ранние пташки, готовят угощение, которое положат в чашки бродяг.
Обритая голова, темная роба, и сегодняшний урок бескорыстия – трудный путь для неугомонного юноши, который недавно унаследовал семейный храм. Его отправили учиться в Нандзэн-дзи (), знаменитый дзенский монастырь на восточной окраине Киото.
Каждый день он собирает пожертвования, натирает до блеска деревянные полы в коридорах храма и сгребает листья во дворе – всё до завтрака. Он обдумывает вот эту дзенскую загадку: Изменение — не единственное ли неизменное?
**
Должны ли мы смотреть на вишню только когда она в цвету, или на луну только когда небо безоблачно? Мечтать о луне, глядя на дождь, опустить занавески и не осознавать, что весна проходит – это более трогательно. Ветви, готовые покрыться цветами, или сады, устланные увядшими цветами более достойны нашего восхищения… Наиболее захватывающее во всём – начало и конец.
Ёсида Кенко /
Итак, об издании электронной книги я уже рассказывала подробно, а также о том, какие проблемы возникают у автора с ее распространением. Теперь расскажу о том, как самостоятельно издать бумажную книгу небольшим тиражом.
Я бы не стала этим заниматься – дело заведомо не прибыльное. Но роман, написанный восемь лет назад, так полюбился читателям, что меня постоянно спрашивали: «Когда же в бумаге?» В конце концов, я решила, что книга, во многом благодаря которой у меня до сих пор появляются все новые и новые читатели, заслужила место на книжной полке в красивой твердой обложке. Сентиментально, да, но вы же знаете эту нерациональную тягу как писателей, так и читателей к бумажным книгам! Одни видят в них вещественное воплощение своего труда, другие хотят выделить понравившееся произведение из множества прочитанного в «электронке» или же просто предпочитают «бумагу». Читать далее →
Об авторе: Дайан Дарстон — писательница, лектор, преподаватель; наиболее известна своими тремя книгами и множеством эссе о Киото, где жила в течение 18 лет. Бегло говорит по-японски; изучала искусство, религию, историю страны.
Больше о Дайан Дарстон –
«Слова существуют ради их смысла. Как только вам открылся смысл, можете забыть про слова.
Где найти мне человека, который забыл слова – чтобы я мог перемолвиться с ним словечком?»
Чжуан-Цзы /
Предисловие
Кисточка, подобно язычку пламени, наносит чернила на страницу – произвольно и целенаправленно. Японская манера рисования кажется простой. Она проста – и в то же время сложна. Требуются годы, чтобы достичь легкости движений, требуется осознанность, внимание ума, когда кисть касается бумаги.
Я приехала в Японию в 1977 году, чтобы изучать технику рисования. Моим первым учителем был Хидетоси Кувано (Hidetoshi Kuwano). Заранее, еще до приезда в Киото, я готовилась к этим урокам. Я прочла все книги. Я заучила последовательность движений кисти, необходимых для изображения в китайском стиле узнаваемого лотоса (цветка, который никогда в природе не видела). У меня была кисточка из шерсти барсука с бамбуковой ручкой, резная чернильница с изображением мифического дракона, стаканчик для воды из сине-белого фарфора с изображением китайского пейзажа, палочка ароматных чернил изысканного сине-черного оттенка, стопка бумаги ручной работы, а также крохотное лакированное пресс-папье, чтобы удерживать всё это на месте. Но всего этого было недостаточно.
Я забыла привезти с собой прозрение, умение проникнуть в суть, — основной инструмент художника, для овладения которым требуется время. Мне предстояло провести в Японии 18 лет и ни единый из уроков, преподанных мне Кувано-сенсэем, не обучал навыками и технике. (Сенсэй – учитель или мастер). Вместо этого он учил меня жизни, тому, какова она в восточной культуре. Он учил, что искусство – не цель, но путь. Читать далее →
Когда-то давно я играла в одну онлайн-игрушку. И в силу своей гендерной принадлежности не только воевала с монстрами и выполняла квесты, но и активно занималась изучением возможностей, как заработать денег, не убивая пиксельных гадов. Тогда в первый раз я задумалась об экономическом механизме, действующем в игре. Почему за выполнение задания дают именно такое количество виртуальной валюты? Что изменится, если увеличить награду на один серебряный? На один золотой? Как это повлияет на общеигровую ситуацию? Поделившись с другом-геймером соображениями о километрах формул того, как цены зависят друг от друга, получила в ответ усмешку: «какие километры, там формул — парсеки!» Книга Константина Сонина () заставила меня вспомнить именно эту ситуацию. Он пишет про то, как что связано и почему меняется: хорошо пишет, обстоятельно, с примерами и пояснениями. Признаться, до прочтения «Уроков экономики» я считала эту науку чрезвычайно скучной и муторной — теперь мне пришлось поменять свое мнение. Даже больше — она показалась мне похожей на лингвистику, которую я больше всего уважаю за то, что она показывает неявные связи между языками и позволяет проникать глубже в общую картину мира.
Структура книги удобна для восприятия: не целый монолитный текст, а маленькие главы — уроки, — где собраны ответы на разные экономические вопросы. В то же время не возникает ощущения разрозненности, нет повторов и рассогласования фактов, когда автор говорит об одном, потом возвращается на пару шагов назад и еще уходит в лирические отступления — так что строгое следование выбранному курсу мне определенно симпатично. Есть некоторая матчасть, без которой объяснений не понять, но она не является основой — уроки базируются на актуальных вопросах, которые для меня входят в раздел «хотелось бы узнать, но не у кого спросить»: про конкуренцию на государственном уровне, про зависимость инфляции и безработицы, про «ресурсное проклятие», так актуальное для России… Звучит не очень интересно, да? На самом деле не оторваться. Вот, например, как Сонин рассказывает про аукционы на лицензии мобильной связи (аукционы, кстати, оказались сами по себе любопытной штукой):
К сожалению, чем больше информации о действиях конкурентов по аукциону доступно другим участникам, тем больше риск сговора и, как следствие, потерь для продавца. Прямой сговор участников аукциона — деяние, преследуемое по закону. Однако уж больно велика цена вопроса, чтобы игроки не попытались хотя бы «подмигнуть» друг другу. Например, в аукционах 2G (то есть радиочастот для пейджинговой и мобильной связи) в США в 1995–1997 годах — первой серии аукционов, принесшей многомиллиардные прибыли продавцу, — крупные компании, не вступая в прямой сговор, тем не менее ухитрялись сигнализировать друг другу о своих намерениях! Компания USWest, перебивая предложения компании McLeod в тех регионах, где McLeod не ожидала никакой конкуренции, делала это с помощью ставок, заканчивающихся на цифры «378», притом что ставки всех остальных исчислялись в круглых тысячах долларов. В McLeod прочли этот сигнал: USWest хотела, чтобы конкурент отступился от региона с номером 378, в котором развернулась отчаянная конкуренция. А угрожала она тем, что будет торговаться с McLeod там, где никакой конкуренции McLeod не ожидала. В Германии в 1999 году фирма Mannesman открыла торги за 10 одинаковых лицензий ставками по 20 миллионов марок за лицензии с номерами 1–5 и по 18 миллионов за лицензии с номерами 6–10. Зачем это было сделано? — задался вопросом их основной конкурент, T-Mobile. Задался и ответил на него правильно: конкурент намекал им, что нужно добавить 10 процентов (минимальный шаг на аукционе) за лицензии 6–10 и не торговаться за первые пять. В итоге обе компании получили каждая по 5 лицензий за 20 миллионов каждая. В последующих европейских 3G-аукционах сговариваться «по умолчанию» было не так просто — слишком высоки были ставки. Однако, видимо, и здесь Mannesman, объединившаяся для участия в этом аукционе с Vodafone, не случайно сделала ставки, заканчивающиеся цифрой «6» в тот самый момент, когда осталось ровно шесть участников. Таким образом она подсказывала конкурентам: «Давайте не будем торговаться дальше, каждый получит по лицензии, и хорошо».
И еще одна цитата, которая ответила на давно мучающий меня вопрос: почему в Америке бывают многомиллионные потребительские иски из-за, допустим, чашки горячего кофе, пролитого на колени? Их суммы всегда казались мне чудовищными, и я не понимала, почему так.
…Судьи будут не только учитывать степень объективной вины производителя и оценивать субъективные моральные страдания потерпевшего. Назначая компенсацию пострадавшему, присяжные примут во внимание и то, что с крупной фирмой трудно и дорого судиться. И еще то, что выплаты — не только способ восстановить попранную справедливость и возместить убытки пострадавшей стороне. Это еще и механизм, способный заставить фирмы и в будущем тщательнее думать об интересах потребителей. Вот поэтому выплаты в процессах, где ответчиками выступают крупные корпорации, достигают иногда астрономических сумм. Каким образом судья устанавливает формулу, по которой определяются штрафные санкции? Необходимо, чтобы при умножении вероятности наступления события (чашка с кипящем чаем, опрокинутая на голые коленки) на размер санкций получалась цифра, превышающая экономию фирмы от изготовления чашек, недостаточно, с точки зрения судьи, защищающей потребителя. Или, например, какая-то фирма не ставит специальные фильтры на трубу, которая выводит отходы в соседнюю реку. Размер штрафных санкций должен сделать невыгодным сброс отходов в неположенном месте даже с учетом того, что, возможно, производимое загрязнение и не будет замечено. То есть нужно делить предполагаемые компенсации на вероятность того, что выбросы будут действительно обнаружены, а это вполне может быть и маленькое число, доли процента. Отсюда и получаются невероятные на первый взгляд цифры штрафов — 6 миллионов долларов за опрокинутый на колени кофе, 2 миллиона долларов за собаку, засунутую после прогулки под дождем в микроволновую печь.
«Уроки экономики» — это очень, очень хороший научпоп. Читать его можно даже подросткам — примерно начиная со старших классов школы. Я не могу сказать, что там все-все-все до конца объяснено (как, например, было в «Апологии математики» — все выверено до последней запятой), остаются некоторые пробелы, которые я бы списала либо на стремление автора побудить читателей разобраться самим, либо на желание сохранить определенный уровень понятности без влезания в экономические дебри. В любом случае, книга страшно полезная — рекомендую.
Как сказать? Как написать? Порой я выражаю свои мысли изящно, гладко, даже изысканно, и вдруг — reculer pour mieux sauter[2] — это завладевает мною. Толчок. Сила. Принуждение.
Я не владею собой, своей речью, любовью, судьбой. Я должен уравнивать, компенсировать. Всегда.
Quae nocent docent. Что в переводе означает: вещи, которые ранят, — учат. Я был раним и многих ранил. Чему мы научились? Тем не менее. Я просыпаюсь утром от величайшей боли, соображая, где нахожусь. Ч-черт! Коттедж в Лондоне, вилла в Риме, апартаменты в Нью-Йорке, ранчо в Калифорнии. Богатство, вы понимаете… Я просыпаюсь. Я осматриваюсь. Ага, расположение знакомо:
Охо-хо! Я в Нью-Йорке. Но эти ванные… Фу! Сбивают ритм. Нарушают баланс. Портят форму.
Я звоню привратнику. В этот момент забываю английский. (Вы должны понять: я говорю на всех языках. Вынужден. Почему? Ах!)
— Pronto. Ессо mi, Signore Storm. Нет. Приходится parlato italiano. Подождите, я перезвоню через cinque minute.
Re infecta.[3] Латынь. He закончив дела, я принимаю душ, мою голову, чищу зубы, бреюсь, вытираюсь и пробую снова. Voila![4] Английский вновь при мне. Назад к изобретению А. Г. Белла («Мистер Ватсон, зайдите, вы мне нужны»).
— Алло? Это Абрахам Сторм. Да. Точно. Мистер Люндгрен, пришлите, пожалуйста, сейчас же несколько рабочих. Я намерен две ванные переоборудовать в одну. Да, оставлю пять тысяч долларов на холодильнике. Благодарю вас, мистер Люндгрен.
Хотел сегодня ходить в сером фланелевом костюме, но вынужден надеть синтетику. Проклятие! У африканского национализма странные побочные эффекты. Пошел в заднюю спальню (см. схему) и отпер дверь, установленную компанией «Нэшнл сейф».
Еще в университетские времена у нас ходила историческая байка о том, как великий физик Фарадей готовился к представлению своего открытия в Британской королевской академии или еще каком-то авторитетном научном учреждении. Понимая важность своей работы для будущего и необходимость того, чтобы она была принята высокоумным собранием, он хотел изложить суть предельно ясно. Говорят, что тогда он собрал с десяток беспризорных мальчишек на своей стрит и, раз за разом упрощая и перестраивая свой доклад, смог рассказать им про новый эффект так, чтобы каждый из пацанов понял и даже заинтересовался. И тогда Фарадей удовлетворенно вздохнул: теперь он был готов представить революционное открытие академикам, будучи уверенным в кристальной ясности его изложения. Вот это, по-моему, ответственный подход к нуждам аудитории, а то часто бывает, что отличные специалисты вдруг оказываются никудышными лекторами. А все потому, что, будучи погруженными в свою работу, совершенно не способны поставить себя на место слушателя, который слышит о сути проблемы впервые. К сожалению, так часто происходит с неплохими в общем литературными задумками. Сочинит автор замысловатый сюжет, построит его для себя, деталей насобирает и вживется в судьбу героев настолько глубоко, что уже представить себе не может, что читатель-то встретится с ними и их жизненной ситуацией впервые. И в результате, стройный план и логичное действо, происходящее в воображении автора, выливается на бумагу полной нестыковок и сюжетных дыр невразумительной путаницей, которую, увы, неспособны уже спасти ни стиль изложения, ни созданная атмосфера. Вот такой прискорбный казус и произошел, на мой взгляд, с «Призраком автора» Джона Харвуда. Читать далее →
