Jean-Patrick Poiron

Чай с птицами
Джоанн Харрис
Эксмо, Домино, 2012

Есть женщины, которые рождаются с кулинарным талантом. Еще в детстве, в песочнице, куличики у них получаются ровнее и прочнее, чем у сверстниц. Когда такая девочка подрастет, вы не найдете у нее дома книг с рецептами и у плиты не будут стоять небольшие кухонные весы. Все ингредиенты блюд она смешивает на глаз или на вкус, сочетая порой несочетаемое. Она может положить в одно блюдо шафран и мяту просто потому, что ей нравится, как эти слова звучат рядом. И все, что приготовит такая хозяйка, будет замечательным на вкус и очень аппетитно выглядеть. При этом, замешивая тесто или отбивая мясо, она может непринужденно болтать по телефону на совершенно отвлеченные темы, прижимая трубку плечом к уху. Ее передвижения по кухне похожи на танец, а руки порхают как у фокусника, создавая ощущение невероятной простоты и одновременно загадочности процесса.

Но есть и другие женщины. Они настойчиво и сосредоточенно овладевают кулинарным искусством. Дома у таких хозяек, как правило, собирается целая коллекция книг «о вкусных и здоровых», они не пропускают ни одного кулинарного шоу, тщательно конспектируя рецепты. Их кухня похожа на магазин новейшей бытовой техники. Каждый раз, приступая к готовке, они тщательно отмеряют все составляющие будущего блюда, четко следуя инструкциям, время они отсчитывают по таймеру, и очень сердятся, когда их отвлекают от процесса. Но, несмотря на всю старательность, на строгое следование предписанием признанных кулинаров, еда получается вкусной лишь через девять раз на десятый. То кексы, подгорев снаружи, не пропекутся внутри. То мясной рулет получится пресным, то соус жидковат, то мясо суховато. Подавая на стол, такая хозяйка, как правило, извиняется за свои промахи, рассказывая, как долго и тщательно готовила блюдо, упоминая все трудности процесса. Но, увы, это не делает еду вкуснее.

Вот такой хозяйкой второго типа в литературном плане мне и представляется Джоан Харрис по ее сборнику рассказов «Чай с птицами».
Читать далее →

Мое отношение к Второй мировой очень сложное! Очень сложно я отношусь и к литературе о ней. Понятное дело, что я в свое время поплакала над «А зори здесь тихие», понятное дело, что я плачу, когда вижу усохшуюся грудь полную медалей, но с другой стороны во всех книгах и во всех глазах — 41-45 образ нового человека, советского человека, который мне чужд.
Сейчас, когда день великой победы и современность разделяет почти век, о войне говорят все меньше и меньше. Хорошо ли это, плохо ли — но это так. В 2012 о войне заговорил Веркин, детским неуверенным шепотом, но так пронзительно, что его услышали все. Услышали, вытерли слезы и дали первое место на «Книгуру».
Читать далее →

БОСФОР КИММЕРИЙСКИЙ

Песчаных взморий белопенный лук,
Солончаковые глухие степи.
И в тусклом золоте сгущенных сепий
Вздымается оплавленный Опук.
Раздавленный базальт, как звенья цепи,
На сланцевых боках означил круг.
Волчцы и терн. И тихо вьет паук
Расчисленную сеть великолепий.
Потоки вздутые остылых лав
Оставили железно-бурый сплав
И пыл свой отдали в недвижный воздух.
И медленный плывет свинцовый зной,
Растягиваясь в колоссальных звездах,
В рубинных радугах над крутизной.
1916

Читать далее →

3. Воспитанница института благородных девиц

Ещё на чебачинском вокзале Антон спросил у тёти Тани: отчего дед всё время пишет о каких-то наследственных вопросах? Почему он просто не завещает всё нашей бабе?
Тётя Таня объяснила: с тех пор как деду ампутировали ногу, мать подалась. Никак не могла запомнить, что деду не нужно приносить два валенка, и всякий раз принималась
искать второй. Всё время говорила про отрезанную ногу, что надо её похоронить. А в последнее время повредилась совсем — никого не узнаёт, ни детей, ни внуков.
— Но её «мерси боку» всегда при ней, — с непонятным раздраженьем сказала тётка. — Сам увидишь.
Поезд сильно опоздал, и когда Антон вошёл, обед уже был в разгаре. Дед лежал у себя — туда предполагался отдельный визит. Бабка сидела на своем плетёном диванчике а lа Луи Каторз, том самом, который вывезли из Вильны, когда бежали от немцев ещё в ту германскую. Сидела необычайно прямо, как из всех женщин мира сидят только выпускницы институтов благородных девиц.
— Добрый день, bonjour, — ласково сказала бабка и царственным движением протянула руку с полуопущенной кистью — нечто подобное Антон видел у Гоголевой в роли королевы. — Как voyage? Пожалуйста, позаботьтесь о приборе гостю.
Антон сел, не сводя глаз с бабки. На столе возле неё, как и раньше, на специальных зубчатых колесиках, соединённых блестящей осью, располагался столовый прибор из девяти предметов: кроме обычных вилки и ножа — специальные для рыбы, особый нож — для фруктов, для чего-то ещё крохотный кривой ятаганчик, двузубая вилка и нечто среднее между чайной ложкой и лопаточкой, напоминающее миниатюрную совковую лопату. Владеть этими предметами Ольга Петровна пыталась приучить сначала своих детей, потом внуков, затем правнуков, однако ни с кем в том не преуспела, хотя применяла при наставленьях очень увлекательную, считалось, игру в вопросы-ответы — названье, впрочем, не совсем точное, потому что всегда и спрашивала и отвечала она сама.
Читать далее →

Александр Павлович Чудаков (2 февраля 1938, Щучинск, Казахская ССР — 3 октября 2005, Москва, Россия) — российский литературовед и писатель, специалист по творчеству А. П. Чехова.

Я давно не читала ничего с таким глубоким погружением.
Читать можно только медленно, вдумчиво, наслаждаясь слогом, образами, яркими зарисовками — всеми впечатлениями и знаниями, что впитал в себя пытливый ум ребенка и подростка, впитал — и сохранил навсегда в памяти. А того, что сохранять — было очень много.
Я не знаю, роман ли это — скорее мемуары, а которых автор то говорит от собственного лица, то от лица своего героя — мальчика, а потом и взрослого  — Антона.
Но главный герой — не автор, не Антон — это сама жизнь во всем ее многообразии, со всеми радостями и ужасами:
война, эвакуация, лагеря, поселения…
любови, измены, смерти, рождения…
выживание, взросление, постижение себя и мира…
Я довольно много, как мне казалось, знала о веке двадцатом — и как историк, и просто как «житель двадцатого века», как изящно выразился кто-то из моих друзей. Александр Чудаков родился на 15 лет раньше, он застал больше, да и вообще больше видел.
Читать далее →