Андрей Ланьков. О любви — четыре века назад

이응태 부인 언간[내면]

В апреле 1998 года в окрестностях г.Андона занимались переносом группы дворянских захоронений XVI века. Обнаружилось, что тела похороненных естественным образом мумифицировались, в могилах сохранилась одежда и документы. Одно из погребений принадлежало Ли Ынъ-тхэ, скончавшемся в 1586 г. в возрасте 31 года. На его теле было обнаружено письмо, написанное его женой — лист бумаги, исписанный несколько поспешным, красивым почерком, по-корейски, алфавитным письмом. Это письмо я давно хотел перевести и выложить здесь. Это – одно из первых частных писем на корейском языке, известных нам (элита обычно писала по-китайски), и лингвисты нашли там какие-то интересные грамматические конструкции и фонетические особенности. Но дело не в этих конструкциях – совсем не в них. Вот текст этого удивительного письма, в моем несколько неряшливом переводе, абзацы произвольны.

Читать далее

Jane The Reader. Исигуро «Остаток дня»

Исигуро "Остаток дня"

«Остаток дня» я прочитала только из-за того, что когда-то хорошо усвоила: книги с Букеровской премией плохими не бывают. К сожалению, эта книга меня разочаровала. Не то чтобы она тягомотная — нет, просто она одновременно очень японская и очень английская. Может быть, я тут мыслю слишком стереотипно, но, к сожалению, от ощущения сочетания этих двух культур сложно отделаться. Английская видна там сразу: дело происходит в Англии после Второй Мировой, повествование ведется от лица дворецкого, смысл жизни которого заключается в его работе, я бы сказала, что это дворецкий-дворецкий. Нечто японское проступает ближе к концу произведения, но неявно присутствует на протяжении всего действия: по-моему, именно восточной культуре свойственно так самозабвенно служить своему хозяину, не подвергая сомнениям все его действия.
Читать далее

Journ. Неизвестный Юрий Васнецов

Васнецов — это не просто художник, это целая веха детского иллюстрирования. В каждом доме, где живут детские книги, наверняка, найдется хоть одно его произведение. Мы говорим — ох, Васнецов, выйдет Васнецов, скорей бы Васнецов, новый Васнецов! Мы говорим это так часто, но по сути мы ничего о Васнецове не знаем, совершенно ничего.
Читать далее

Сивая Кобыла. Роман, похожий на сон

Наверное, в жизни каждого человека наступает момент, когда масса утрат становится критической и заставляет задуматься о смерти. Это очень тяжелый и неоднозначный процесс – осознавание собственной конечности, принятие смерти как части жизненного пути. У каждого он происходит по-своему и порой весьма неожиданно: и вот уже образец добропорядочности кидается во все тяжкие, лишь бы избежать страшащих размышлений, а бесшабашный циник переосмысливает прошедшие годы, меняет жизненные приоритеты, прожженный атеист решается пустить в свою жизнь Бога, закоренелый холостяк обращается к семейным ценностям. Сколько людей, столько и способов принять или не принимать факт неизбежности смерти. Часто этот процесс называют «кризисом середины жизни». Вот мне и кажется, что такой кризис настиг Грэма Джойса и вылился в «Безмолвную землю», роман столь же туго набитый символами, как сон клиента, о котором любой психоаналитик может только мечтать.
Читать далее

Jonny_begood. Пена дней

27.72 КБ

«Я хотел написать роман, сюжет которого заключается в одной фразе: мужчина любит женщину, она заболевает и умирает» – так Виан говорил о самой знаменитой своей книге незадолго до смерти. И в самом деле, сюжет до банального прост. Но в «Пене дней» меня привлекает нечто иное — сама форма художественного воплощения и те решения, с помощью которых Виан реализует свой замысел.
Читать далее

Воскресное чтение. Редьярд Джозеф Киплинг, рассказы

(чтение Елены Блонди)

БЕЗУМИЕ РЯДОВОГО ОРТЕРИСА

О чем я мечтал с пересохшим ртом?
О чем я просил судьбу под огнем?
О чем помолюсь я перед концом?
О том,
Чтоб рядом стоял дружок.
Со мной он разделит воды глоток,
Глаза по смерти закроет мне,
Домой отпишет моей родне,
Дружка да пошлет нам бог!
Казарменная баллада
Перевод Ю Корнеева

Мои друзья Малвени и Ортерис однажды собрались поохотиться. Лиройд все еще лежал в лазарете, оправляясь после лихорадки, которую подхватил в Бирме. Они послали за мной и не на шутку разобиделись, когда я прихватил с собой пива в количестве почти достаточном, чтобы удовлетворить двоих рядовых линейного полка и меня.
— Мы вас не из корысти приглашали, сэр, — с укоризной сказал Малвени. Мы ведь и так рады вас видеть.
Ортерис поспешил спасти положение:
— Ну уж раз принес, не откажемся. Что мы с тобой за гуси такие, мы просто два пропащих томми, брюзга ты ирландская. За ваше здоровье!
Мы проохотились все утро и подстрелили двух одичавших собак, четырех мирно сидевших на ветке зеленых попугаев, одного коршуна около площадки, где сжигали трупы, одну удиравшую от нас змею, одну речную черепаху и восемь ворон. Добыча была богатая. Гордые, мы уселись на берегу реки перекусить воловьим мясом и солдатским хлебом, как выразился Малвени, и, в ожидании очереди на единственный имевшийся у нас складной нож, постреливали наугад по крокодилам… Выпив все пиво, мы побросали бутылки в воду и открыли по ним пальбу. Потом ослабили пояса, растянулись на теплом песке и закурили. Продолжать охотиться нам было лень.
Читать далее

Воскресное чтение. Елена Блонди «Татуиро. Serpentes», отрывок из романа

Праздник Еэнна – середина дождей

— Вамма… — она смотрела на свет, собранный в ладони. Мягкий, он шевелился, щекотал кожу и вдруг горячел, взблескивая иглами лучей. И приходилось закрывать глаза, чтоб не уколоться. Сладко болело плечо.
— Вамма… — темный воздух колыхался над скомканным светом, уколотый лучами, отпрыгивал в стороны, и тогда звучало дальше и снова:
— Най-я-а…
От прикосновения лучей она открыла глаза. Думала — в темноту, но хижину заливал бледный молочный свет с бегущими по нему тенями.
— Найя…
Акут сидел рядом, свет очерчивал его длинные волосы. На концах шнурка, которым перехвачен лоб, четко виднелись узелки плетения.
Найя потянула к горлу мягкую шкуру, отгораживаясь. Мастер покачал головой и выставил руку ладонью к ней.
— Нет. Я сижу. Ты иди из сна. Слушай.
Снаружи, из бледного света, тяжко дышали барабаны и ныли дудки. Когда смолкали, слышался шорох листьев по крыше хижины.
— Что это?
— Песня
— Свет. Откуда?
— Еэнн. Он вышел из облаков, смотреть на нас. Праздник середины Дождя.
Найя откинула шкуру и встала, пошла к выходу, стягивая на груди тайку.
Выглянула в распахнутую дверь. Блестели мокрые деревья и по воде бежали серебряные зигзаги. Она подняла голову. Вокруг облачной тропы посередине неба темно громоздились тучи, а на тропе, освещая края туч круглым лицом, клонилась, рассматривая затопленную землю, яркая луна.
Читать далее

Happy_book_year. 1. Стивен Кинг, “Ветер сквозь замочную скважину”

Время — замочная скважина, — подумал он, глядя на звездное небо. — Да, я думаю, так. Иногда мы наклоняемся, чтобы заглянуть в нее одним глазком. И ветер, который мы чувствуем на своих щеках, — ветер, дующий из замочной скважины, — это дыхание всей живой вселенной“.
Ненастье. Холод. Боль и утраты. Бесконечное путешествие. Но обо всем этом можно забыть во время короткой передышки в заброшенной деревушке у огромного очага, в котором беснуются языки огня. Здесь пятеро: насмешник Эдди, мальчик Джейк, восставший из мертвых, колясочница Сьюзанна, свыкшаяся со своей темной половиной, по имени Детта, ушастик-путанник Ыш и, конечно же, он – Стрелок. Морщинистый и, кажется, вечный, с искалеченными руками, отлично умеющий делать две вещи: убивать и рассказывать истории.
Приятно ли встретиться с полюбившимися героями?
Читать далее

Книги «Шико» в газете «Книжное обозрение»

В самом конце года, в 25-м номере «Книжного обозрения» появилась рецензия-анонс Алекса Громова на книгу Елены Блонди «Татуиро. Daemones»

Издания, отрецензированные в 25-м номере


Бахревский М. У Бога смерти нет
Берч К. Зверинец Джемрака

Блонди Е. Татуиро. Daemones.


Читать далее

Journ. Неугомонная

Неугомонная Уильям Бойд читать книгу

В нашей семье любят Бойда: любят читать и любят дарить.

В библиотечном пополнении исторический детектив «Неугомонная» (“Restless”), нетривиальный как по сюжету, так и по поставленным этой книгой вопросам.
Преподавательница английского для иностранцев оксфордская аспирантка Руфь Гилмартин читает ретроспективный дневник своей матери, который та пишет специально для своей дочери, потому что «пришло время». Из дневника явствует, что все время эта женщина жила двойной жизнью, будучи во время Второй Мировой английской шпионкой, что то имя и фамилия, которые известны ее ближайшим родственникам – не настоящие, не говоря уже о том, что по происхождению она – русская.
Читать далее