Когда-то все передачи телевидения выходили в прямом эфире. Про видеозапись тогда и слыхом не слыхивали, а рассказы о том, что такое понятие существует, воспринимались, как фантастика.
Помнится, уже в конце семидесятых, председатель нашей телерадиокомпании, Михаил Николаевич Козин, после поездки в Москву, рассказывал нам не летучке, что совещание, на котором он присутствовал, снимали на кинокамеру, а потом сразу же и показали. В цвете. По телевизорам, которые находились в фойе.
Мы слушали, разинув рты. У нас ещё снимали кинокамерой на чёрно-белую негативную плёнку. Впереди маячил целый ряд лет перехода на позитивную, потом – цвет. Всё – мокрые процессы обработки. Отснял – жди несколько часов, пока через все ванночки с растворами киноплёнка пройдёт. Хорошо, если плёнка не оборвётся, если не выключат свет. Тогда всё пропало!.. Читать далее →
Это обычные книги, каких много. Сквозные персонажи, просто живущие в городке, страница со страницы, сквозь времена года. Но в них есть одна штука, которая подкупает.
Я очень не люблю детство, в нем огромное количество запретов и ссор. В нем свобода воли — штука достаточно мнимая. И родительское «нельзя» вечный гром среди ясного неба. Но в нем важно,что родительство тоже не всегда идеальное, что взрослые тоже ошибаются, выходят на улицы без зонтов, теряют ботинки и варежки, а иногда даже падают, подскользнувшись на льду. Это приближает нас к детям, и важно, пожалуй, от них не скрывать эту свою неидеальность.
И вот в Городке это есть! По-настоящему есть! Смотрите сами! Читать далее →
Что может сделать среда с инородным телом? Два варианта: она либо вытолкнет его, либо превратит во что-то совершенно неузнаваемое по своему усмотрению, как моллюск превращает песчинку в жемчужину. Такому превращению принято радоваться, ведь ценность жемчужины куда выше ценности песчинки, да и красивее она и для дела полезнее. А вот кто-нибудь спрашивал песчинку, каково ей? Для нее-то это превращение – просто смерть сущности, что, конечно, по песчинкиным понятиям весьма печально. Человек, собственно, мало чем от песчинки-то отличается и, попадая в определенную среду, либо выталкивается ею, либо перерабатывается во что-то, среде угодное. Читать далее →
Персонажи этой книги, первой из четырех, являются полностью вымышленными, как и личность рассказчика, и прототипов не имеют.
Реален лишь Город.
Я постепенно привыкаю к мысли о том, что каждый сексуальный акт следует рассматривать как процесс, в который вовлечены четыре человека. Нам будет о чем поговорить в этой связи.
З. Фрейд. «Письма»
Есть две позиции, позволительные нам: либо преступление — оно делает нас счастливыми, либо же привычка — она мешает нам быть несчастными. Я задаюсь вопросом, возможно ли здесь хоть какое-то колебание, очаровательная Тереза, — ну и где же ваша маленькая головка сможет отыскать аргумент, способный выстоять против сказанного мною?
Д. А. Ф. де Сад. «Жюстин»
Часть 1
И вновь сегодня высокая волна на море, пронизанном вспышками ветра. В середине зимы замечаешь первые вздохи весны. Горячая обнаженная жемчужина неба до полудня, сверчки на подветренных склонах, и снова ветер раз за разом обшаривает огромные платаны, тасует их листья…
Я сбежал на этот остров с несколькими книгами и ребенком — ребенком Мелиссы. Не знаю, почему у меня вырвалось это слово — «сбежал». Те, кто живет в деревне, шутят, говорят, что только больной человек мог выбрать такое Богом забытое место, чтобы построить дом. Ну что ж, я и приехал сюда затем, чтобы вылечиться, если на то пошло…
Ночью, когда ревет ветер и ребенок тихо спит в деревянной колыбели у камина, эхом вторящего ветру, я зажигаю лампу и хожу по комнате, думая о тех, к кому привязан, — о Жюстин и Нессиме, о Мелиссе и Бальтазаре. Я возвращаюсь, звено за звеном, вдоль железных цепей памяти в Город, где мы так недолго прожили вместе: она видела в нас свою флору — взращивала конфликты, которые были ее конфликтами и которые мы принимали за свои, — любимая моя Александрия!
Как далеко мне пришлось уехать, чтобы понять это! Здесь, на голом каменистом мысе, где каждую ночь Арктур выхватывает меня из тьмы, далеко от известковой пыли тех летних полдней, я вижу наконец, что никого из нас нельзя, собственно, судить за то, что случилось в прошлом. Если кто и должен держать ответ — только Город, хотя нам, его детям, так или иначе придется платить по счету.
* * *
Как рассказать о нем — о нашем городе? Что скрыто в слове «Александрия»? Вспышка — и крохотный киноглаз там, внутри, высвечивает тысячу мучимых пылью улиц. Мухи и нищие царствуют там сегодня — и те, кто в состоянии с ними ужиться.
Пять рас, пять языков, дюжина помесей, военные корабли под пятью разноцветными флагами рассекают свои маслянистые отражения у входа в гавань. Но здесь более пяти полов, и, кажется, только греки-демоты умеют их различать. Обилие и разнообразие питательных соков для секса, возможностей, которые всегда под рукой, ошеломляет. Никогда вам не ошибиться, приняв эти места за счастливые. Символические любовники свободного эллинского мира канули в Лету, теперь здесь цветут иные травы, эфирные фигуры, тонко скроенные на манер андрогинов, обращенные на самих себя, на самих себя обреченные. Восток не способен радоваться сладостной анархии тела — ибо он обнажил тело. Я помню, Нессим однажды сказал (мне кажется, он цитировал), что Александрия — это гигантский винный пресс человеческой плоти; те, кто прошел через него, — больные люди, одиночки, пророки, я говорю об искалеченных здесь душах, мужских и женских. Читать далее →
— В современной системе координат такая вещь как жанр несколько размазана. Во всяком случае, в нашей, российской литературе. Читают, как правило, имена. Часто не употребляют даже названия. Например, говорят — я читал Пелевина. Или — я читал Сорокина. Между тем, раньше могли сказать так: я читал фантастику, я читал детектив, а имя автора шло уже потом. Как вы думаете, с чем связана такая литературная дислокация?
— В современной? Да ладно! Половина наследия Достоевского — психологические детективы. «Война и мир» — авантюрный роман, что там Дюма с его «Монте-Кристо». А попробуйте определить жанр «Слова о полку Игореве»! Или «Дон Кихота». Или «Степного волка». Первичен текст, то есть — автор, а жанр — штука вторичная. Даже суровейший из них, классический детектив, необходимая основа которого — интеллектуальный поединок автор-читатель. И Честертона, и Конан-Дойля, и «Лунный камень» мы перечитываем не ради интриги, а потому что они — живые. В общем, как у Шварца: «Мне захотелось поговорить с тобой о любви. Но я ж волшебник. И я взял и собрал людей и перетасовал их, и все они стали жить так, чтобы ты смеялась и плакала». Писателю хочется поговорить — о любви, о смерти, о гвозде в сапоге, о доблестях, о подвигах и славе, о том, как растет трава и течет вода, — и он рассказывает историю. А к ней потом более-менее подходящий ярлычок приклеивают. Для вящей понятности. И, кстати, в сетевых профилях, обозначая интересы, упоминают не только авторов, но и жанры. Так что не вижу изменений. Читать далее →
Для начала посмотрим один из учебников по английскому языку для третьего класса 1953 года выпуска. В нём обнаружилось множество интереснейших деталей, характеризующих ту эпоху:
«Дворянское гнездо» Михалкова-Кончаловского — это один из самых красивых фильмов, которые мне довелось видеть. Можно медитировать на каждый кадр. Я к сожалению не умею делать скрины быстро и хорошо, вы просто поверьте. Все, что было и есть хорошего в России, в ее природе, в ее старинном укладе, в лицах людей -все в этом фильме. Удивительные пейзажи, усадебные виды, интерьеры, накрытый на природе летний стол с блюдом ягод и кусками медовых сот, милое садово-парковое запустение, позеленевшие львы и нимфы, сваленные в кучу яблоки в заколоченных усадебных комнатах… Маленькие девочки с нарядными зонтами и шляпками, напомаженные господа, чепцы старух, красные рубахи цыган, медные пуговицы кителей, босоногие крестьяне и со вкусом обставленные гостиные комнаты, каменные мостики и увитые цветами качели… это потрясающе!
В книге с таким длинным и странным названием врач-нейропсихолог рассказывает о своих больных. У всех них есть какие-то патологии, связанные с мозгом, причем патологии необычные, такие, которые могли бы появиться из сна — отнюдь не из кошмара, просто они настолько странны для человеческого восприятия, что представляются иногда невозможными. Например, исчезновение суставно-мышечного чувства, когда человек просто не чувствует своего тела. Он видит его, он может двигать конечностями, но если, допустим, он отведет взгляд от руки, в которой держит ложку, рука тут же разожмется и ложка упадет. Тело воспринимается как чужеродный придаток. Попробуйте себе представить сенсорную «тьму», в которую погружается человек в таком случае, — это странно… и это пугает. Читать далее →
Осень поедает лист из моей ладони:
мы друзья.
Из орехов мы вылущим время и научим его ходить:
Позже время возвращается в свою скорлупу.
В зеркале — воскресенье,
в мечте – пространство сна,
наши уста говорят правду.
Мой взгляд окидывает любимую:
мы смотрим друг на друга,
мы обмениваемся тёмными словами,
мы любим друг друга как мак и воспоминания,
мы спим как вино в раковине моллюска,
как море в кровавом проблеске луны.
Обнявшись, стоим мы у окна, и люди
с улицы
смотрят на нас:
пришла пора им узнать!
Пора камню пытаться расцвести
у смятенья времени бьющееся сердце.
Пришла пора времени.
Пора.
*
Художница Сара Горовиц:
«Mohn», «мак» по-немецки, сформировался в замысел чуть более года назад. Идея возникла из рисунков цветов, над которыми я работала в период, когда впервые столкнулась с поэзией Пауля Целана. Читать далее →
