Воскресное чтение. Сергей Рок, два рассказа

Мастер Ван


Ван был сильным в начале. Это Бог придумал такой тип человека – когда в самом начале он – герой античный, но уже на дистанции в 1/3 ссыхает. И не совсем от водки, но, конечно, и от водки.
Потому, еще с детства Ван умел делать мотоциклы из детских велосипедов. Делалось это так: самое главное – бак. Двигатель, хотя имеет первенство приоритетов, не может жить один – ему нужна жена, и это – рама. Но не сведующий в вопросах техники человек всегда чувствует силу образа именно в баке, и когда в роли оного выступает флакон в 350мл, ну или хотя бы – литр, и при этом он – прозрачен. Это привлекает внимание. Это ловит ваши глаза. Получается, что данная вещественная одухотворенность, а именно – когда предмет владеет чужими душами, а не душа – предметом, и есть основное.
Концепция прозрачности уже потом усилилась, и теперь её много – но насыщенность не привела к жажде нового и красоте. Мы можем купить прозрачный корпус для системного блока, но это будет определенного рода поздняк – потому что времена системников ушли, и ныне правят формы малые, формы плоские – все это воспитывает человека куда-то, в какую-то сторону, в его разуме ночуют предвестники будущего. Но мы живем, чтобы есть. И вы докажите обратное. Нет, не докажете. Лишь размножение. Лишь потомство. Если ж у вас нет детей, значит, вы должны их вылепить из глины.
Читать далее

Воскресное чтение. Исаак Бабель. Конармия. Пан Аполек

(чтение Сергея Рока)

Обложка — работа маслом Ефима Ладыженского

Пан Аполек
Прелестная и мудрая жизнь пана Аполека ударила мне в голову, как старое вино. В Новоград-Волынске, в наспех смятом городе, среди скрюченных развалин, судьба бросила мне под ноги укрытое от мира евангелие. Окруженный простодушным сиянием нимбов, я дал тогда обет следовать примеру пана Аполека. И сладость мечтательной злобы, горькое презрение к псам и свиньям человечества, огонь молчаливого и упоительного мщения — я принес их в жертву новому обету.

Иллюстрации Ефима Ладыженского (выбор Елены Блонди)

В квартире бежавшего новоградского ксендза висела высоко на стене икона. На ней была надпись: «Смерть Крестителя». Не колеблясь, признал я в Иоанне изображение человека, мною виденного когда-то.

Я помню: между прямых и светлых стен стояла паутинная тишина летнего утра. У подножия картины был положен солнцем прямой луч. В нем роилась блещущая пыль. Прямо на меня из синей глубины ниши спускалась длинная фигура Иоанна. Черный плащ торжественно висел на этом неумолимом теле, отвратительно худом. Капли крови блистали в круглых застежках плаща. Голова Иоанна была косо срезана с ободранной шеи. Она лежала на глиняном блюде, крепко взятом большими желтыми пальцами воина. Лицо мертвеца показалось мне знакомым. Предвестие тайны коснулось меня. На глиняном блюде лежала мертвая голова, списанная с пана Ромуальда, помощника бежавшего ксендза. Из оскаленного рта его, цветисто сверкая чешуей, свисало крохотное туловище змеи. Ее головка, нежно-розовая, полная оживления, могущественно оттеняла глубокий фон плаща.
Читать далее