Внеконкурс «Перелистывая кадры». Алексей Соколов. Читая Годара.

Кадр из фильма "Хвала любви".

Кино, если брать в классическом варианте «билетерша – зал – коленка любимой – вечерняя улица», неповторимо, то есть за повторный просмотр придется платить снова, как за музыкальный ящик. Собственная копия будет, почти всегда, незаконной, так и на законное повторение некоторых моментов жизни просто не хватит денег, да и нужно ли стремиться к воспроизведению таких моментов законно? «У памяти нет обязательств», – говорит Жан-Люк Годар и, на первый взгляд, тоже не делает никаких остановок для передышки. Фразы в его фильмах, вроде такой…

– Если Бог есть, ничего не дозволено.

…проносятся так быстро, что их почти не замечаешь. Хотя ради красивых годаровских фраз и женщин на «паузу» хочется жать снова и снова. Возможность остановиться, перечитать, подумать над фразой дает книга; с этой точки зрения Годар не снимает по мотивам литературы, он – сама литература.

Читать далее

Алексей Соколов: «Валерий Попов и механизм импринтинга»

Жизнь современного человека не может быть бессмысленной: на нем зарабатывают. Потребляя товары, он кормит тех, кто их продает. Благодаря этому любой может ощущать себя нужным и пристроенным.

Бытие других оправдывается следами, которые они оставляют. На себе самих, на своем окружении. Творчество самых талантливых не стыдно передать по наследству. Еще это творчество формирует нас – любой может вспомнить, что и когда сделало его таким, каков он есть, даже если пальма первенства застыла, как Буриданов осел, между тарковской «Ностальгией» и бергмановскими «Шепотами и криками»; их уже не различить, не сказать, кто был первым, за давностью лет и поздним часом ночи, когда все это показывали по телевизору маленьким зрителям – нам.

Родители оставили мне три главных умения: не мусорить, быть вежливым и думать своей головой. Главных, потому что, в отличие от веры или домашнего очага, остаются на всю жизнь и всегда помогают. Что касается стиля, то, перечитав недавно книгу,

я понял, кто повлиял на меня даже больше Владислава Крапивина. Цвет последнего – пронзительно голубой. Цвет Валерия Георгиевича Попова – черно-коричневый.

Один угол двора был косо освещен солнцем, и в этом горячем углу стоял стул с мотком шерсти на нем. С пустой и тихой улицы вдруг донеслось громкое бряканье: кто-то пнул на ходу пустую гуталинную банку.

Читать далее

Алексей Соколов. «Игорь Юганов: жмых»

Дневники, записные книжки и мемуары – высшая форма литературы. Наверное, потому, что за их непричесанностью не спрячешься, а непосредственность и красота мысли – главное, что должно быть в тексте. Не нанизанные на зрелую мысль, рассыпаются любые изысканные слова. Добавьте сюда красоту картинки; очевидно, ту, законы которой вывела еще античная гармония. Истоки гармонии – в простой физиологии человека. Поэтому разговоры о «деконструкции», «бессилии языка», да и вообще «роли поэта» начинаются там, где не хватает умения создать что-то емкое и красивое. Лучше писать о своих ошибках.

Игорь Юганов (1956—1999) таким умением обладал. По крайней мере, в том, что касается афоризмов (той их части, где речь не идет о наркотиках или матерщине). Ничего «культового», таинственного в этих текстах нет, культовые книги написаны несколько тысячелетий назад, но как дополнение к собственной голове на плечах они годятся. И оформление «Телег и гномов» – записные книжки, отрывки – оставляет достаточно свободы для отсеивания интересного тебе. Из страницы текста получается один афоризм, а из 800 страниц книги «Бога почти нет» набегает десяток. Это и есть сухой остаток: книга фильтруются, как человек, с которым больше не живешь. На память остается горстка ракушек, а тот, кто перестанет жить с этим человеком в будущем, после тебя, выберет себе другие ракушки. Так и создастся (когда-нибудь) цельное впечатление о нас самих. И останется это «почти». Читать далее

Черно-белые стихи: Валерий Молот

Портрет

Как вступление – выдуманная короткометражка: за окном идет снег, играет Стив Райх, бесконечный быстрый мотив повторяется и повторяется, снег идет, а больше не происходит ничего.
Валерий Молот малоизвестен в России как переводчик Беккета. С семидесятых годов живет в США. Относительно недавно в питерской галерее Борей вышла маленькая книжка его стихов, единственная. Где еще, кроме Борея, достать ее – вопрос. В этом году ему исполнится 70, так что есть полное право на такие слова:

я писал тогда 20 лет тому назад – все имеет смысл и никакого значения,
точками переводил на бумагу восклицания и многоточия,
без смысла – но со значением, или
как я запишу спустя 20 лет, со значением – но без смысла.
Читать далее

Алексей Соколов. Почему я не люблю авторское кино

Конечное состояние языка – когда не знаешь, каким словом что назвать, потому что слова устают. Тогда наступает время остановиться и посмотреть, а то ли, собственно, означает знакомое слово. Выясняется, что означает оно совсем не то. Чувство довольно-таки освежающее… только немного похоже на взгляд назад, на бесцельно прожитые годы.

Так и с жанрами, с этой неизбывной страстью классифицировать и самоопределяться. Авторское кино – не то же, что артхаус, который отличается от кино элитарного, а уж кино не для всех – совершенно отдельный жанр. При желании здесь можно построить нечто вроде карьерной лестницы, мол, начинаешь с авторского кино, потом открываешь артхаус, переходишь на кино не для всех, а под конец становишься насквозь элитарным. Лестницу построить можно… но ведь дело в том, что вся эта классификация основана на неверной расстановке акцентов. Почему так? Читать далее

Алексей Соколов. По средам и пятницам: Господства

Времена года

Нури-Бильге Джейлан и Вернер Херцог.

Фильм «Времена года» начинается с неторопливой знойной сцены, где женщина следит за мужчиной, увлеченно исследующим древнегреческие руины. Следит пристально, спокойно, молча, с выражением задумчивым и возвышенным. Кажется, она что-то замыслила – такое же возвышенное. Кадр тянется и тянется. Женщина начинает плакать. Сцена с плачем показывает: режиссер Нури-Бильге Джейлан знает, что и как он будет говорить. Знает и венгерский поэт Шандор Пётефи, когда начинает стихотворение про аиста, собравшегося осенью улетать в теплые края, на что имеет полное право. Пётефи, хоть и венгр, почти полная копия Лермонтова, живший в одно время с ним, как сто лет спустя Анри Мишо будет двойником Хармса, больше похож на китайца эпохи Тан: он меланхоличен, вдохновляется птицами и все время пьет вино. Например, Ли Бо – он отправлялся на лодке по Янцзы, где потом Цзя Чжанке построит в «Натюрморте» ГЭС. Еще у Чжанке любопытно посмотреть, как сносят дома в Китае: не экскаватором с чушкой, а кирками и голыми руками, разбирая девятиэтажки по кирпичику. Однако мы отвлеклись. Читать далее