Jane The Reader. Вересаев «Записки врача»

Вересаев "Записки врача"

Даже странно, что о «Записках врача» я раньше не слышала вообще. А это произведение с уверенностью можно назвать одним из самых страшных, мною встреченных. Булгаков в«Записках юного врача» завораживает, Вересаев же — пугает. Поневоле начинаешь благодарить судьбу, что живешь в XXI веке — не самое продвинутое по части медицины время, но уже гораздо лучше, чем 100 лет назад.

Читать далее

При-ле-те-ло! Илья Страптивых. Рецензия на книгу «Поколение iP» Казуна Антона

Честно говоря, я не очень часто читаю книги молодых авторов. И эту книгу приметил случайно. Дело в том, что я сам уже много раз участвовал в общероссийском конкурсе литературной премии «Дебют». Но добиться результата весьма трудно (по крайней мере, у меня пока не получилось), поскольку каждый год туда присылают более десяти тысяч работ, а выбирают лишь 100 лучших (не говоря уже о шести победителях). Этот автор попал в сотню (пусть и не победил), что внушает мне уважение. Я хотел прочитать книгу, когда увидел лонг-лист 2013 года, но в продаже обнаружил ее только сейчас, да и то лишь в интернете. В открытом доступе книги, к сожалению, нет, но на мой взгляд она определенно стоит своих денег.
Читать далее

Sivaja_cobyla. Акварель

«Божественная лодка»
Каори Экуни

Каори Экуни - Божественная лодка

Текст Каори Экуни рождает ассоциации с акварельным этюдом. Сначала на влажный лист читательского любопытства быстро наносятся мазки нежных красок. Бледно-розовые воспоминания маленькой девочки, нежно-голубые слова из дневника ее матери. В них – город у моря, музыка, обласканные водой камни на песке, добрые соседи, семейные традиции, кофе с пирожными по воскресеньям и игры на широкой постели с плюшевым медвежонком и роботом Ари. И всегда рядом Папа, талантливый, сильный, умный, веселый и… воображаемый. Мужчина из воспоминаний женщины, дочь которой никогда не видела своего отца, но знает, что у нее его прямая спина и способности к рисованию.
Читать далее

Переводы Елены Кузьминой. Датский фотограф Симон Хёгсберг: Лица Нью-Йорка / Simon Hoegsberg, Faces of New York (& other projects)

Фотограф Симон (Саймон) Хёгсберг (Simon Høgsberg):«Время от времени на улице я замечаю человека, который привлекает моё внимание. Пленённый внешностью, чувствую непреодолимое желание подойти и поздороваться.

Я провел на улицах Нью-Йорка целый месяц, по семь часов в день, в поисках людей, которые бы произвели на меня такое впечатление. Я нашел десятерых, и каждому задал один и тот же вопрос: Что вы думаете о своём лице?»

Джоан Дэрроу (Joan Darrow), имидж-консультант:

«Думаю, что красивое лицо дал мне Господь. Я благодарна за это. Многое в моей жизни связано с верой в Бога. Благодаря вере я излучаю красоту.
Очень важно принимать своё лицо. То есть, я могу пойти и сделать «пластику», а потом буду выглядеть как другой человек. Так зачем мне это делать? Я не стыжусь того, как выгляжу; здесь, несомненно, есть нечто духовное, нет ничего мирского, ведь мир постоянно твердит тебе: иди, сделай то и это…
Я почти не пользуюсь косметикой, не думаю, что она делает тебя привлекательнее. Не хочу демонстрировать свою косметику, хочу, чтобы видели моё лицо, потому что мне нравится то, какой меня создал Господь».
Читать далее

Алекс Павленко. Куда ж нам плыть? Часть вторая

Продолжение, начало тут

Как я уже говорил, нынче в Россиии распространены два мифа: об исключительных качествах русского искусства (скажем шире – русской культуры) XIX века и о ничтожестве советской культуры, то есть, русской культуры ХХ века.
О том, что первый миф основан исключительно на почве великодержавного шовинизма (Россия в XIX веке была одним из наиболее влиятельных в области политики государств мира, и это обстоятельсто до сих пор не даёт спокойно спать записным патриотам, грёзящим утекшим величием и мечтающим о реванше) и не имеет отношения к реальности, я уже написал. Теперь о втором мифе…

sovlit 1sovlit 2 lit 1
Читать далее

kenny_aint_dead. Исчисление kvakin-a

В детстве мне не хватило сказок.
Все знаменитые игрушки и звери как-то непоправимо устарели и заперлись в своих мирах — цветочных мирках, кукольных театриках и прочих зонах отчуждения.
Поэтому каждая находка, хоть сколько-нибудь намекающая на такое, — не важно, с ужасами или без — вызывает трепет.
Читать далее

Алекс Павленко. Куда ж нам плыть? Часть первая

head_logo1head_logo2head_logo3

Многие мои «френды», претендующие на позиции интеллектуалов (или именующие себя «русскими интеллигентами» в противопоставление советским интеллигентам), любят возвеличивать русскую культуру и закидывать вторичным продуктом культуру советскую. Типа, «настоящий русский интеллигент должен русскую, сиречь дореволюционную, культуру хвалить, а советскую, она же послереволюционная, хаять, ибо Великая Русская Культура была частью мировой (европоцентричной) культуры и на неё народы мира взирали с превеликим уважением, а советская была прислужницей жыдобольшевиков-масонов».
Читать далее

Sivaja_cobyla. ВРАЧЕБНАЯ ЭТИКА?

И. Грекова
«Перелом»

И. Грекова - Перелом

Из всей книги сейчас больше всего зацепил вопрос, которым терзается главная героиня-врач: этично ли сообщать неизлечимому больному, что его час близок? Или доктор должен сохранять бодрый вид, поддерживая в пациенте надежду на излечение? Да и вообще надо ли сообщать человеку его диагноз, или лучше колоть «то, что надо колоть», и лечить «от чего надо»?
Читать далее

Jane The Reader. Перес-Реверте «Фламандская доска»

Перес-Реверте "Фламандская доска"

Первое, что я сделала, дочитав «Фламандскую доску», — полезла гуглить картину, на которой строится повествование: Питер Ван Гюйс «Игра в шахматы». И — ой! Оказалось, что писатель выдумал не только сюжет, но и художника с его творением. Черт побери, меня давно так не обламывали! Я была сильно впечатлена описанием картины, уже даже нарисовала ее в голове и расстроилась, поняв, что ее не существует. Читайте сами:
Хулия всмотрелась в картину. Почти весь верхний слой окислившегося лака был уже снят, а вместе с ним исчезла и желтизна, приглушавшая первоначальные цвета и оттенки. Теперь, без тусклого лака и с ярко сияющей надписью, картина точно светилась в полумраке сочной живостью красок и тонкостью полутонов. Контуры фигур были невероятно четки и чисты, и все в этой домашней — как ни странно, домашней, бытовой, подумала Хулия, — сценке было так гармонично, настолько красноречиво повествовало о стиле и обычаях той эпохи, что, несомненно, цена фламандской доски на аукционе должна достигнуть астрономических высот.
Читать далее

Переводы Елены Кузьминой. Ганс-Ульрих Шлюмпф «Арманд Шультесс. У меня есть телефон»

Этот фильм Ганса-Ульрих Шлюмпфа о или, вернее, касательно Альфреда Фернана Арманда Шультесса не просто воспроизводит факты, как делают обычно документальные фильмы. Он не документирует – он сам является документом; он — факт, который сливается с другими описанными фактами, воплощает их, относится и принадлежит к ним. С первого момента его создания, фильм стал неотъемлемой частью Шультессианума (Schulthessianum).
Редчайшая удача для неигрового кино, для медиа, — служить подлинным фондом, хранилищем памяти, — не только описывая прошлое, но и оберегая его.

Шлюмпф не просто живописует Шультесса – он даёт ему жизнь. То, что снял автор фильма, не было достоянием публики – на самом деле, это была противоположность публичности, – нечто, оберегаемое Шультессом только для себя, — и исчезнувшее из сознания, использования и памяти тех, кто продолжает жить после его смерти.

Так произошло бы с Армандом Шультессом, если бы фильм Шлюмпфа потерялся или не был снят: словно такого человека никогда не существовало, словно вместе с его наследием и сам он был отправлен на свалку.
Читать далее