Если, читая сабж, вы подумали, что речь пойдет о Ромене Гари, которому я посвятил немало постов, то вы ошиблись. Не только великий французский писатель вводил своих читателей в заблуждение. Англичане тоже на это способны.

Книги как тема, фон, аксессуар модных фотосессий – в прекрасной подборке Anna Lee

окончание; начало тут

Хомса Тофт: Три книги — три ступени восприятия картины Вселенной: мир Художников, мир Демонов, мир Создателей. Ты задумала такую «ступенчатую» трилогию сразу, или так вышло постепенно, по мере написания?

Елена Блонди: Первая книга написалась из пустяка. И в ней изначально поводом была не идея, а сюжетный выверт. Что будет, если… (если татуировка оживет?) Помнится, в каких-то разговорах варианты перебирала, эдак пародийно, что можно из этого «если бы» сделать. И первые главы написала еще в том ухарском состоянии — хотите триллер — а вот будет вам триллер. А хотите сексу – легко, будет вам и секс… Так было до появления змеи на мастере татуировок. Как только змея появилась, заговорила сама, тут уж случился поворот. И я стала писать книгу. Оборвала все нити, связывающие мой текст с предполагаемой на него реакцией читателей, с необходимостью (навязанной по большей части собственной неуверенностью, конечно) блюсти некий формат. Просто писала. Ни о какой трилогии вообще не думала. В какой-то момент начала беспокоиться, что ж роман пишется и не закругляется. Как вдруг сюжет оборвался побегом главного героя из Москвы, и я поняла, это всего лишь конец первой книги… Ни о каком эпилоге, завершении речь не идет. Помню, когда села писать последнюю главу Татуиро (homo), еще не зная, что она последняя, то искренне планировала: вот напишу еще пару глав, и роман закончится. А роман сказал: фиг тебе, Елена. Поставила точку и поняла — придется писать еще одну книгу.
Читать далее →

Есть тексты, подобные картинам Моне в прозе. У Набокова – слова, казалось бы, случайно подобранные, нежданные на первый взгляд, вдруг превращаются в пейзажи. Вчитываешься — видишь только ритм и аллитерацию. Дочитаешь, отступишь на шаг назад — Руанский собор.
«Татуиро» – из таких книг. Роман-фотография. Верней, роман в фотографиях: каждый абзац – герои, предметы, места, пойманные в объектив авторского слова. Блонди очень много внимания уделяет движению, и это прекрасно, потому что любой жест в романе с такого ракурса снят, что голова кругом идет. А весь текст, целиком, когда его дочитываешь, похож вот на что: есть такие инсталляции, собранные из сотен маленьких фото, и кадры подобраны так, что складываются в полутоновое смутное изображение, если смотреть чуть издалека. Так вот, первая книга, «Homo», лично для меня выглядит именно как огромное полотно – десять метров на десять — составленное из фотографий-абзацев, а все вместе образует силуэт гигантской змеи.
Читать далее →

Самое неожиданное ощущение, посетившее меня во время чтения романа, было «ого, какой хороший детектив!». Впрочем, для публики того времени «Братья Карамазовы» и были именно что хорошим детективом с закрученной интригой. Что, впрочем, ничуть не умаляет достоинств романа в плане психологии и философии.

Про «Братьев Карамазовых» написаны тонны книг, статей, рецензий и другой разнообразной критики. Разбирать произведение по косточкам в этом блоге — глупо и бессмысленно, это не современная одноплановая литература. Поэтому мне остается написать только о моих субъективных впечатлениях.

Во-первых, я была поражена «надрывом», на котором построено все произведение. Надрыв — слово литературное, а если точнее выражаться — истеричность. В романе, конечно, интересные характеры, очень мощные, но эти постоянные чувства, эти метания, стремления, угнетения и взрывы эмоций утомляют. Утомляет и чрезмерная рефлексия, где каждое чувство разбирается на составляющие вплоть до наночастиц, но в этом весь Достоевский, куда же деться. Поэтому на Алеше у меня «глаз отдыхал»: хоть какие-то положительные эмоции.
Читать далее →

Если вы откроете вот эту простую ссылку, то увидите очень простую страницу. Текст. Простой такой текст — без автора. Вы можете его прочитать, а после или пожав плечами, перейти на следующую страницу или же нажать кнопку с надписью «Хочу прочитать эту книгу!» — книгу по кнопочке вам не выдадут, но зато скажут, как она называется, кто автор и пригласят в виртуальный книжный сделать покупку.

Главная ценность такого проекта, по моему мнению — свобода от навязываемых рекомендаций. Вам понравился отрывок (а не сладкие слова маститых и увенчанных о книге и авторе) — узнайте, кто же его написал.

И — будьте свободны в выборе своей книги, своего автора!

PS. Количество книг мне неизвестно, насколько хорошо пополняется коллекция страничек, тоже не знаю, так что все замечания и размышления принимаются к сведению.

«Дождь прольется вдруг и другие рассказы»

Мишель Фейбер

Каждый человек — носитель множества масок. Мы привычны к «превращениям и обманам». Это не хорошо и не плохо, так просто есть. Маски помогают нам жить, защищая от износа хрупкое естество, давая возможность разнообразить впечатления, избежать боли, заработать авторитет, получить желаемое. И тем ценнее представляются те мгновения, когда проступает сквозь них «чистый замысел Творца», когда мы становимся сами собой. В такие моменты гламурная фифа, вечно потягивающая апельсиновый фрэш, с аппетитом ест картошку с селедкой. А оторванный гопник, замерев, слушает Баха. И какой-нибудь брутальный самец ютится на краешке дивана, боясь потревожить раскинувшегося поперек ложа рыжего кота, подобранного на помойке хромым котенком. В сборнике Мишеля Фейбера «Дождь прольется вдруг» я нашла два рассказа, которые мне представились этакими моментами истины автора. В них Фейбер забывает о своем образе литературного «инфант терибль», лихого словесного хулигана и предстает простым и человечным, да еще и способным посмеяться над собой.

Надоело говорить и спорить,
И любить усталые глаза…
В флибустьерском дальнем море
Бригантина подымает паруса…

Эту песню поют, сколько себя помню. Сегодня в числе ее исполнителей — Григорий Лепс, но еще помню, как ее пел партайгенносе Борман, в смысле Юрий Визбор. В детстве я не понимал, чем отличается бригантина от барка, и думал, что парусник «Товарищ», изображенный на книге Михаила Ландера, и есть та самая бригантина. Так что паруса детства у нас таки да одинаковы, хотя когда пятнадцатилетний еще не капитан Ландер ушел воевать юнгой, «Товарищ» назывался иначе, нес на себе флаг со свастикой и не ушел на дно, взорванный по приказу немецкого командования.
Читать далее →

Небольшое предисловие от редакции
На Литературе странствий сегодня опубликована прекрасная статья Марина Аграновской
ПАМПЛОНА ПОСЛЕ ХЕМИНГУЭЯ
поэтому мы решили порадовать себя и читателей не только фотографиями города, описываемого Хемингуэем, но и возможностью перечитать роман

***

Все вы — потерянное поколение.
Гертруда Стайн (в разговоре)

Род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки.
Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит. Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги своя. Все реки текут в море, но море не переполняется; к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь.
Екклезиаст

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1
Роберт Кон когда-то был чемпионом Принстонского университета в среднем весе. Не могу сказать, что это звание сильно импонирует мне, но для Кона оно значило очень много. Он не имел склонности к боксу, напротив — бокс претил ему, но он усердно и не щадя себя учился боксировать, чтобы избавиться от робости и чувства собственной неполноценности, которое он испытывал в Принстоне, где к нему, как к еврею, относились свысока. Он чувствовал себя увереннее, зная, что может сбить с ног каждого, кто оскорбит его, но нрава он был тихого и кроткого и никогда не дрался, кроме как в спортивном зале. Он был лучшим учеником Спайдера Келли. Спайдер Келли обучал всех своих учеников приемам боксеров веса пера независимо от того, весили ли они сто пять или двести пять фунтов. Но для Кона, по-видимому, это оказалось то, что нужно. Он и в самом деле был очень ловок. Он так хорошо боксировал, что удостоился встречи со Спайдером, во время которой тот нокаутировал его, раз и навсегда сплющил ему нос. Это усугубило нелюбовь Кона к боксу, но все же дало ему какое-то странное удовлетворение и, несомненно, улучшило форму его носа. В последний год своего пребывания в Принстоне он слишком много читал и начал носить очки. Никто из однокурсников не помнил его. Они даже не помнили, что он был чемпионом бокса в среднем весе.
Я отношусь с недоверием ко всем откровенным и чистосердечным людям, в особенности когда их рассказы о себе правдоподобны, и я долгое время подозревал, что Роберт Кон никогда не был чемпионом бокса — просто на лицо ему наступила лошадь, а может быть, мать его испугалась или загляделась, или он в детстве налетел на что-нибудь; но в конце концов мне удалось навести справки у Спайдера Келли. Спайдер Келли не только помнил Кона — он часто думал о том, что с ним сталось.
Читать далее →