Крылышкуя золотописьмом
Тончайших жил,
Кузнечик в кузов пуза уложил
Прибрежных много трав и вер.
«Пинь, пинь, пинь!» — тарарахнул зинзивер.
О, лебедиво!
О, озари!
Если Достоевский утверждал, что все мы вышли из гоголевской «Шинели», то нынешние концептуальные поэты, балующиеся со словом, как с кубиком Рубика, все, несомненно вышли из шинели Хлебникова.
Для настоящего революционера, не болтуна, а работника революции, совершенно ясно, что являющееся отвратительным и реакционным в руках соответственного реакционного правительства насилие оказывается священным, необходимым в руках революционера.
В первой книге «Печать и революция» вышла статья А.В.Луначарского «Свобода книги и революция», полная двойной морали и перлов по типу уже процитированного. Речь там шла о цензуре (если продраться сквозь весь этот революционный поток сознания). Дело в том, что в августе 1921 года Коллегией наркомпроса будет принято положение о том, что издательский план каждого частного издательства должен утверждаться Госиздатом, бумага выдается только с ведома Госиздата, и Госиздат имеет право «приобретать все издания с установкой своей цены», то есть попросту изымать весь тираж. Это в августе, а в мае-июне со страниц журнала Луначарский восклицал: «Цензура? Какое ужасное слово! Но для нас не менее ужасные слова: пушка, штык, тюрьма, даже государство. Все это для нас ужасные слова, все это их арсенал, всякой буржуазии, консервативной и либеральной. Но мы считаем священными штыки и пушки, самые тюрьмы и наше государство, как средство к разрушению и уничтожению всего этого». Читать далее →
