Миге́ль де Унаму́но-и-Ху́го – испанский философ, писатель, крупная фигура «поколения 1898 года». В своем романе «Туман» (который он называл «руманом» или «ниволой») Унамуно продолжает традиции европейской философской прозы и вместе с этим стремится возвратить роман к его исконности, к свободному сервантесовскому духу. Именно Унамуно принадлежит идея литературы, как смерти. Смерти, в которой другие черпают жизнь. И тот, кто читает новеллу, может прожить и оживить ее. Например, перечитывая «Дон Кихота» мы заново создаем этот роман, вкладываем с веками в него все новые и новые смыслы. Главная метафора этого романа – туман, символизирует невозможность полного познания мира. Страх смерти довлеет над людьми, затерянными в тумане мироздания. Читать далее →
Зоран Чирич (серб. Zoran Ćirić) — культовый сербский писатель, поэт, переводчик, колумнист. Автор пяти романов и четырнадцати сборников рассказов. Лауреат Премии журнала НИН (2001) — самой престижной литературной наградыСербии.
Наиболее упоминаемые авторы:
1. Данило Киш (Клепсидра, Урок анатомии, Могила для Бориса Давидовича)
2. Александр Тишма (Употребления человека)
3. Иво Андрич (Травницкая хроника, Мост на Дрине)
4. Меша Селимович (Дервиш и смерть, Крепость)
5. Милорад Павич (Пейзаж, нарисованный чаем, Внутренняя сторона ветра, Русская борзая, Хазарский словарь)
6. Горан Петрович (Атлас, составленный небом, Осада церкви Святого Спаса, Книга с местом для свиданий)
7. Добрица Чосич (Времена смерти, Корни, Деобе)
8. Борислав Пекич (Как успокоить вампира, Время чуда, Бешенство, Паломничество Арсения Ньегована)
9. Милош Црнянский (Переселение, Роман о Лондоне)
10. Светислав Басара (Сказание о велосипедистах)
11. Растко Петрович (Шестой день, Люди говорят)
12. Драгослав Михайлович (Как цвели тыквы, Чизмаши)
13. Бранислав Нушич. Автобиография
14. Давид Албахари (Приманка, Снежный человек)
15. Мирьяна Новакович (Страх и его слуга)
16. Бора Станкович. Дурная кровь
Кроме этого можно выделить Зорана Живковича, Владана Десницу, Бору Чосича, Зорана Чирича, Оскара Давичо, Гроздану Олуич. Кстати, Премия журнала НИН наиболее адекватно отражает картину сербской словесности.
Однажды в жизни я видела слезу на глазах истинного любителя рок-музыки. Знаете, что заставило его прослезиться от умиления и удовольствия? Нет, не какая-то продвинутая новомодная группа с навороченной аппаратурой, а собравшиеся вместе уцелевшие члены классической команды, которые просто под гитару и акустические ударные исполнили свой старый хит. Вот так, без спецэффектов и грохота усилителей, пожилые, уставшие люди с молодым блеском в глазах. Вот и новый роман короля ужасов напомнил мне такой вечный хит, исполненный его автором для ценителей. Читать далее →
Образ Смерти во времена Жана Кокто – возлюбленной поэтов – претерпела множество метаморфоз на пути исторической мифологии. Рассмотрим ее тройственную ипостась в образе богини вудуистского пантеона Маман Бриджит. Маман Бриджит – женская ипостась – или супруга – Барона Самеди – хозяйка кладбищ, воскрешающая умерших согласно вудуистскому мифу по истечении года пребывания малого ангела – ти бон анж – в водах Плача. Воскрешение это незаметно глазу человеческому, ибо мы видим в мифе метаморфозу претворения души в духа умершего, это очень тонкая и иерархически очень сильная метаморфоза, которой удостаиваются избранные души умерших. Читать далее →
Все чаще, дамы и господа, за новыми читательскими впечатлениями мы отправляемся в сеть. Таковы реалии нынешнего литературного мира. Обычно мы не находим там ничего, в особо удачные дни нам попадаются шедевры, сегодня же я наткнулся на любопытный рассказ в одном книжном блоге. Рассказ симптоматичный, рассказ, на основании которого вполне можно поставить диагноз нашему любительскому сетевому постмодернизму. Читать далее →
Сказание о титаниде Змеедеве Ехидне, о страшном Сатире Аркадском, и о многоглазом Аргусе Панопте
Не верьте змеиным рассказам, будто был отцом красавицы Ехидны древний титан-оборотень Паллант, у которого два змеиных хвоста, и будто матерью была ей подземная титанида Стикс, дочь Тартара.
Оболгались старые змеи. Слишком много колец завивают они, когда лежат, свернувшись в клубок, поджидая добычу. От тех хитрых колец и их хитрые россказни. Чудодевой была Ехидна, и только по воле богов стала она в подземной пещере изгнанницей Змеедевой. Вот и выдумали тогда коварные змеи, будто змееногий Паллант — ей отец, а подземная Стикс — ее мать.
Не верьте оболгавшимся змеям: Золотой Лук — отец красавицы Ехидны, океанида Каллироэ — мать Чудодевы Ехидны. Читать далее →
Вопросы Элтона Ивана независимому читателю и критику Марлене Куяльник.
1. Здравствуйте. Вы – критик, который ищет слабое место, чтобы всегда пробить туда точно – чтобы нокаут был моментальным, чтобы противник не дёргался. Я вот думаю – противник – это же не конкретный автор, а некое явление в целом, некая совокупность, субстанция. Давайте поговорим об этом. Что бы вы определили в виде этой сущности?
Начнем с того, что для меня вряд ли большая часть тенденций является противником. Это часть мира, которая была и будет, а воевать – для этого есть личности, заточенные под воевание и драки. Я же просто говорю о том, что вижу. И зачастую простые слова об увиденном воспринимаются как удар или пощечина для тех, кто не снимает розовых очков – каждых своих. Читать далее →
Я долго думала, о чем же именно написать, и, в конце концов, остановилась на «Ловушке для бабочек», потому что все началось именно с нее. Это странное произведение, сейчас оно и само кажется мне похожим на бабочку – хрупкую, прихотливо порхающую, эфемерную. Бабочка, на которую замахнулся сачком Набоков – потому что тень его бессмертной Лолиты несомненно, хотя и незримо, присутствует в «Ловушке». Это произведение насквозь литературное. И по настрою самой прозы, и по обилию цитат, разбросанных там и сям – небрежно, как крылья мертвых бабочек, как опавшие лепестки роз. «Ловушка» – это дом одиноких душ, дом изысканно-красивый, но холодный и ненастоящий. Обитатели этого дома не умеют любить, хотя любви жаждут и от нее умирают.
