Правила конкурса здесь

Возможно, в наши дни эта книга уже не выглядит таким откровением, как в середине 20 века. Сама вероятность техногенного апокалипсиса сейчас воспринимается как данность, и нам приходится мирно уживаться с «маленькими» минусами цивилизации. И все же, проблемы затронутые Воннегутом отнюдь не теряют своей актуальности.
Ядро романа – противостояние двух мировоззрений. С одной стороны – научная истина, непререкаемая и разрушительная. Ученый Феликс Хонникер, отец атомной бомбы, тайно создает лед 9 – вещество несравнимо большей разрушительной силы. Любопытно, что вонегутовский гений-технократ создает свои губительные для человечества штучки играючи, вовсе не задумываясь о последствиях. Да и в жизни великий ученый предстает сущим ребенком, который часами может провозиться с веревочкой, сплетая из нее колыбель для кошки.
Читать далее →

Когда-то я всерьез заинтересовалась ресурсами, где можно узнать, что происходит с книжным рынком: вышло ли что-нибудь интересное, какая премия грядет, какие казусы случаются. И сейчас в моем RSS-ридере собралась внушительная подборка сайтов, на которых практически каждый день выкладывают новости. Делюсь ими с заинтересованными читателями.

Читать далее →

Правила конкурса здесь

Иллюстрация с сайта http://oconnorillustrations.com/

Знаменитый рассказ Рэя Брэдбери, такой короткий и такой пронзительный.
Когда мы говорим и думаем о катастрофе, грозящей смести человечество с лица земли, мы думаем чаще о том, что вот — остался последний человек… Излюбленная тема постапокалиптической фантастики: он один и он умирает.
Брэдбери написал не о человеке, а о доме. Последнем. Доме, который пережил своих хозяев и продолжает жить их жизнями. Он полностью механизирован, в кухне до сих пор работает запрограммированная плита, а в гостиной раскладываются запрограммированные столы для игр. Бегают роботы-уборщики, бережно поддерживается нужная температура. Все для тех, от кого остались лишь тени на обугленной стене, выходящей на аккуратно подстриженную лужайку. Отец, мать и двое детей. Те самые, для кого в детской все еще продолжают идти красочные передачи на мультипликационных стенах.
Читать далее →

ПАРФЬОН НА ЛІЦО

Заходив Парфьон з античною сепією на лиці і голосом, розталим від перевищення терміну його зберігання .
-В Тебе такий вигляд, ніби Тебе перестали запрошувати на поминки.
-Мне сказали, что у меня нет лица. Знали бы, сколько у меня было лиц, из них можно было собрать целую лицетеку, лица с видами на лучшие стороны света и с автоматическим сливом, с удобствами: глаза подтянуты, зубы собраны, щеки поджаты, ноздри округлены… Однако чудеса случаются, но не происходят, рано или поздно лица кроются санкциями внутренних органов в отношении нас в ответ на наши традиции, самовольно эти органы застраивающие.
В итоге мои черты потеряли очерченность, слились в одну, слитое лицо превратилось в дружескую встречу врагов на Эльбе, и вместо полноценной информации носит теперь какие-то мимические гиперссылки, сноски и артикли, не информирует, а гиперпосылает каждого встречного, такому лицу уже не идет никакое тело, ни своё, ни чужое, от его лицевого нерва бьёт током на расстоянии. Мой нос, хоть и свернул свои требования, но выдвинулся сам, а глаза — словно беглая строка, прикрытая смирительными подкриптонивающими очками, как холодец марлей — от мух. Только мухи тут — зелено-желто-синие взгляды прохожих, которые в перерывах смотрят на гомно, с точно той же целью, одержимы той же неотвратимой пристальностью или пристальной неотвратимостью.
Читать далее →

Лев Кассиль. Кондуит и Швамбрания — перечитала только что!
Лет через… да чуть не через 20 лет после первого чтения!
И поняла, что это книжка для взрослых.
Она вообще-то такая… страшненькая.
Гимназия эта их — ужас какой-то, и вообще.
В детстве я тоже ужасалась, но как-то не так, как нынче…

Еще поняла, что Лев Кассиль великолепный прозаик, тонко чувствующий слово.
Любой фрагмент наудачу — сплошное наслаждение!
Вот, про папу и маму, например:

«На папином столе в кабинете есть бумагодержатель — тонкая, длинная
дамская рука из бронзы зажимает рецепты, почтовые квитанции, счета. Вот у
матери точно такие руки. Изнеженной барышней она храбро покинула большой
город и уехала с папой в «земство», в деревню, к далекой и глухой Вятке. Там ей суждено было просидеть много бессонных ночей у черного, разузоренного
стужей окна. Из окна дуло. Ночник плаксиво моргал. За окном была страшная
морозная зга и метель. И где-то в этой студеной, воющей тьме плутал папа,
скача на розвальнях в далекое — километров за двадцать — село. Сбоку мерцали
огоньки, но то были не дома, а волки. Замирал далекий колокол — маяк
метельных ночей. Папа ехал на колокол. Из сугробов вылезало черное село. При
зыбком свете лучины, в овчинной духоте, папа делал неотложную операцию.
Потом он ехал обратно, вымыв руки».

«Потом он ехал обратно, вымыв руки» — гениально.
Читать далее →

Пожалуй, это самая мечтательная книга, которую мне доводилось читать. Многие ее сравнивают с «Ежиком в тумане», но по мне Ежик рядом — депрессивно-грустная, взрослая история без намека на детскость. А «Муркис» — нежная, облачно-ванильная сказка.

Читать далее →

Карин Альвтеген
«Иностранка»
2012 г.

Во времена учебы в художественной школе, я очень любила изучать аллегорические изображения ремесел, чувств и явлений. Особенно меня интересовали атрибуты, обычно сопровождающие прелестную, как правило, обнаженную, даму-аллегорию. У Архитектуры в руках были свитки, а у ножек лежал громадный циркуль, Аллегория Славы смело ласкала гривастого льва, а Сладострастие держало у груди шаловливого голубка. Вот именно такие аллегорические изображения и напомнили мне романы Карин Альвтеген «Утрата», «Стыд» и «Предательство». Психологические триллеры шведской писательницы «Стыд» и «Предательство» стали для меня открытием этого лета, а «Утрату» я прочла только сейчас, но мне кажется, что рассматривать их нужно в совокупности. Во-первых, романы имеют практически одинаковую структуру. А во-вторых при совместном рассмотрении ярче прослеживаются их сильные и слабые стороны.
Читать далее →