В прошлом году некий российский музыкант после визита в Город на фестиваль типа «Бабель-швабель клизмер-шмизмер номер раз» написал мемуары с фразами: «подвалили к нам три мента, стали крутить мне мудебейцалы на тему ходьбы по газонам», «пошла драка на сраку», «дать пачек и уставить шнифт на тухес», «сделал беременную голову», «как Гитлеру война», «чтоб они заработали лимон и отнесли его врачам». Не иначе Бабеля перечитался, ибо одесский язык заимел вид кадухиса на живот почти сто лет назад. Предвидя грядущие обвинения за словосочетание «Бабель-швабель», переадресовываю их бывшему директору Одесского литературного музея Виктору Кострову, именовавшего во всеуслышание Бабеля только так и не иначе. И вы думаете, что кто-то из великих бабелелюбов после этого сказал Кострову ну хотя бы: «Бенц, замолчи свой рот!»? Держите карман на всю ширину собственной наивности: это же вам не слагать легенды за гибель одесского языка и Крошку Цахеса Бабеля, это же таки могло вылезти даже не боком, а раком.
Как бы то ни было вчера, сегодня протухшая кость аеровского мамонта явно пришлась по вкусу очередному вольтерчику: «Погубителем же «живого одесского языка» стал возросший уровень образованности. Люди стали говорить правильнее, а «одесский язык» к такому повороту никак не был готов, ибо его существенную часть составляли как раз неграмотные с точки зрения классического русского языка выражения». Ну как тут не вспомнить негодование редактора В. Хаита и российского ученого-лингвиста В. Долопчева, который сто с гаком лет назад возмущался: неграмотные одесситы говорят и пишут «негритенок», хотя нормой русского языка является «негренок»?
Выражаясь «классически одесским» и «классически бабелевским» «я имею вам сказать»… Эти строки «человека, думавшего на идиш и говорившего по-русски» я выудил, в частности, из статьи «Я имею вам сказать», опубликованной журналом «Мигдаль». Имею представить, как святитель Феофан Затворник, созидая до рождения Бабеля трактат «Три слова о несении креста», думал исключительно на своем родимом идише, а потому и писал: «Больше не имею вам сказать ничего о сем».
Из-за регулярных хлопаний в ладоши всяких-разных убоищ не только местечкового пошиба, пишущих на уровне «мы, евреи, молодцы, у нас обрезаны концы», российские национал-идиоты именуют в своих пидорасивных статейках мой родной язык «жидо-одесским жаргоном» и «лагерным ивритом». Тем более что один конченый привел в качестве примера типично еврейской фразы: «Ой, это таки да что-то особенного», являющейся смесью, где использованы нормы украинского, польского и русского языков.
На самом деле, среди множества слов одесского языка, выражения, созданные на основе идиш занимают вовсе не главенствующее место. Их не более сотни. Просто все эти тухесы-нахесы не слишком привычны для уха иногородних, в отличие от «прута» в его отнюдь не болгарско-одесском значении или «бакалеи» (турецким словом «бакал» в Одессе издавна именовали торговца съестным). К тому же к словам идишистского происхождения нередко причисляются выражения, образованные в Городе на основе других языков. Еврейское «халяв» и украинская «холява» имеют совершенно разный смысл, а словом «халястра» изначально пользовались исключительно поляки одесского происхождения. Что тогда говорить о множестве слов, родившихся непосредственно в Одессе, вроде «шарпальщика»: мародер; квартирьер или давно попавшего в русский язык «пижона» далеко не в его франкоязычном значении. А ведь не в последнюю очередь из-за «пижона» было образовано одесское слово «пицуня», то есть «голубь».
Так может уже достаточно этого набрыдшего «думал на идиш», ибо после очередного прочтения «от двух до пяти» так и тянет на классику: «Абрам, одно из пяти: или закрой рот, или четыре раза получишь по морде».
Как только речь заходит о ныне активно продолжающем развиваться одесском языке, тут же, словно из засаленных рукавов многократно битого подсвечником шулера, появляется крохотный фельетон Дорошевича «Лекция за одесский язык», написанный в девятнадцатом веке и затертый до дыр от частого употребления тонюсенький сборничек «Одесских рассказов» Бабеля почти столетней давности. За какой одесский язык вообще может идти речь, если в Городе перевелись люди, думавшие на идиш, но говорившие по-русски? Хоть бы кто хоть раз пролил крокодилову слезу по поводу отсутствия людей, думавших на греческом, французском, немецком, английском языках, и чей вклад в становление и развитие одесского языка был никак не меньше еврейского. Глупо было бы не отдать приоритет одесситам еврейского происхождения, если бы речь шла о литературе и музыке, но язык? Кстати, первым языком межнационального общения в Одессе был итальянский, первая газета в Городе издавалась на французском языке, а украинскому языку одесский язык обязан куда больше, чем идишу.
Прожив всю жизнь в Одессе, мне так и не посчастливилось увидеть хоть одного индивидуума, думавшего на идиш и говорившего по-русски. Единственный человек, которого можно заподозрить в том, что он думает на идиш, а говорит на русском, это явно всем известный Виктор Черномырдин, регулярно выдающий фразы типа «Лучше водки хуже нет».
Я вырос в типичном одесском дворе, с его многочисленными Хаймовичами и Рабиновичами, но самый пожилой из них на идиш явно не думал. Потому что все они были коренными одесситами, кровью и плотью Города. Характерные для нашего случая фразы: «видела тебе идти» или «била вчера на толчок», я слышал только от мадам Бирюк. Но она не еврейка, а болгарка. И знаменитый одесский акцент, это не только акцент с которым говорил солнечный пацан Моня Шварцман, но и другой мой сосед Саня Шевченко, а также мой кореш Жорик Думченко, уходивший своими корнями в Запорожскую Сечь. И когда президент Ющенко, который только и может разводить пчел на мед, выдал рекламу: «Думай по-украински!», Жорик сказал с чисто одесским акцентом: «Как раз тот случай, пасэчник. Не бери меня на свой хап-геволт». Прошу заметить, что Жорик не именовал презика «пчеловодом», и даже не выдал крылатую фразу якобы давно погибшего одесского языка «Погнал пчел на Одессу».
Или вам интересно, отчего у нарисованного в моем воображении халамидника, прижавшегося тухесом к стене перелицованной в областной архив синагоги, имеется свинорез и шпаер? Да потому что малограмотные кликуши с учеными степенями неоднократно ставили знак равенства между одесским языком и блатным жаргоном. Абсурдность их измышлений наглядно доказывают мои книжечки «Одесский язык» и «Одесса таки ботает». Потому приведу всего пару примеров, которые не вошли в них.
В свое время мне, малограмотному, давали сильного джосу интеллигентные дамочки-редактрисы за пропаганду блатного жаргона и чудовищно-неправильное использование русскоязычных выражений. Типа «…позырим Черного моря, это что-то особенного». Я даже не пытался оправдываться, ибо подлинно одесскому языку в те времена еще не было доступа не то, что на книжные страницы, а на газетные полосы. А неправильному употреблению столь любимого одесситами родительного падежа и блатному слову «позырим» меня обучил один по сию пору скрывающий свое настоящее имя явно отпетый уголовник, писавший не только «…да позърим синяго Дону», но и «Поостри сердца своего мужеством» в «Слове о полку Игореве».
С другой стороны есть такая давняя российская лингвистическая традиция: объявить какое-то слово одесского языка блатным, а спустя десятилетия начать активно использовать его в качестве литературной нормы русского языка, не позабыв бережно занести в словарь, дабы ни одно слово великого и могучего языка не пропало для грядущих поколений. Более сотни лет россияне причисляли наш родной «бан» к воровскому жаргону, а как узнали, что такое автобан и с чем его едят, тут же в натуре прекратили стращать им законопослушное население. Вот это самое, по сию пору причисляемое к блатному жаргону выражение «в натуре», еще сотню лет назад соответствовало весьма распространенному тогда в русской литературе слову «натурально», то есть «действительно»; «без обмана». А одесситы, как во многих иных подобных случаях, употребляли прямой перевод с французского языка «par nature» еще до того, как создали его одесскоязычный синоним «кроме шуток».
Если дать себе труд немного подумать, то образ того блатного халамидника, созданный разношерстным хором, исполняющим плач Израиля над совершенно пустой могилой одесского языка, рассыплется и сгинет. А если при этом еще и читать не только многочисленные некрологи по поводу одесского языка, скончавшегося одновременно с Крошкой Цахесом Бабелем, но и произведения современных литераторов, то можно легко прийти к крамольной мысли: как это одесситы, не то, что, не читая Бабеля, но, даже не зная о его существовании, сумели сохранить настоящий одесский язык, а не его эстрадную подделку?
«Общеизвестно, что писатель в Одессе есть лишь один, хотя живет он вовсе не в этом городе», – писала ученый секретарь Одесского Литературного музея Лена Каракина. Ее «общеизвестно» меня в Одессе держит. Я полюбопытствовал, кого именно мадам Каракин имеет в виду – Аркадия Львова, Макса Фрая, Григория Остера, Льва Вершинина, Юрия Михайлика, Анатолия Гланца? Лена предельно честно ответила, что она имела в виду Михаила Жванецкого, ибо она не то, что не читала многих иных современников введенного в ранг живого божества Михмиха, к которому снисходительна любая мелиха, но даже не знает об их существовании.
Вот вам и ответ на вопрос, отчего идет столь массированная пропаганда по поводу одесского языка, кадухнувшегося в Городе то ли в начале прошлого века, то ли сразу же после переезда на Брайтон людей, якобы думавших на идиш, но говоривших по-русски. Причин этому масса: одним сильно страшно требовать с мелихи выполнения положений некоей давно завизированной европейской хартии, другим сильно штефкать хочется, причем без риска расплатиться даже за скудную хавку серкуп яйцом, третьим весьма выгодно ограничиться образом Крошки Цахеса Бабеля, лишь бы десятилетиями паразитировать исключительно на нем. И в ранг наследника Бабеля великий сцатирик Жванецкий введен далеко не случайно: ведь даже сама природа позаботилась о том, чтобы облегчить грядущую работу очередных поколений доморощенных Розебельвердочек.
«Большая одесская литература, по сути, умерла вместе со своими корифеями, не оставив наследников. Традиция прервалась, чтобы вдруг воскреснуть почти век спустя в творчестве нашего современника», – пишет по поводу одного из родившихся в Одессе писателей россиянин Олег Гальченко. Зуб даю на холодец, что в Одесском литературном музее за этого писателя даже не слышали. И совсем не случайно о ныне здравствующих наследниках южнорусской школы одесского производства пишут доктора филологических наук И. Черный, В. Сердюченко и другие. Пишут в Москве, в Париже, в Нью-Йорке и даже в Львове, но только не в Одессе, язык которой якобы давно ушел в небытие.
Десятилетие за десятилетием, как только речь заходит об одесской литературе, тут же следует набор всем известных имен писателей первой половины прошлого века. Мне ни разу не приходилось слышать, чтобы кто-то из местных литературоведов, краеведов или журналистов хотя бы упомянул, например, Сергея Снегова, изгнанного с работы и уехавшего из родной Одессы, когда ему было за тридцать. А ведь Снегов написал немало книг, среди которых и первый в СССР бестселлер о «звездных войнах» – «Люди как боги». Он был настоящим одесситом, которого не смогли сломить ни Лубянка, где он в 1937 году ушел в глухой отказ, ни лагеря, ни запрет заниматься научной деятельностью, ни дамоклов меч «черных списков», куда Снегов угодил после публикации повести «Иди до конца». И он шел до конца, даже когда отказывался подписывать письма, осуждающие Пастернака и прочих дисседентов в обмен на мелихину индульгенцию. А зачем Городу чистокровный одессит Снегов, если ныне можно продолжать копошиться на Бабеле, а со временем, с младых ногтей и до пенсии, слагать саги об изумительном юморе и одесском языке, запечатленном на страницах аж нескольких книг преемника нашего Крошки, дай ему Бог до сто двадцать, в том числе – верхнего давления.
Что нес народный артист Жванецкий по поводу скончавшегося одесского языка имени Шолом-Алейхема, вы уже знаете. Зато Роман Карцев не устает утверждать, что его кореш пишет самым настоящим одесским языком. Если бы это было действительно так, то, к примеру, спектакль Карцева назывался бы не «Престарелый сорванец», а «Шкодник сыпется песок». Только вот одесский язык в сочетании с подлинно одесским юмором, как уже было сказано, не предназначен для продажи, тем более в сочетании с микрофоном на просторах российского телевидения с его «кривыми зеркалами», которые с юмористических позиций Города можно расценивать исключительно в качестве «дебил-шоу».
В прошлом году давал интервью эстонским журналистам. У них там есть манечка: в том случае, когда, к примеру, человек с телеэкрана говорит на русском языке, по его кендюху должны ползти субтитры на эстонском. После записи интервью хозяйка телеканала схватилась за голову: «Боже, кто переведет все это на русский язык, чтобы мы смогли потом перевести на эстонский?».
А кто переведет с одесского языка на русский язык выражение «народный артист»? Российский журнал «Гастроном» публикует статью Влада Васюхина «Одесса-мама накрывает стол»: «Еще Жванецкий заметил, что про Одессу надо не читать, а слушать: «В оттиснутом виде она, как медовый абрикос, расплющенный на мостовой, как красивая женщина, дрожащая студнем на верхней полке поезда… Жуют здесь все и всегда – семечки, креветки…».
И это речь одессита, призывающего слушать Город? Да это же слова явного наследника Крошки Цахеса Бабеля с его в кавычках одесскоязычными красивостями типа: «…медовый абрикос, расплющенный на мостовой» или «…женщина, дрожащая студнем на верхней полке поезда». Ни один одессит по сию пору не именует рачки «креветками», холодец «студнем», а «семечками», в отличие от «семачки», у нас называется «дело, с которым крайне легко справиться». Но если сильно захочется употребить семачку во множественном числе, нет проблем – семки. Тот еще фрукт из Одессы Жванецкий, если он, в отличие от жидкого, забыл за аберкосу с прочей фруктой.
Вчера, наводя марафет в кабинете, надыбал нарды, в которые не катал четверть века. Взял в руку зары, и они покатились по лакированной черной доске с изображенными на ней ярко-красными телескопами. «Куш три», – произнес я вслух, увидев выпавшие тройки, и тут же поймал себя на мысли: прошло четверть века, как я не употреблял слово «куш» в значении «дубль», к тому же мне даже не пришло в голову именовать зары «костями» или «игральными кубиками». Вот вам и иллюстрация старинного, но живого по сию пору выражения «В нем живет Одесса».
Писательница Мария Галина активно позиционирует себя в Москве в качестве одесситки, хотя на самом деле является самой настоящей жлобехой. Она, подобно Жванецкому, именует одесский язык «неправильным», витийствуя: «На деле ничто так не развращает творцов и потребителей одесского мифа, как этот чудовищный, пошлый и жлобский его продукт. Живой на уровне устной речи, анекдота, народного творчества, он, будучи растиражированным, тут же превращается в нечто пластиковое, ширпотребовское и неприличное». Но что, кроме анализов можно взять с мадам Галиной, если она, родившись в России, попала в Москву из Киева транзитом через Одессу? Так что простим ей слова о творениях отцов-основателей неведомой мадам Галиной подлинно одесской литературной школы, которые эта кугутка именует чудовищным, пошлым и жлобским продуктом. В связи с ее изречениями за пластиковый неприличный ширпотреб, вспоминается старый одесский анекдот со словами: «Зачем мне ехать смотреть на оту Джаконду ув Лувре, если я ее уже видал на кухне Рабиновича?». Для мадам Галиной пластиком является настоящий одесский язык, а подлинником – та резиновая лапша, которая вешается в Москве на уши россиян под видом родной речи одесситов.
Пока мадам Галина, изгаляясь над моим Городом, стрижет купоны от своего одесского периода жизни, микрофонный писатель Жванецкий уже опроверг сам себя, внеся достойный вклад и без него раздутый некролог по поводу гибели одесского языка. Если когда-то он пропагандировал, что Одессу нужно слушать, то затем присоединился к стонущей шмоковской когорте: «Сейчас там слышать нечего. Я поддерживаю искусственно Одессу, то есть придумываю ее».
И вот эта придумка-ширпортреб, созданная по законам шоу-бизнеса, выдается в качестве Одессы, которая, еще сильнее, чем инвалид – в костылях, якобы нуждается в поддержке российского писателя и народного артиста Жванецкого, известного своими сцатирическими высказываниями в адрес Лужкова и Путина. На самом деле Жванецкий всегда слушал и слушает не Одессу, а Москву. Очень внимательно. Подлинные одесситы никогда никого не слушали. Ни Петербург, ни Москву, точно так, как теперь не слушаем Киев. Ведь Одессу нужно слушать сердцем, а не желудком.
– Рабинович, президент Ющенко сказал, что он не отказывается от прежнего политического курса и стратегических отношений с Россией.
– И сколько ему надо для этого курса стратегических бомбардировщиков?
Да придворный клоун Жванецкий скорее захомячит микрофон без соли, чем осмелится создавать хохмы на таком высочайшем, естественно, не литературном, уровне. Настоящие одесситы, среди которых нет места трусам и лжецам, пусть они сто раз коренные, не придумывают
свою Одессу, а живут в ней. Пусть даже обретение Украиной независимости чересчур плодотворно сказалось на жизни Города: ушла в небытие крупнейшая в мире судоходная компания ЧМП, ее судьбу разделила вторая по величине в СССР Одесская киностудия, уничтожен Международный кинофестиваль «Золотой Дюк». Международная книжная ярмарка «Зеленая волна» уже принесена в жертву новоявленной аналогичной ярмарке в Львове, в этот же город перетащили легендарный Одесский институт сухопутных войск. И если б вуйки с полонины могли вырыть Оперный театр, чтобы перенести его во Львов, они бы это тоже сделали. Но единственное, чего не никогда не смогут сделать черти с хуторянским кругозором, так это заставить одесситов нагнуть головы.
Продолжение следует
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая
Часть шестая
Часть седьмая
Часть восьмая
Часть девятая
Часть десятая
Часть одиннадцатая
Часть двенадцатая
Часть тринадцатая
Часть четырнадцатая
Часть пятнадцатая
Часть шестнадцатая
Часть семнадцатая
Часть восемнадцатая
Часть девятнадцатая
«…Писательница Мария Галина активно позиционирует себя в Москве в качестве одесситки, хотя на самом деле является самой настоящей жлобёхой…»
— Ох, и согрела же меня эта фраза. Прямо и не знаю до конца, почему. Но подспудно я чувствую в ней эту… жлобинку, если такое выражение можно применить к человеческой натуре.