Структуризация сетевого пишущего сообщества, или По говну на утлой лодочке.

Писатель: Я писатель.
Читатель: А по-моему, ты говно!
Д.Хармс. «Четыре иллюстрации того, как новая идея огорашивает человека, к ней неподготовленного».

Пишущее сообщество и сетевое, как часть его, это разливное море говна. Но структура его много проще структуры моря и говна, взятых вместе и по отдельности. По простоте своей она приближается к выеденному яйцу. Но знать ее совершенно необходимо для выживания.
Глобальное пишущее сообщество делится на множество сообществ малых: есть там свои гении, здоровые середняки, а, по сути, хорошие писатели, и графоманы, есть писатели читаемые и нечитаемые, печатаемые и непечатаемые, есть литсообщества журнальные, книжные и сетевые, не говоря уже о жанровом разделении, кое строго до кастовости. В общем, все очевиднейшие вещи. Хотелось бы указать лишь на небольшие, но важные различия между официальными (книжными) писательскими сообществами и сообществами подпольными (сетевыми). Важные, разумеется, для нас, для подпольщиков.
Как найти хорошую книгу в сети? Можно, если навык иметь. Это, как у рыбаков: есть сеть на бычка, а есть на камбалу. Зависит от ширины очка. Несмотря на всю мою брезгливость к издательствам, не могу не отметить их несомненный плюс: очко у них настроено как надо. Сети издательств загребают поголовно весь середняк, товарную рыбку, один в один, голова к голове, любо-дорого, красиво-серийно. Что примечательно, в их сеть может попасть и гений, если случайно заплывет не туда, а вот графоман — почти никогда, разве что сильно растопырит жабры. И это большой плюс официальных бумажных издательств, поскольку бизнес не терпит разнобоя.
Поэтому бумажное литсообщество качественно делится лишь на две группы: хорошие писатели и плохие писатели, остальное их деление вторично. В электронной сети все несколько по-другому. Конечно же, здесь есть свои гении, свои середняки-хорошие писатели, но количество графоманов зашкаливает за все возможные пределы. Кроме того, в литсети обитает еще один вид, неизвестный сообществам бумажным. В народе этот вид называли: «не пришей кобыле хвост» или «погулять вышел», нынче же в обиход вошло удачное выражение — «первонах». Собственно, это люди, которые не пишут, не читают, но имеют доступ к произведениям, а потому могут комментировать все написанное. В бумажных сообществах это вид представлен исключительно самими издателями, но мы и не можем требовать от рыбака сродниться с рыбкой.
Другое отличие — полочки. В любой библиотеке тексты, так или иначе, систематизированы. В самом деле, я могу увидеть рядом с Шолоховым Шукшина, но вряд ли — пособие по разведению шелкопряда и порнофильм «Широкая жопа». В электронной сети же тексты часто разбросаны в самых немыслимых, мало систематизированных, местах. Если вы человек пишущий, можете легко проверить: забейте свое имя или имя своих текстов в поисковике, и вы увидите, в каких странных местах они обитают. И проблема совсем не в том, что ваш текст может оказаться на порносайте или на сайте торговли мебелью: там его легко отличить от всего остального. Проблема в другом: из-за преобладающего количества графоманов в сети, хорошие тексты, даже на специализированных литературных сайтах, вынуждены быть зарыты под тоннами графоманского мусора, который в поисках приходится перелопачивать. А, как уже говорилось выше, для этого нужно иметь навык.
Вот собственно, всего две отличительные особенности сетевого литературного сообщества, первая: преобладание графоманов и наличие «первонахов», вторая: плохая систематизация и отсутствие скрининга в размещении текстов. А из этого вытекает проблемка.
И суть проблемки в следующем.
В сети, на литсайтах, тексты лежат рядом, в одной куче. Сотни и тысячи текстов. По опыту своему вы знаете, что гениальные тексты там несомненно есть — один на тысячу. Есть на тыщу пару десятков хороших писателей. Остальное — труды графоманов. Как с первого взгляда, одним щелчком, выбрать нужное?
Снова сошлюсь на бумажные издательства. Они решают эту проблему просто — первое, авторитет, второе — рецензии, как база и, одновременно, следствие авторитета. Помню, как «Вагриус» хвастался на своем сайте — мы нашли Пелевина! Абсолютно справедливый ход — на лейбле «мы нашли Пелевина» можно продать сотню отборного килограммового судака-середняка. Плюс, издательства, а равно, журналы, заказывают профессионалам рецензии, которые и объясняют неразумным читателям, почему надо именно здесь и сейчас купить того или иного судака. Тем выбор конечного потребителя на рынке существенно упрощается: книгу автора Судака-Задунайского он покупает по двум причинам: первая, они ведь, кроме Судака-Задунайского, издали Пелевина, вторая — известный критик Рыбоедов написал, что Судак-Задунайский, если под водочку, ничем не хуже Пелевина.
Казалось бы, в чем проблема? Ладно, сетевики не могут прикрыть свою жопу Пелевиным, но рецензии-то писать им никто не возбранял? Это так, и я не буду повторять одну из любимых сентенций сетевых графоманов — «в сети критики нет!» В сети критика, безусловно, есть. Но какая и от кого? Гении критику не пишут, они растекаются мыслию по древу и шызым орлом ширяют в небеси. Хорошие писатели-середняки, если приспичит, могут разродиться раз в год хорошей статьей-середняком. Сетевую критику пишут, преимущественно, графоманы, а потому ценность этой критики равна нулю — ни уму, ни сердцу; «дайте бумаги для жопы», как говорили в моей общаге в студенческую бытность. Тут-то и появляются на арене «первонахи».
К бумажной литературе доступ «первонахам» закрыт по определению. И вовсе не потому, что их не пускают на пороги издательств или каким-то образом дискриминируют их письма. Дело в том, что «первонахи» в издательства не ходят и писем туда не пишут. Скажу больше, «первонахи» не ходят на книжные рынки. И книг «первонахи» не читают. НО ОНИ ХОДЯТ В СЕТЬ! А в сети лежат книги. А раз что-то там лежит, то «первонах» должен по этому поводу высказаться. В этом главный парадокс сети — ничего и никогда не читающий человек может оценивать литературное произведение наравне со всеми, с читателями, писателями, критиками, редакторами и прочими профессионалами. Причем отличие вы не всегда найдете. И сложно ведь сходу отличить. Представьте себе, лежат рядом сотни книг: парочка от гениев, десяток от середняков, остальное — графоманское. Рядом лежит десять рецензий, на одну вменяемую — девять графоманских, а еще, тут же — десять тысяч отзывов. Причем, если вы думаете, что на тексте гения будут преобладать отзывы типа: «да ты, брат, гений!», вы глубоко ошибаетесь. Этот отзыв будет преобладать на отзывах графоманов о графоманах же. Самым же частым отзывом на всех без исключения текстах будет отзыв «первонаха» (то есть человека, в принципе не способного оценивать литпроизведение). И отзыв этот будет лаконичным — «ты говно!»
Как говорил мой друг детства, ныне алкоголик, Ленчик, про какого-то своего знакомого: «Представь, ему жена изменяла, так он пошел и из окна выпрыгнул. Ну, не дурачок?» И мы дружно сошлись на том, что человек этот, несомненно, дурачок. Беда в том, что не все такие нечуткие и толстокожие товарищи, как мы с Ленчиком. Беда в том, что если есть люди, способные выпрыгнуть в окно из-за того, что им изменяет жена, то найдутся и люди, которые выпрыгнут из окна, если про их литпроизведение скажут, что оно говно.
Знаю, знаю, что найдутся товарищи, которые возжаждут от меня рецептов и пилюль. А шож делать, спросят они.
Рецепты я знаю, но вам не скажу. Потому что я сам хитер-бобер, и мне это самому пригодится. И здесь сентенция «мы все в одной лодке» не проходит, здесь каждый в своей. Хотя все это кокетства ради. Если у человека есть мозг, то на вопрос «Что делать?» он ответит, прочитав то, что написано в статье выше, а то и вовсе не читая эту статью.
От себя могу ответить лишь иносказательно: плывя по морю говна на утлой лодочке, старайтесь не брызгать веслами и вовремя конопатьте днище. Если все сделаете умеючи, то вас или заметят с парохода, или сами куда-нибудь доплывете, до нужного острова, который у каждого свой.

Лембит Короедов

Повесть Братьев Барановых «Обратное уравнение» — еще одна пудовая гиря на чашу весов литературы, заставляющая противоположную чашку с тухлой требухой робских собчаков стремительным домкратом взлететь к потолку, намотавшись в полете на кишки эльфов и гоблинов.
Это в качестве краткой аннотации. По большому счету далее мой текст можете не читать, а сразу перейти по ссылке к упомянутой повести — http://zhurnal.lib.ru/b/bratxja_b/tipapowestx.shtml Сэкономите драгоценное время для хорошего чтения. Тем паче, что больше ничего сверхценного я сказать не смогу, буду только пересказывать.
Нечто странное со мной происходит при чтении и последующем обзоре сетевых авторов-произведений. К примеру, прочитав «Эклектиаз» Ли Че я совершенно не был готов к тому, чтобы пересказывать его сюжет, описывать героев и т.д., пытался все эдак выразить настроенчески, через побочные впечатления. Не давался мне его пересказ, все время хотелось сказать публике — идите и читайте сами с начала, а я не буду ничего говорить, чтоб не напортить ненароком нелепым касанием.
В случае же с Б.Барановыми, все как-то наоборот получается. Сюжет, вроде бы, совсем просто пересказать. Сидит, значит, человек, бывший майор госбезопасности, в ведомственном дурдоме. Попал он туда, как водится, до Событий (как выражается Вован Адольфыч Нестеренко, невесть что подразумевая — «до революции»), События тем временем проходят мимо, а потом герой вдруг оказывается кому-то нужен на воле, в нашем случае — своему бывшему начальнику, генералу госбезопасности же, для выполнения сверхсекретного и очень туманного задания. Согласитесь, типичная конструкция, хорошо наезженная в 90-х чернушными киношниками — чтобы достичь катарсиса на выходе, героя нужно было непременно поместить на время в тюрьму, чтоб ему потом было кому и за что отомстить. Дешево и сердито (сам пару раз таким приемом побаловался по молодости). Здесь Б.Барановы сработали четко по схеме: был некогда гордый советский офицер, общавшийся с диссидентами при помощи табурета, затем случились в его жизни всякие неприятности, вроде пьянства и гебоидной шизофрении, по причине чего он пропускает всю скукотищу горбачевской перестройки, а потом, вдруг оказывается на воле по не вполне понятным причинам — задание генерала уж очень туманно, если не сказать — условно. Здесь задача авторов ясна — любым способом вытащить кондового советского гэбиста-шизофреника с убеждениями в среду обитания новых человеков и посмотреть на его реакцию. Эффект незамыленного ока.
Второе важное. Собственно, стержень повести. Сидя в дурдоме, наш майор, как все сумасшедшие, складывает в мозгу некую теорию. В нашем случае это теория видов человеков, в своем роде классификация. Как и подобает теории шизофреника, она одновременно проста и невнятна. Люди, по-майору, делятся на фруктов, сухофруктов, хурму и анчоусов. Фрукты — высшие, анчоусы, соответственно, низшие.
В десятый раз повторюсь, заявив о том, что я не слишком начитан и профпригоден в литературоведении (спецприем — думаю, за такое самоуничижение во мне со временем будут подозревать кокетку и хитрого академика-литературоведа). Так вот, как не слишком начитанному литературоведу-кокетке, мне кажется, что тяга к классификациям человеков присуща не только шизофреникам, но и вообще пишущим. В первую голову приходит Достоевский со своим «тварь дрожащая или право имею», а дальше сами додумывайте, я уже отмазался заявлением о неначитанности. Но чутье скрытого литературоведа мне подсказывает, что желание разбить человеков на тех, кто право имеет, и тварей приходило в голову не только Федору Михайловичу. То же чутье мне подсказывает, что, согласно майору Б. Барановых, фрукт — это, некоторым образом, тот, кто право имеет, а анчоус — в своем роде, тварь дрожащая.
Что же случилось потом? Майор выходит из дурдома на выполнение задания под прикрытием бомжа. Задание, как уже говорилось, требовалось автору в качестве предлога, чтобы выманить рассказчика-наблюдателя в среду наблюдения. Поэтому вскорости оно становится более чем условным — майор начинает двигаться по жизни по собственным маршрутам, мало пересекающимся с указаниями начальства. Таков очевидный прием автора. И, разумеется, очень скоро майор, используя свои (художественно гиперболизированные) спецнавыки, превращается из бомжа в олигарха. Еще один излюбленный прием мыльных сериалов, но в данном случае совершенно необходимый автору — обзорность наблюдателя-олигарха много шире обзорности бомжа.
Далее тоже просто догадаться — на воле шизофреник-майор-олигарх начинает применять к новому обществу и его обитателям свою классификацию видов, приправленную гэбешно-патриотическим соусом. Не вижу смысла в дальнейшем пересказе, последующие события можно выразить одной фразой — и что же из этого всего вышло? Разумеется, не буду рассказывать, что вышло — вам-то тоже книжку читать.
А теперь поясню, почему повесть вызвала во мне такой щенячий восторг, несмотря на заявленные выше — «и это понятно, и то ясно, тот прием избит, этот наезжен» и т.д..
Первое. Сколько-то лет назад я прочитал у одного критика мысль о том, что современные литераторы все ищут свою нишу-тематику. Мол, непонятно им, что нынче истинно, и о чем нужно писать. Мол, была раньше эпоха, потом нечто невразумительное, а теперь что-то новое. И не могут скумекать литераторы — то о канувшей эпохе ностальгируют, на которую уже, по большому счету, всем тьфу и растереть, то об этом невразумительном пишут, что между эпохами случилось, а, по тому же счету, вряд ли хоть строчки стоит, то о новом времени что-то измышляют, толком не понимая, что же вокруг происходит.
Так вот, за время, что прошло с тех пор, как я прочитал эти слова критика, я увидел уже несколько книг, в которых авторы выложили очень прочный мост между прошлым и настоящим — не буду говорить насчет будущего, я в фантастике разбираюсь еще меньше, чем в простом фикшене. Другими словами, я увидел авторов, которые уже нащупали то, о чем нужно писать сейчас, проскочили эту глупую яму литературного безвременья. Я писал на них рецензии, мне не лень повторить для ссылки — Ли Че, Сергей Рок, Алекс Май. Братья Барановы из тех же авторов, которые знают, о чем нужно писать. Конечно, они, как и все нынешние пишущие, родились тогда — но они уже понимают (или начинают, или пытаются понимать) то, что происходит здесь и сейчас. Поэтому, «Обратное уравнение» в этом смысле — очень хороший освежитель мозга. Это повесть о том, что надо (хитро избежал противного слова «актуально»).
Второе. Классификация. Об этих «тварях дрожащих» в школе все уши прожужжали. А закинь в любой форум классификацию Б.Барановых с их анчоусами — так те же анчоусы тыщу комментов вмиг набросают. Я же в эту ловушку не сунусь — оспаривать и комментировать классификацию не буду. Все-таки она принадлежит гебоидному шизофренику, а потому она, по определению, совершенна — любой спор бессмыслен. Здесь автор ловко сработал — такой, казалось бы, простой прием, а теорию невозможно оспорить.
Еще я благодарен Б.Барановым за то, что они напомнили мне одну старую мыслишку. Как-то я всегда недолюбливал «Преступление и наказание» за то, что там Достоевский сам себя испугался. Зарубил Родион старушку и сам себя изъел мыслями, сдался с потрохами Порфирию. По классификации Б.Барановых выходит, что один анчоус зарубил другого, а потом был съеден фруктом. Так вот я всегда думал, а что если бы старушку зарубил Порфирий? Вот о чем Достоевский умолчал, лишь подразумевая, и что, разумеется, скрывали от нас в школе: если тварь помыслит о том, что она право имеет, то, понятное дело, ничего хорошего для этой твари в результате не выгорит, а если тот, кто право имеет, помыслит насчет старушки? Тоже понятно — зарубит пару миллионов старушек с детьми и помрет в величии. Здесь классификация сумасшедшего майора в чем-то дополняет классификацию Раскольникова, так сказать, расширяет и поясняет. Правда, концовкой Б.Барановы тоже скатились в достоевщину (не от этой ли концовки название — «Обратное уравнение»?), и понятно, такие классификации дело скользкое — шаг в сторону и ты фашист. Вот это второй серьезный прорыв повести — в самом деле, кто сказал, что Федор Михайлович закрыл тему своим тютей Раскольниковым? Почему бы не обновить его классификацию, глядя на новые реалии? Вспомнилось хорошее ненаше слово — апдейт.
Третье. Обычно в обзорах я упоминаю о языке автора, как о неком плюсе. Хотя, если рассудить, это излишне — если написано не по-русски, то я и читать не буду. Особенный смысл это имело только в случае с Ли Че — там автор играл с языком, стилизировал, там это прием, неотъемлемая часть проекта. Язык повести Б.Барановых — это язык очень умного человека. В то же время — это язык сумасшедшего, язык солдафона и патриота. Умный человек виден в красивой логике мыслей, идей и построений, иногда очень длинных и сложных, сумасшедший появляется, когда стройная логика умного человека недостаточна для поддержания красоты мысли, язык солдафона и патриота — это некий фон, ритм-секция. Наверное, это то, что мне понравилось в повести больше всего — по личным мотивам, нынче я больше увлекаюсь формой, чем содержанием. Языковая подача очень достоверна — сумасшедший майор настолько умен в своих логических построениях и настолько искренен в своей преданности долгу, настолько привержен идее государственности, что за героем совершенно не видно автора. Блестящий эффект. Как будто повесть написана лично майором без всякого участия Б.Барановых. Нигде не видно авторских ушей. Когда майор говорит о том, что он разговаривал с диссидентами при помощи табурета, возникает абсолютно реальное ощущение того, что да, именно этот человек, который это написал, именно так и разговаривал с диссидентами. Персонаж абсолютно реален, а потому, как в жизни — комичен, когда слаб, и опасен, когда силен. Вам смешно, когда майор обращает свое внимание на кого-то другого, и совсем не смешно, если он замечает кого-то, очень похожего на вас. А если еще учесть, что сумасшедший майор Сорокин — это квинтэссенция идеи, идеи классификации людей на фруктов и анчоусов, я не исключаю, что читатель-анчоус по ходу чтения может постоянно предвкушать удар табуретом по голове.
P.S. Братья Барановы безусловно относятся к рубрике «Обязательное чтение»

Лембит Короедов на СИ

После того, что я обубликовал тут (на ХВ) три своих стихо-Творения, которые раньше не видели света ни в каком виде, я думаю, все поняли, что у тутошних обитателей только два выхода: или они хвалят мои поэзы, и я окрыляюсь и продолжаю их писать, или они их ругают — и я продолжаю писать критику.

Хотя нет, есть и третий: не хвалят, не ругают. Тогда пишу и то, и другое. Мне понравился этот вид отдыха. Как Умственное Упражнение, сокращенно УУ. Так и буду их называть. Поэтические будут ПУУ, а критические, само собой, КУУ.

…Отложил эту заметочку, а сегодня меня постигла неожиданность: оказывается, есть ЧЕТВЕРТЫЙ вариант: кто-то хвалит КРИТИКУ! Причем с подтекстом: мол, чем хуже поэт, тем лучше критик. И тут я понял все: народ готов даже ворчание выдержать, лишь бы мои поэзы больше не читать.

Читать далее →

Я ждала этой книжки с нетерпением, ибо сама – Бо-ольшой Специалист в искусстве Еды и множество плодотворных часов провела за столом.
И за плитой.

Чего только – и из чего только! – не доводилось готовить в суровые времена отсутствия продуктов. Да-а… Как вспомнишь…И чего только – и в каких немыслимых сочетаниях! – не приходилось вкушать! Я даже стала было собирать коллекцию невообразимых комбинаций разных ед.
Вот, к примеру: как-то довелось закусывать шампанское помидором. Шампанского было много. Помидор – один. На троих. Ничего больше не было. Вернее, были еще щи – но как-то уж щи с шампанским… Не пошли, одним словом.
Читать далее →

Новый военный детектив, или Правда всегда аморальна

Хотел первой фразой написать о том, что произведений в жанре военного детектива я прочитал всего ничего. Конечно же, «Момент истины» Богомолова, а кроме него вспоминаются какие-то обрывки из советской военно-детективной литературы, призванной, развлекая, воспитывать. Потом подумал, а много ли их было, таких детективов? Не Турецких гамбитов, а детективов, помещенных во время Великой Отечественной, второй мировой? И не только во время, а в гущу военных событий? А если усложнить задачу и не считать детективом описание вылазок партизан и народных мстителей в тылу врага или, напротив, поимки шпионов в тылу нашем? Если это, к тому же, по сути, классический детектив с гениальным ограблением банка и вечной борьбой сыщика с вором. Думаю, не слишком ошибусь, сказав, что не так уж много. Буду очень благодарен, если мне кто-то назовет хотя бы один такой детектив. Я один уже могу назвать — «Терракотовые дни» Андрея Марченко.
Читать далее →

Иногда случаются катастрофы. Землетрясение, сдвиги тектонических плит, разрушение плотины… и вот уже колоссальный вал кипящей воды сметает всё, тяжким усилием толкая перед собой волну сжатого воздуха.
Алексей напоминает мне именно прорванную плотину. Это что-то хтоническое… в самом мифологическом смысле этого слова — пробудившийся гигант ворочает огромные гранитные глыбы, выворачивая неимоверные пласты, выбираясь на свет Божий… ещё не осознав самое себя, но уже ужасающий всех свидетелей этого катаклизма своей возрастающей мощью. Это тот самый случай, когда хочется, придерживая сваливающуюся с головы шапку, задрав голову, смотреть в вышину на уже скрытые тучами плечи… и слышать из-за грозовых облаков могучий Глас перворождённого.
Я оцениваю любое произведение по принципу — верю ли я в мир, рождённый автором. В поэзии Алексея Уморина я не только вижу Мир… я вижу огромное количество миров! «Видеоряд» любого из его стихотворений настолько переплетён и неистово прихотлив, что рашпилем продирает самые нежные участки души, не защищённые наросшей за годы жизни бронёй цинизма.
Поэзия его — поэзия Мужчины.
Нежность его — нежность Мужчины.
В нём нет рафинированности и слащавости. Он угловат и опасен, как медведь… …как медведь, который никогда не будет играть на фанерной балалайке без струн, подгоняемый дрессировщиком в цирке. От него пышет жаром изливающейся лавы.
Он раним и жесток… как Поэт.
Читайте. И вы увидите новые Миры.

Уморин

Андреем Борисовичем Гальпериным написано уже многое. Но будет время — еще напишет. О нем говорят и о нём еще скажут. Не пытаясь со своим суконным рылом в калашный ряд, я разработал тему, которая, конечно же не сможет найти отражения у будющих его биографов. В предлагаемом Читателю тексте описан сам ПРОЦЕСС созидания великого. Сам, не побоюсь слова, акт.
С точки зрения недалеко расположенного читателя, почитателя,приятеля — просто соседа.

Читать далее →

В книге Авессалома Подводного упоминается некая разновидность астральных сущностей (в данном случае — сучностей) — лярва (в дальнейшем — Л.). Совершенно бесполезные создания, способные лишь жрать и гадить. Однако Л., как любые представители астральной фауны, могут воздействовать на настроение и самочувствие людей. Иногда даже может показаться, что они обладают неким своеобразным разумом. Если, конечно, считать верхом разумности способность прогрызть человеку печенку и вымотать ему всю душу.
Читать далее →

..Решил я углубиться в недра Литературной Странички, и сразу полез на страницу 69. Ну нравится мне это число своей симметрией. Потом еще на какую-то… В общем, неважно. Главное — духовно забогател. Просветлел.

Вот, например:

4.49 на часах.
Я умножаю километры на минуты.

это новое слово. Если километры делить на минуты, получается скорость. А если умножать? Но для поэта законы физики не писаны, и мы в этом сейчас убедимся.
Читать далее →

Читаю, и радуюсь. Но и в то же время рыдаю, конечно. Потому что как не рыдать? Столько хороших стихов, а обзоров поэзии не нашел! Читателей, что ли, мало?..

Ежели кто помнит, у Стругацких в «Сказке о Тройке» был такой персонаж — пришелец Константин. Он по профессии был читатель стихов. Потому что у них там та же ситуация: поэты пишут, пишут, а читать некому. Ну а как у них цивилизация была посильнее нашей, то она чутко откликнулась на удовлетворение духпотребностей и выделила из своей среды профессию читателя стихов. У нас хуже: читай не читай, денег не заплатят. Приходится так, для души высказываться.

Читать далее →