Монах-бенедиктинец за реставрацией инкунабулы (книги, изданные в Европе от начала книгопечатания и до 1 января 1501 года). Монастырь Монте Оливето Маджоре, Тоскана, Италия.
Источник: Britannica Online 

Найдено тут

Обычно эту картину делят на три части, и каждая часть — сама по себе замечательная картина:

Рассмотреть по частям и прочитать замечательные названия книг на каждой (картинки лучше открывать в нужном размере в новом окне):

Верх
Читать далее →

(Чтение Лембита Короедова)

Перевод: Рита Райт-Ковалева

Голубой период де Домье-Смита

Если бы в этом был хоть малейший смысл — чего и в помине нету, — я был бы склонен посвятить мой неприхотливый рассказ, особенно если он получится хоть немного озорным, памяти моего покойного отчима, большого озорника, Роберта Агаджаняна. Бобби-младший, как его звали все, даже я, умер в 1947 году от закупорки сосудов, вероятно, с сожалением, но без единой жалобы. Это был человек безрассудный, необыкновенно обаятельный и щедрый. (Я так долго и упорно скупился на эти пышные эпитеты, что теперь считаю делом чести воздать ему должное.) Мои родители развелись зимой 1928 года, когда мне было восемь лет, а весной мать вышла замуж за Бобби Агаджаняна. Через год, во время финансового кризиса на Уолл-стрите, Бобби потерял все свое и мамино состояние, но, по-видимому, сохранил умение колдовать. Так или иначе, не прошло и суток, как Бобби сам превратил себя из безработного маклера и обнищавшего болвана в деловитого, хотя и не очень опытного агента-оценщика, обслуживающего объединение владельцев частных картинных галерей американской живописи, а также музеи изящных искусств. Несколько недель спустя, в начале 1930 года наша не совсем обычная троица переехала из Нью-Йорка в Париж, где Бобби мог легче заниматься своей профессией. Мне было десять лет — возраст равнодушия, если не сказать — полного безразличия, и эта серьезная перемена никакой особой травмы мне не нанесла. Пришибло меня возвращение в Нью-Йорк девять лет спустя, через три месяца после смерти матери, и пришибло со страшной силой.
Читать далее →

“Нигде не было столько творчества, свободы,

заботы, столько прелестных местных легенд,

традиций и великих теней”.

Дмитрий Быков

Действие 1. Знакомство.

В метро, когда поднимались по эскалатору на “Вокзальной”, Лерочка немного,  всего на секундочку, затосковала – ощутила проводы, но тут же, увидев на эскалаторе белые рубашки и красные галстуки других счастливчиков, воспрянула духом, вспомнила – провожают не кого-нибудь, а ее, Леру Сорокину, и не куда-нибудь, а во всесоюзный пионерский лагерь “Артек”.

Жаль, конечно, расставаться с Сережей, с тетей Полиной – очень хорошо было с ними в Киеве, в другой раз бы ей сказали, что уезжать из Киева будет радостно и приятно, Лерочка бы не поверила – уж как она всегда ждала этих редких поездок в гости к киевским родственникам, как хорошо ей всегда было в Киеве, но сегодня… Сегодня Лерочка едет в “Артек”!

Тетя Полина шла первой, несла пакет с бутербродами, приготовленными Лерочке в дорогу. Рядом с Лерочкой шел Сережа и, как настоящий кавалер, нес ее чемодан…

*** Читать далее →

31 мая 1892 года в Москве в Гранатном переулке родился писатель Константин Георгиевич Паустовский (1892-1968)

У нас на портале несколько раз появлялись интереснейшие литературные статьи Михаила Визеля. С разрешения авторы мы публиковали полные варианты тех статей, что были напечатаны в бумажных журналах.

А еще Михаил Визель — переводил «Картонки Минервы» Умберто Эко, главы из которой мы сейчас публикуем.

И вот совсем новая книга Умберто Эко в переводе Михаила Визеля.

Читать далее →

Киевский фотопроект по роману

http://blog.imhonet.ru/author/rybasov/post/6572243/
Читать далее →

БОСФОР КИММЕРИЙСКИЙ

Песчаных взморий белопенный лук,
Солончаковые глухие степи.
И в тусклом золоте сгущенных сепий
Вздымается оплавленный Опук.
Раздавленный базальт, как звенья цепи,
На сланцевых боках означил круг.
Волчцы и терн. И тихо вьет паук
Расчисленную сеть великолепий.
Потоки вздутые остылых лав
Оставили железно-бурый сплав
И пыл свой отдали в недвижный воздух.
И медленный плывет свинцовый зной,
Растягиваясь в колоссальных звездах,
В рубинных радугах над крутизной.
1916

Читать далее →

3. Воспитанница института благородных девиц

Ещё на чебачинском вокзале Антон спросил у тёти Тани: отчего дед всё время пишет о каких-то наследственных вопросах? Почему он просто не завещает всё нашей бабе?
Тётя Таня объяснила: с тех пор как деду ампутировали ногу, мать подалась. Никак не могла запомнить, что деду не нужно приносить два валенка, и всякий раз принималась
искать второй. Всё время говорила про отрезанную ногу, что надо её похоронить. А в последнее время повредилась совсем — никого не узнаёт, ни детей, ни внуков.
— Но её «мерси боку» всегда при ней, — с непонятным раздраженьем сказала тётка. — Сам увидишь.
Поезд сильно опоздал, и когда Антон вошёл, обед уже был в разгаре. Дед лежал у себя — туда предполагался отдельный визит. Бабка сидела на своем плетёном диванчике а lа Луи Каторз, том самом, который вывезли из Вильны, когда бежали от немцев ещё в ту германскую. Сидела необычайно прямо, как из всех женщин мира сидят только выпускницы институтов благородных девиц.
— Добрый день, bonjour, — ласково сказала бабка и царственным движением протянула руку с полуопущенной кистью — нечто подобное Антон видел у Гоголевой в роли королевы. — Как voyage? Пожалуйста, позаботьтесь о приборе гостю.
Антон сел, не сводя глаз с бабки. На столе возле неё, как и раньше, на специальных зубчатых колесиках, соединённых блестящей осью, располагался столовый прибор из девяти предметов: кроме обычных вилки и ножа — специальные для рыбы, особый нож — для фруктов, для чего-то ещё крохотный кривой ятаганчик, двузубая вилка и нечто среднее между чайной ложкой и лопаточкой, напоминающее миниатюрную совковую лопату. Владеть этими предметами Ольга Петровна пыталась приучить сначала своих детей, потом внуков, затем правнуков, однако ни с кем в том не преуспела, хотя применяла при наставленьях очень увлекательную, считалось, игру в вопросы-ответы — названье, впрочем, не совсем точное, потому что всегда и спрашивала и отвечала она сама.
Читать далее →

Представьте на минуту, что в череде переписки в социальной сети, вам пришлось бы рассказать о прочитанной книге. Причем сделать это нужно, ограничиваясь лишь максимальной длиной сообщения в Твиттере — 140 знаков. Даже самые большие шедевры мировой литературы в этом случае превращаются в небольшой статус.

Впервые идея «ужать» мировую классику до 140 знаков пришла в голову автору «The Little Book Of Twitter» Тиму Коллинзу. Получилось приблизительно следующее. «Библия» Господа: «Я создал вселенную, послал сына-плотника на Землю, вы его убили, но он скоро вернется. У меня 2 миллиарда последователей».

Такой подход быстро приобрел широкую популярность, и уже вскоре читатели из разных стран стали делиться интереснейшими описаниями книг, над которыми можно долго смеяться и обсуждать. AdMe.ru предлагает вам вчитаться в эти остроумные и веселые статусы, которые лаконично раскрывают всю суть самых известных шедевров мировой литературы.

Вот что значит краткость — сестра таланта.

Читать далее →