Diane Arbus. «Untitled» 1970 — 1971

Осенним промозглым вечером обитательница коммунальной квартиры, в прошлом знатная поломойщица, а ныне безработная (в связи со вселенским кризисом) г-жа М. вышла на кухню и не нашла ничего, кроме храпящего с прошлого вечера под столом мужа.

Есть хотелось. Хотелось есть.

С этим настойчивым желанием М. трижды свершила променад в полутемном коммунальном коридоре, но обнюхивания и общупывания не дали ничего, кроме облетевшей с потолка штукатурки: даже тараканы давно покинули этот «райскый уголок».

Есть хотелось. Хотелось есть.

Желудок г-жи М. бурчал все настойчивее. Дети, юница М-младшая и пОдросток К., запертые «от греха» в комнате, царапали слабыми пальцами c обглоданными ноготками клетку с гигантстким арой Иннокентием, но тот уж не верещал истошно (если мы помним, он дал дуба еще в прошлой истории. Не помним? Не читали? Видимо, дети тоже, ведь в коммунальных квартирах града на реке Н. нет всемирной сети Интернет), а лежал грустно скукожившись на дне клетки. Лапки его поникли, поник и гордый хохолок.

Есть хотелось. Хотелось есть.

Напрасно г-жа М. рылась в холодильнике соседа (которого она из человеколюбия направила подлечить расшатавшиеся нервишки в чудный санаторий на реке П., располагавшийся в старинном доме, архитектурной гордости (желтага цвета) града на реке Н.) — оттуда и ледяные торосы, заполонившие морозильную камеру, были съедены до блеска железных стенок.

Есть хотелось. Хотелось есть.

В этот момент муж г-жи М., г-н В., как-то особенно музыкально всхрапнул и как-то особенно эстетично взрогнул чреслами под коммунальным столом, от чего наследственный пододеяльник в розовый цветочек по застиранному фону сполз и обнажил… впрочем, не будем о грустном. Г-жа М., видимо, подумав о том же грустном, вздохнула, взблеснула глазами, всплеснула мозолистыми перстами, схватила вострый ножик и…

Есть хотелось. Хотелось есть.

Вся семья собралась вечером на коммунальной кухне. Дети, юница М-младшая и пОдросток К., сидели за столом, чисто умытые остатками папиного спирта, попирая слабыми ножками тело папы под столом. Г-жа М., румяная и радостная, сновала с грацией бегемота по скромным габаритам кухни и одергивала деток, чтобы не особо трогали папу ножками: «Папа ушедши в царство Морфея, не шалите!» Даже гигантского ару Иннокентия принесли к семейному ужину вместе с клеткой, но не кормили, чтобы также не вызвать дух его в его же бренную тушку из вышеупомянутого царства Морфея.

-Налетайте, детки, на яичницу с колбаской!

Ровно в центре стола, на большой чугунной сковороде, в каплях масла и кетчупа, дымились колбаска и два яйца.

Есть хотелось. Хотелось есть.

Думы о том, чем бы накормить деток завтра, терзали г-жу М., коя поглядывала на свои обреченные, грустно поникшие перси…

Далеко на юге, в обветренных ладонях снежных гор, лежит горячее озеро Иссык-Куль. Холодна, как лед, вода его, что не замерзает даже в самые суровые зимы, ибо солона.

А вот еще есть легенда, что целебны воды его от того, что как-то молодые строители коммунизма, в борьбе за незамороченное будущее банановой республики, взяли да сбросили в воды горячего озера многие тонны опия.

С тех пор лечит удивительное озеро, чей берег северный — теплее южного,  солнечным ветром, золотым песком и чистыми водами, а более всего — спокойствием.

весна

у меня есть несколько часов,
чтобы показать тебе солнечный ветер.
я вижу его каждый день
после выпитого коктейля.
я беру ручку
и на руке пишу себе,
чтобы не забыть рассказать,
кого я видела вчера ночью.
(собака шла за мной до двери,
поэтому не было страшно возвращаться).
тени шептались в рыжем свете фонаря,
злые тени, от них несло яростью.
я завязываю себе на шарфе узелки,
вписываю напоминания в телефоне,
оклеиваю стикерами холодильник…
знаю, это бесполезно:
будем ебаться, как в первый, как в последний раз.
потом ты уйдешь.

***

лето

замучился прибирать за тобой:
маковые лепестки
становятся скользкими,
когда валяются на полу,
истрепанные тобой;
длинные гольфы рвутся –
у тебя остро заточенные коготки
(маковыми лепестками
густо их красишь?);
я люблю твои шлёпанцы,
на которых вечно протерты подошвы:
ты шаркаешь ногами, как пьяная анорексичка.
да ты такая и есть:
коленки, локти, острый взгляд, немытая башка.
когда-нибудь ты меня умучишь до смерти
своей беспомощностью.
ты будешь сидеть на постели,
(простыни будут приобретать серый оттенок,
я – мраморный)
периодически тыкая в меня пальцем,
как будто я – твое вчерашнее бельё.

***

осень

любимый не хочет меня больше:
он сжег мою фотокарточку,
которую еще вчера полировал поцелуями.
он нассал в коробочку,
кою выдурил у меня для моих писем.
а еще, вы не представляете!!!
он! разбил! голову! (как это говорится сейчас) апстену!
чтобы меня забыть.

***

зима

Мутный сумрак.
(Блудить? Блуждать?)
Впитывать молоко — тьмой.
Упасть, перебрав.
—
Тонкое утро из-под облачных век,
Обрюзгших.
Я беру его, намазываю на хлеб
Хлеб горчит.
—
Несогласие теснит силой,
Сила наполняется злостью,
Злость выжидает:
Спровоцируй!
—
Я – старый солдат
Мой пробег исчерпал все лимиты
Ноги стерты по самые уши.
Какая тут, нахуй, любовь.

… весенних зыбких окон.

Фото: Квинто Крыся