Конец света с давних пор стали путать с концом нынешней цивилизации, наставшим по глупости (война) или случайности (что-нибудь прилетело). Этому немало способствовала коммерческая привлекательность научной фантастики, ясно видная и в подборке конкурсных работ. При слове «апокалипсис» на ум сразу приходит что-нибудь из нее, (есть идея – есть «IKEA»), хотя есть и Фродо с его кастрюлями, которые надо выбросить в пропасть, чтобы прошел старый мир, и Старшая Эдда, и Упанишады с дыханием Брахмы, и даже Ходжа Насреддин (мир ему) с его крошечным концом света в виде смерти жены. Читать далее →
И ведь трудно что либо добавить к этой авто-характеристике выведенной Павичем. Вообще, весь роман “Другое тело” – это один “большой” Павич. Эта книга, точно следуя названию своему и есть – другое тело писателя. Но несмотря на весь пиетет, который испытывает многая читающая публика к Павичу, как к писателю, действительно изменившему литературный мир, прежде всего своим “Хазарским словарем” (кстати, без этого любимого конька автора и в данном романе не обошлось), но более подходящим эпиграфом к рассказу об этой книге послужат следующие строчки:
“Одно скажу с полной уверенностью: стихи, или же заклинания, которые и я, и другие продаем в качестве средства, способствующего успешному гаданию, не стоят ровным счетом ничего. Так же как ничего не стоит и вся литература в целом”.
М.Павич, “Другое тело”
Что до литературы в целом, не буду сейчас развивать мысли автора, но что до творчества Павича “в целом” можно сказать с уверенностью, что оно, по сути, не стоит ничего. И в это и заключена ее манящая привлекательность. Читать далее →
Актеры — и чем они «великее», тем сильнее это проявляется — бывают двух типов. Одни — превращаются в своего персонажа, другие — наполняют персонаж собственной личностью.
Что мы знаем о Фаине Раневской? А вот ничего! Сверхизвестная Ляля («Муля, не нервируй меня!»), трагическая Роза Скороход («Мечта»), жутковатая Мачеха («Эх, королевство маловато!»), романтический Лев Маргаритович — и еще два десятка колоритнейших и очень разных персонажей, за которыми совсем не видно человека по имени Фаина Георгиевна Раневская: о чем она думала, что чувствовала, чему радовалась и огорчалась. Зато абсолютно очевиден, скажем, Янковский. Ну да, тут он играет так, а вот тут эдак — но Мюнхгаузен по большому счету неотличим от Дракона.
На эти размышления меня подтолкнул один из авторов конкурса. Впрочем, по порядку. Читать далее →
Мы просим победителей связаться с редактором Еленой Блонди через почту knigozavr@mail.ru
А читателям предстоит еще познакомиться с впечатлениями экспертов о конкурсе.
Всем-всем-всем большое спасибо!
Все без исключения участники конкурса приглашаются в Именной Указатель портала.
А все читатели и писатели, рецензенты и критики, сочувствующие и протестующие — приглашаются к участию в следующих конкурсах портала. И никакие распоследние дни не помешают нам и дальше читать и делиться впечатлениями о прочитанном )
В детстве у меня была такая.. традиция, что ли. Традиционная игра перед сном.
Я лежала в кровати с закрытыми глазами и фантазировала: представляла себе, что живу внутри дерева – огромной липы, в которой сделан домик с несколькими этажами, уютной мебелью, круглыми окнами.
На верхнем этаже – спальня. И вот как-то утром я просыпаюсь, засовываю ноги в тапочки и по легкому рассветному холодку подбегаю к окну. А за стеклом – снежная гладь! Читать далее →
Третий эксперт нашего конкурса — Алексей Соколов. sokolov_alexey
Писатель, фотограф, переводчик и путешественник. Слова нынче затертые, но к Алексею относится самая суть их, и относится филигранно точно.
Писатель со своим собственным стилем, узнаваемым, очень индивидуальным. Повести, рассказы, эссе, размышления о книгах… http://samlib.ru/s/sokolow_a_w/
Переводчик, работающий с несколькими языками. Лингвист, серьезно интересующийся историей языка в истории человечества. http://www.galran.narod.ru/
Его фотографии — сами по себе литературные произведения, и каждый раз, когда я смотрю на них, то вижу текст, глубинный, без слов, закодированный в изображении и, что самое удивительное, — слов не требующий. Не иллюстрации к текстам, не жанровые картинки, не фото, снятые с целью донести определенное послание. Они — полноценная часть автора Алексея Соколова.
И когда, вернувшись в Питер из очередного путешествия, Алексей пишет свои неторопливые заметки, я знаю — это никогда не познавательное ознакомительное чтение, нет, это возможность молча и совершенно реально побыть там, где другой воздух и по-другому пахнет ранее утро…
Такой дар дорогого стоит и для меня возможность сотрудничать с ним стоит вообще особняком и отдельно. Там, где сердце.
Хотя в сумке у Катерины Ивановны лежала двойная, сто раз проверенная связка ключей, ей все-таки казалось, что без матери ее домой никто не пустит. Давно, со школы, Катерине Ивановне не приходилось самой запирать квартиру и самой ее отпирать, заставая в ней свое же застоявшееся утро, когда разбросанные перед уходом вещи кажутся более неподвижными, чем диван или шифоньер. Она уже не помнила, как в воздухе квартиры, не шевелившемся несколько часов, ощущается особенный, только ему присущий запах жилья, будто встречающий хозяйку после долгого путешествия. Она забыла, что раньше квартира пахла глажеными простынями и теплым крошеным яйцом, и не знала, что теперь этот запах переменился. Всегда, когда взрослая Катерина Ивановна возвращалась домой, квартира была уже хоть немного обжита: в прихожей стояла, облегченно опустев, мамина хозяйственная сумка, на кухне лилась вода. В последние месяцы встречи сделались иными: мать вздыхала в комнате, шаркала по полу тапком, все никак не надевавшимся,– а после остался только механический перебор диванных пружин. Диван, как старая шарманка, все играл одну и ту же хроменькую музыку, когда мать пыталась перелечь на отдохнувший бок,– и теперь невозможно было представить его ровное, без груза, отсутствующее молчание. Читать далее →
До полуночи – один час.
Стояла поздняя весна, но было темнее, чем он ожидал. Далеко внизу плескалась вода, почти черная пленка уплывала куда-то в совсем уж бескрайнюю черноту.
Он не любил корабли, или же моря не понимал. Всегда мерз, когда ветер дул, как сейчас; постройки Свиноуйсьце медленно исчезали вдали. Он, как всегда, стоял, вцепившись в поручни, и ждал, пока дома, которые уже перестали быть домами и превратились в кубики, не растают вдали. Тьма вокруг него все сгущалась.
Ему двадцать девять лет, и ему страшно.
Он слышал, как за спиной у него ходят люди, тоже плывущие на этом корабле. Ночью они ненадолго уснут – и проснутся уже в другой стране.
Он наклонился вперед и закрыл глаза. Каждая новая поездка казалась отвратительней предыдущей, он ощущал опасность всем телом: руки дрожали, лоб был мокрым от пота, щеки горели даже под пронзительным ледяным ветром. Через двое суток. Через двое суток он снова будет стоять на борту парома, но уже направляясь обратно, и забудет, как клялся себе: «Больше никогда!».
Он выпустил поручни и открыл дверь. Холод сменился теплом, и дверь впустила его на длинную лестницу, где люди – сплошь незнакомые лица – двигались к своим каютам.
Он не хотел спать, не мог. Не сейчас.
Народу в баре было немного. «Вавель» — один из самых больших паромов, курсирующих между северной Польшей и южной Швецией, но крошечные столики и стульчики с четырьмя хлипкими рейками вместо спинки в его баре не располагают к тому, чтобы засиживаться. Читать далее →
