Рецензия на книгу Ренаты Литвиновой «Обладать и принадлежать»

Смерть страшна, но жить еще страшнее, — повторяет героиня Литвиновой. В судьбе постоянно дует сквозной порывистый ветер, легко сдувающий не только представления  и привязанности, но имена, названия и намерения. В поиске утраченного одиночества (героиня даже выкупает полностью купе, чтоб не мешали – «люди мешают друг другу», как пишет философ Секацкий) подобный ветер конечно большое подспорье, но и выдержать его невозможно: «и страшно дышать, и больно жить» — как писал поэт  Гумилев. Ветер продувает насквозь и время, лишая его какого-то либо смысла, ведь следующий момент принесет совершенно другие предлагаемые обстоятельства. На таком ветру сдуваются точки отсчета, грани фола, законы Моисея, Хаммурапи, сама Конституция становится ветреной… «Я люблю вас?» — спрашивает героиня. «В чем же мое счастье?» — отвечать вопрошаемый должен моментально: в следующий момент они будут уже другими – и вопросы, и ответы, и вопрошающий, и отвечающий… «Здесь не за что зацепиться!» — сказал бы герой хармсовской «Елизаветы Бам» —  все течет, образуя вечную зыбкость и тревожность, абсолютный произвол судьбы!
При таких правилах игры уже и кровь не кровь. Женщина, спокойно сталкивающая свою мать в омут, делает это конечно из мести, но только мстит она матери не за то, что та ее бросила младенцем на произвол судьбы, а за то, что вообще родила.
Зачем?
Вопрос, который перелетает со страниц Минаева на страницы Щеголева и Стогова, проживает безусловно и в текстах Литвиновой. Зачем матери, сидящей у койки больной дочери, звать медсестру, если дочь заточена на смерть, рвется туда, ведь жить страшнее, а хорошо умереть, выбрав красивую позу, удачное имя, необычное представление – это и есть искусство жить на ветру. Зачем же звать медсестру?
Пожалуй, есть одна стабильность, зацепка: герои стабильно носят в себе смерть — как смертельно раненый персонаж фильма Джима Джармуша «Мертвец». А нервное пристрастие героинь к помаде – что боевая предсмертная раскраска джармушевских индейцев.
Тексты Литвиновой — это одно большое настроение, большая импровизация для наркотического саксофона Джерри Маллигана.

Читается легко, поскольку оценке не подлежит по причине ветра.