В одном таки случае Александр Сидоров снисходителен к одесситам: «Конечно, никто не будет оспаривать одесского происхождения истории про то: «Как-то по прошпекту, я с Манькою гулял… В кабачок Мещерского решили мы зайти». Подобную милость Фима проявляет только потому, что знает: за одесское происхождение этой песни написал в «Яме» Александр Куприн.
А не написал бы Куприн, быть тому «прошпекту» тоже уворованному одесситами, если не у Северного с его «кабачком Плисецкого», то у уже упомянутых Сани Черного или Валерия Власова, тоже на всю катушку пользующихся нашими песнями. Я даже не допускаю мысли, что Александр Сидоров читал А. Грина, где процитирован первоначальный вариант того «прошпекта»: «Вот вхожу я в Дюковку, сяду я за стол». А прочел бы, то не понял бы многого, ибо не только Крошка Цахес Бабель, но и Александр Грин беспонтово использовал в своих произведениях одесский язык, совершенно не напрасно называя своих героев Дюк или Бенц. За Дюка речи нет, но одесское слово «бенц» точно соответствует имени персонажа: мало того, что нахал, так еще и скандалист.
Куприн «Яма». Иллюстрация Сергея Цедилова
http://illustrators.ru/illustrations/338536
На самом деле тот кабачок, он же пивная, чье название каждый на свой лад коверкают Северный с Жиганцом в пресловутом «прошпекте», носил имя Печесского. А вот отчего в этой песне слово «проспект» звучит как «прошпект» – за это даже Александр Сидоров не знает, равно и что такое Дюковка. Потому что уже многократно растиражированный типографским способом от Москвы до самых до окраин пресловутый «прошпект» – вовсе не самоварное «золото дворов русского шансона», а подлинное золото наших гаванных песен.
Всего один пример. Издательство «Эксмо» выпускает сборник «Блатная песня», чуть ли не половину которого составляют одесские песни, не имеющие даже косвенного отношения к уголовному миру. Знаменитое одесское кафе «Фанкони», один из символов Города, описано в художественной и мемуарной литературе, как ни одно из аналогичных заведений мира. Даже в советском кинофильме «Дело Румянцева», когда это кафе давным-давно не функционировало, москвич Шмыгло с ностальгией вспоминает: «Я сидел у Фанкони, за чашечкой кофе». Скажу больше, ресторан Фанкони упоминался даже на могильных плитах старой Одессы отнюдь не в рекламных целях:
«Здесь покоится диветка ресторана Аристида Фанкони Бася-Двойра Айзенберг, по прозвищу Виолина де Валет. Суровый нрав ее родителя вынудил пойти ее по непристойной дороге. В молодости она была прекрасна. Однако скончалась в забвении и нищете. Старые друзья, вкусившие ее добродетелей, с благодарностью воздвигли ей сей памятник».
Вы имеете себе представить подобную надпись на каком-то погосте столетней давности, кроме одесского? А теперь прикиньте: если такое исполнялось на кладбищенском памятнике, что тогда себе позволяли себе авторы песен, которые вовсю использовали не имевшие никакого отношения к Городу северные-тамбовские? А уже в самом конце прошлого века на публикациях одесских песен стали зарабатывать не то, что хилые лепетутники, но даже такие мощные издательства как московское «Эксмо», гонящее капитана Клюквера образца 21 века не только под маркой одесского юмора.
В «Блатной песне», выпущенной «Эксмо» через десять лет после возрождения «Фанкони», это кафе одновременно фигурирует и как «Боржоми» в песне «Как на Дерибасовской…», и как «Фалькони» в песне за уголовников Ромео и Джульетту. А через пару лет то же самое «Эксмо» выдает на гора сборник «А я не уберу свой чемоданчик», где кафе Фанкони уже фигурирует как «Фальконе». Повторно спрашивается вопрос: или в том «Эксмо» хоть кто-то читает, что им регулярно подсовывают малохольные жлобы-составители? Один только заряженный дробью арбалет из нашей старинной песни за Сурку-Цурку стоит койки в дурдоме.
Однако Фима Жиганец отчего-то не поднимает геволт: от «Фалькони» до «Фальконе» дохнут исключительно одесские кони, явно перепившие кофе в «Боржоми». И не попрекает: как это посмели москвичи не то, что выпустить слямзенный у одесситов прошпектированный «А я не уберу свой чемоданчик», но и использовать эту старинную одесскую песню, перекалапуцав ее для собственных кинематографических нужд еще в советские времена?
Если Александр Сидоров захочет хоть что-то немножко понять, он может связаться с московским писателем А. Скаландисом, автором популярных романов, в том числе «Спроси у Ясеня». И пусть ростовчанин Жиганец спросит у москвича: как его называли в Одессе еще в прошлом веке? И нехай не удивляется, услышав ответ: Шкаландисом. А как его еще именовать, ведь он по паспорту – Антон, пусть даже одесского А. Ясеня застрелили спустя год после выхода романа А. Скаландиса «Спроси у Ясеня», безо всяких понтов повествующего о неуязвимом суперагенте Ясене.
Как бы там ни было, устраиваю знатоку российского блатного жаргона месье Сидорову маленький презент. Почти сто лет назад один каторжанин из жутко-бандитского города Одессы написал в длинных стихах по поводу всяких неизвестных за пределами Города выражений: «…Понтить – здесь означает врать, взамен форсить – фасон ломать…». Звали того каторжанина Юрием Олешей. Спрашивается вопрос: кто на самом деле на полный корчик пользуется не только песенным творчеством одесситов, но и их родным языком?
Сейчас можно привести названия доброй сотни сборников типа белорусского «Песни нашего двора» или «В нашу гавань заходили корабли» питерского производства, не говоря уже за порт пяти морей Москву, где давным-давно бросил якорь упоминавшийся сборник «Пой, Одесса», совершенно не зря заминированный составителями. Вот так и приплыли в новосибирско-московско-питерские гавани корабли, груженные нашими гаванными песнями, чтобы в который раз стать ворованным «золотом русского шансона» и краденым творчеством даже белорусских дворов. Сто раз на здоровье! Тем более что все их составители хотя и заработали, но таки приплыли. В одесском смысле слова.
Ростов в лице Фимы легко бы простил одесситам их хроническую тягу до чужого творчества, если бы они не слямзили знаменитую ростовскую песню, переделав ее из «На Богатяновке открылася пивная» в «На Дерибасовской открылася пивная». Жиганец даже приводит всего один, но конкретный пример принадлежности песни до его родного папы: «Держась за ручки, как за тухес своей Раи, наш Костя ехал по Садовой на трамвае…». А Садовая улица в Ростове была самым урожайным маршрутом для карманников». Зато Садовая улица в Одессе прямо-таки перетекает в Дерибасовскую – чем не аналогичный аргумент, за чисто ростовское слово «тухес» помолчим.
Садовая улица
«Дерибасовская – не та улица, где могло происходить действие песни. Это улица фешенебельных кафе и ресторанов, а не босяцких пивнушек», – блистает своей невъебенной логикой месье Сидоров, позабыв, что ранее утверждал: время создания песни 20-е – начало 30-х годов. Во что тогда превращали фешенебельные места Одессы, страшно вспоминать. В том-то и цимес, что вновь открытое после развала СССР Печесского находилось на Гаваной угол Дерибасовской, да и нынче, когда квадратный метр на Дерибасовской уже идет на вес бриллиантов, на Дерибасовской угол Екатерининской функционирует пивная в виде «Ирладского паба». За пивнушку на той же Дерибасовской неподалеку от Дома книги и говорить нечего. Знаменитая на весь мир пивнушка «Гамбринус» находится на углу вице-Жукова и той же Дерибабушки. Да и в упоминавшемся «прошпекте» за кабачок Печесского поется: «захожу в пивную, сажуся я за стол».
Дерибасовская
В качестве одного из основных доказательств ростовского происхождения песни Саша-Фима приводит слова: «Две полудевочки, один роскошный мальчик, который ездил побираться в город Нальчик». Фима-Саша по весьма понятной мне причине не цитирует куплет полностью, а тут же поясняет: «Понятно, что из Ростова ездить в Нальчик легко и удобно, поскольку Нальчик под боком. Из Одессы же отправляться на побирушки в Нальчик – проделывать длинный, неудобный, кружной пусть, за семь верст киселя хлебать». Да на такие побирушки не то, что на родину Бетала Калмыкова, куда дальше отправиться можно, что доказывает окончание прерванного Фимой куплета: «И возвращался на машине марки Форда, и шил костюмы элегантней, чем у Лорда».
«А теперь, когда мы пригвоздили коварных одесситов к позорному столбу, хочется добавить еще одну интересную подробность. В песне идет речь о некоем «шмаровозе» (то есть сутенере, от уголовного «шмара» – женщина, проститутка), которого называют Костей, Степкой и некоторыми другими именами. Если восстанавливать историческую справедливость, то прототипом песенного «шмаровоза» был реальный Васька-шмаровоз с Богатяновки, о котором хранят память некоторые ростовские старожилы. Всякий раз, слушая Аркадия Северного, я невольно морщусь при словах «На Дерибасовской открылася пивная», – повествует месье Сидоров.
Или вы думаете, что я от таких заявлений, как говорят в Одессе, стану сильно морщить себе тухес? Нет, я просто потухаю с того Фима. И цитирую: «Крепко тебя целую, голубка. Эх! Дал мне Бог такую подругу и такого сына, а я сам шмаровоз». Это сутенер своей шмаре пишет? Нет, это один в русскоязычном смысле деятель 1880 года рождения, который еще в прогимназии (начальные классы гимназии, то есть первые 4 класса) «издавал» рукописную газету «Шмаровоз», знал в совершенстве несколько иностранных языков, а его перевод «Ворона» Э. По, сделанный еще в гимназическом возрасте, вошел в школьные учебники. Этот шмаровоз, кроме всего прочего, написал в Париже роман «Пятеро» исключительно для одесситов, которым, как подметил краевед Р. Александров, в отличие от русскоязычных читателей «не нужно объяснять…чем отличается шарлатан от шалопая, а шалопай от шмаровоза, кто такой лапетутник…».
Саша Черный в 1933 году написал «Голубиные башмаки», сказку с большим одесским намеком для детей: «Это не мальчик, а химический завод какой-то! Готовые чернила стоят три копейки, а ты знаешь, сколько новые обои стоят?…Шмаровоз!». Да я уже был шпингалет, когда в Одессе еще исполняли песню «Мой папа шмаровозник».
Фима Жиганец растолковывает поклонникам своего таланта некоторые слова, употребляемые в «На Дерибасовской…». Такие, как «бандерша», «тухес» и даже «кумпол» – макушка головы. А почему «кумпол», а не «купол»? Да потому что на самом деле этот «кумпол» – искаженное одесское слово «чумпол». И все слова, которые Фима расценивает исключительно языком «тюрьмы и зоны», на самом деле являются обычными словами одесского языка. В чем вы уже убедились на примере «понта». Не отпетые уголовники, а обычные одесситы прекрасно понимали язык одесских газет столетней давности со всеми этими маровихерами-кодлами. Обосновавшись в Петербурге, одесский писатель И. Потапенко еще в девятнадцатом веке подписывал свои критические статьи псевдонимом Фингал. Писатель Л. Кармен в книге, вышедшей в 1902 году книге писал: «Крыса отважился высунуть из своей ховиры…». И при том – никаких сносок-пояснений для читателей. Это же вам не слово «конвейер», которое тогда нуждались в расшифровке.
«Не поднимайте шухер», – процитировала одесская газета заявление на суде кандидата прав Шухера в конце девятнадцатого века. А в самом начале двадцатых годов Ильф в гордом одиночестве написал: «Шухер стоял такой, что целый день никто не резал скотину». Катаев слова «зухтер» и «дикофт» вкладывал в уста вовсе не уголовного гаврика с большой дороги, а пацана Гаврика с большой буквы. Выражения типа «хевра куцего смитья» Жаботинский доверял произносить почтенному одесскому коммерсанту.
В двадцатые годы прошлого века из Москвы в Одессу прилетела телеграмма: «Загоняй бебехи тчк хапай Севу зпт катись немедленно тчк Эдя». Фима Жиганец легко переведет эту фразу на русский язык, но все равно не поймет, что имел в виду автор телеграммы. Потому что в переводе с жаргона преступников она означает: «Продавай украденные ценности, обворовывай Севу, немедленно уходи». А в переводе с одесского языка: «Продавай всю домашнюю обстановку, бери Севу, немедленно выезжай». Мне остается лишь подсказать, что Сева – сын Эди, а Эдя – классик советской поэзии Эдуард Багрицкий.
Эдуард Багрицкий
С другой стороны, некоторые слова одесского языка месье Сидоров понимает исключительно в их русскоязычном значении, а потому не расшифровывает их, в отличие от «бандерши». Например, «достал визитку из жилетного кармана». А «визитка» – вовсе не визитная карточка. В общем, месье Жиганец, вам как спецу по блатному жаргону не ехать на Одессу, а благодарить ее нужно. За то, что родной язык одесситов, столь таинственный для иногородних ушей, в свое время взяли на вооружение российские уголовники еще во времена, когда «мокрухой» в Городе называли водку. Они даже нашу древнюю «маслину» перекрестили в своих «маслят», потому что за пределами Одессы тогда хавали в маслинах, как свинья в апельсинах.
Я не собираюсь гвоздить Фиму к тому самому позорному столбу, вокруг которого он не по делу распрыгался. Потому что песня «На Дерибасовской…» может служить ярким примером весьма распространенной у нас гаерской хохмы, истинным смысл которой может понять только одессит. Ведь давным-давно кто-то сочинил хохму за «шмаровоза» (шмар возит) как за сутенера. Большое дело, одесситы запросто поставили на уши даже великого юмориста Марка Твена, что зафиксировано в его «Простаках за границей». А теперь я вам по большому блату открою по сию пору тщательно скрываемую тайну Васи-шмаровоза. И чтоб меня Васей звали, если хоть что-то утаю!
«На Дерибасовской открылася пивная, там собиралася компания блатная…». Таки вам надо знать, что «блатными» и «блотиками» в Одессе именовали не только козырных фраеров с шикарными концами, но и отпетых уголовников, воровавших арбузы с телег, шопавших банки в лавках или выщипывавших хлопок из продырявленного мешка. У каждого из профессиональных представителей преступного мира, то есть «деловых», в одесском языке было свое определение – флокеншоцер, маровихер, ципер.
«Наблатыкаться» означает «поднатореть». «Приблатненный» – умеющий постоять за себя чистый фраер. «Блат» – протекция. По поводу приезжих в Городе нередко звучала крылатая фраза: «Он блатной, на спички «сирники» говорит». «Сирники» – спички по-украински. Теперь вам немножко ясно, что имела из себя та блатная песенная компания?
«Две полудевочки, один роскошный мальчик», – процитировал месье Жиганец и пошел гнать волну за далекий Нальчик, не обращая внимания на «полудевочек», помолчу за «роскошного мальчика». Даже не допускаю мысли, что Фима-Саша не читал Льва Толстого, написавшего в «Войне и мире»: «Наташа – полубарышня, полудевочка, то детски смешная, то девически обворожительная». Однако одесский язык – две большие разницы не только с блатным жаргоном, но и с русским языком. Синоним пресловутой «полудевочки» в одесском языке – «демиверж». А демиверж – это же вам не упомянутая на одесском надгробии диветка, также не отличавшаяся строгостью поведения. Именно о подобной полудевочке шла речь в моем давнем детективном романе «Ловушка для профессионала».
«Демиверж» – одессифицированное французское слово, то есть «получистая», «полугрязная». «Чистая» в одесском языке в одном контексте с подобными девицами означает «не имеющая венерических заболеваний». « – Она чистая? – Конечно, я ее сам три года назад имел». Это не анекдот, а реальный диалог двух одесситов. Так что полудевочка – девственница; как честная давалка, так и занимающаяся проституцией. «В рот берет, но честь не отдает»; «В зад дам, но честь не отдам». Отныне даже Саше-Фиме таки ясно, что за «честь» имелась в виду в очередной гаерской песенной хохме по поводу бабушки-старушки, с которой шестеро налетчиков имели несчастье свести чересчур близкое знакомство на Дерибасовской угол Ришельевской.
Теперь по поводу Васи-Шмаровоза. Слово «шмаровоз» имеет в одесском языке не одно значение. В те времена, когда басонных дел мастеров в Одессе имели «шмуклерами» (не путать со «шмуглерами»), «шмаровозами» именовали смазчиков колес. «Шмаровидло» (в русском языке – мазут; деготь) по сию пору означает в одесском языке «смазка». «Шмаровоз – не паровоз, на него всех не посадишь», – старинная крылатая фраза одесского языка. Затем шмаровозами стали называть и людей в грязной одежде: « – Жора, что ты выглядываешь, как шмаровоз? – Я таки целовал колеса того поезда, что увез домой мою тещу». Кроме того, как вы уже убедились на примерах В.Жаботинского и С. Черного, «шмаровоз» имеет еще несколько значений: разгильдяй, оболтус и т.д. Пусть Фима Жиганец только не упадет в обморок, но в одесском языке некоторые функции «шмаровоза» нередко выполняет многофункциональное слово «пидор». « – Сеня такой пидор! – Он кинул тебя на бабки? – Нет, я в хорошем смысле». Вот таким в хорошем смысле шмаровозом и был тот самый Вася, который ездил «побираться» в именно город Нальчик совсем не случайно, а с некоторым учетом жизненных пристрастий тамошнего населения. Я тоже совсем не случайно написал слово «лорд» с прописной буквы, напоминая, что этот, с точки зрения Жиганца, побирушка в русскоязычном смысле возвращался в Одессу из Нальчика «на машине марки Форда и шил костюмы, элегантней, чем у Лорда».
«Как лондонский жених», «как в лучших домах Лондона», «как тот лорд», «как английская королева» – давние фразы-клише одесского языка. Но в данном случае речь идет за конкретного Лорда, чье светлое имя упоминает в своих мемуарах даже одна из этуалей, то есть звезд советского кино тридцатых-пятидесятых годов. Бульдога Лорда водили по Городу в костюме, что по тем временам было в диковинку. Как отмечал двуногий одесский современник Лорда: «Собака не простая, а вся в медалях… Одна на весь город. Вся Одесса ею гордится».
Но если ростовчанам сильно надо считать себя авторами той «пивной» – на здоровье. Это ведь не за Ростов, а за Одессу ежегодно продолжают сочиняться новые песни, очередные книги, не говоря уже за анекдоты и гаерские хохмы. Так что вместо изучения творчества Фимы Жиганца, искренне полагающего, что вороватые одесситы употребляют слово «зяма» в качестве неведомого ему «шаи», лучше поимею удовольствие от очередного «Мы из Одессы, здрасьте».
На сей раз так называется справочник, выпущенный в столице Израиловки. И обложка какая-то до боли знакомая, только без нотного фона, как в той центровой Европе или на афише совсем не одесского производства. Вспомнил, где ее еще видел и выдал таки да наше лаконичное: «Здрасьте», что переводится на русский язык в диапазоне от «Вы меня просто удивляете» до «Как вам не стыдно?». Да это же созданная Сережей Ситниковым обложка моей книги «Таки да!», которая вышла в приснопамятном 1992 году. В том самом году, с которого начался отсчет массовой российско-белорусской переписи сборника одесских песен, еще задолго до того, как попутавший рамсы Фима Жиганец не придумал ничего умнее, чем поехать на Одессу.
Ой, как бы мне лично предъявы не заработать. А то, врубитесь, собственноручно читал шнифтами в той Википедии пидорастию «Русский язык Одессы», где указано: «Большой полутолковый словарь одесского языка» издал Фима Жиганец в 2000 году. А мой «Большой полутолковый словарь одесского языка» вышел двумя годами позже. Следовательно, я его помыл у Фимы, идя по проторенному пути своих вороватых одесских предшественников, едва успевавших красть творчество питерцев и ростовчан.
При такой постановке дела легко заглянуть в будущее. Лет этак через пятьдесят с большим гаком, духовный потомок Фимы Жиганца вдруг, как укушенный гэцем, начнет пердеть в муку и поднимать пыль: караул, одесситы, эти воровские бени крики, нас в миллионный раз обокрали. И в качестве доказательства предъявит старинный, давным-давно снятый с производства, но лишь благодаря провидению сохранившийся лазерный диск начала века, с песней в свое время весьма известного российского барда Вадима Котельникова «Вы хочете услышать за любовь?», насыщенной такими типично русскими выражениями, как «кинул брови обе две на лоб», «ловите лучше слов моих ушами», «дышите носом», «вам зубы жмут», «два придурка в три ряда», «с ума мозгами сдвинуть может», «мадам сижу», «работать на горшок», «за двери выкинув сомненья», «одели в тот же миг глаза на морду». И кто ж ему не поверит, если все эти фразы будет невозможно отыскать на страницах писателя с мировым именем и великого знатока одесского языка Исаака Эммануиловича Бабеля? Тем более что к тому времени образ Крошки Цахеса Бабеля обретет уже межпланетный масштаб.
Продолжение следует…
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая
Часть шестая
Часть седьмая
Часть восьмая
Часть девятая
Часть десятая
Часть одиннадцатая
Часть двенадцатая
Часть тринадцатая
Часть четырнадцатая
Часть пятнадцатая
Часть шестнадцатая
Часть семнадцатая
Часть восемнадцатая
Часть девятнадцатая
Часть двадцатая
Часть двадцать первая
Часть двадцать вторая