Кафка был в нашем университетском общежитии вещью сакральной. Два романа, несколько десятков рассказов — книгу папа мне купил по случаю в Москве, и теперь я считалась обладателем невиданного духовного богатства и неподъёмной для студенческого кошелька роскоши. На Кафку живо выстроилась очередь «почитать», но, как оказалось, предназначение у него было совсем иное: элегантно брошенный на кровать или продуманно оставленный на тумбочке рядом с кроватью, Кафка убедительно демонстрировал потенциальным женихам интеллектуальный уровень наших девочек. Не знаю, как на молодых людей, но на маму моей подруги, душевную, добрейшую тетю Нину, Кафка оказывал магическое действие. Она приезжала из села раз в месяц на сильно сдавшем «Москвиче» и появлялась в дверях нашей комнаты с огромным тазом пирожков с картошкой, банкой молока и полными сумками варений-солений. Я не ела сала, и тетя Нина с пониманием относилась к неслыханной в этих местах причуде: мне привозилась баночка с вытопленным куриным жиром «шоб питание чем-то пахло и кушать хотелось больше». Взяв в руки Кафку, она его пролистывала и неизменно начинала плакать: «Как в церквах — ни словечка не понятно, но душа трепетает», — и любовно смотрела на дочь: в люди ребенок выбивается, вон какие книжки читает.
Читать далее
