Студентка гуманитарного факультета университета Уппсалы, Карин оставляет намерение стать учительницей. Она начинает изучать греческий, «чтобы читать Платона в оригинале». С восприимчивостью к европейским влияниям и готовностью нового поколения к экспериментам с иным образом жизни и новыми идеями, страстная «Тео», как вскоре стали называть Карин Бойе в кругу её подруг-студенток, стала в 1920-е годы в Уппсале объектом интереса и завуалированной лести. На тех, кто с ней встречался, девушка производила неизгладимое впечатление своей внешностью: в ней было что-то мальчишеское, некая обращенность внутрь в стиле прерафаэлитов, и этот эффект, по-видимому, достигался сознательно. Хотя Карин не была красавицей в общепринятом смысле слова, в её лице была открытость и чувственность, которым добавляли обаяния скрытые за ними ясность интеллекта и эмоциональная глубина. К собственной внешности сама Карин относилась с оговорками, за которыми крылось ощущение своего несовершенства.
Это, пишет Маргит Абениус, «касалось не лица, а фигуры, для которой Карин хотела большей гибкости и маскулинности». «Жаль, что я так некрасива,» — говорила она своей подруге Агнес. Когда Агнес Феллениус обручилась и пути девушек в дальнейшем должны были разойтись, она сделала прощальную фотографию Карин, которая стояла в ярком солнечном свете напротив белой стены. Карин держала подушку в форме сердца у ног, ведь «они такие уродливые», и говорила: «Я хочу, чтобы всё было красиво!»
Вторым предметом изучения Карин были скандинавские языки. В частности, она занялась изучением исландского, и вдумчиво смаковала прозу и поэзию, написанную по-исландски. «Эдды» [(Edda) — название двух памятников древне-северной (исландской) литературы — прим. автора блога и перев.] произвели на девушку неизгладимое впечатление. Она писала, что лекции о них были «единственными, пролетавшими слишком быстро… перевод описания вождя: «Хельги возвышался высоко над вождями, как благородный ясень высится над колючим кустарником, или как молодой олень, усыпанный росой, возвышается над другими оленями, и его рога сияют высоко в небесах». Это лучше звучит на исландском. А потом возникают варварские, брутальные сравнения, особенно о полях битвы и жестоких злодеяниях, но это, несмотря на омерзительность, так великолепно, что трепещешь набожно…»
В качестве своего третьего предмета Бойе избрала историю литературы. Она с энтузиазмом приступила к занятиям, однако вскоре разочаровалась в предмете из-за излишне систематизированного процесса обучения и подавления независимого мышления студентов. Она провалила экзамен за первый семестр по этому предмету, — это новое для нее переживание стало стрессовым. По сути, годы обучения в Уппсальском университете стали для Бойе скорее опытом факультативной, внеаудиторной активности. Так, Карин была секретарем и позже президентом союза студентов, где среди прочего способствовала организации семинаров и театральных постановок. Тогда же случился роман Карин с поэтом Нильсом Сванбергом (Nils Svanberg), — любовная история оказалась, правда, недолговечной. Карин Бойе была активной участницей студенческих «беспорядков» (matlag), которые были важной чертой студенческой жизни Уппсалы в тот период. Карин и Анита Натхорст входили в состав одного студенческого общества, и обе в то время увлекались фрейдизмом. Многие семинары, проходившие в их сообществе, были посвящены психоанализу. Хотя нет никаких свидетельств того, что Карин Бойе в тот период подвергалась психоанализу (это имело место позднее), неудивительно было бы, если она, в качестве эксперимента, уже тогда предпринимала шаги в данном направлении. Кроме того, девушку занимали идеи Альфреда Адлера (Adler).
На последнем курсе университета Карин Бойе вступила в организацию Clarté, членами которой были Эллен Кей (Ellen Key) и Сельма Лагерлёф (Selma Lagerlöf). Организация имела четко выраженную левую и антирелигиозную ориентацию. Многие из тех, кто знали Карин, включая Аниту Натхорст, были удивлены подобным поступком. Возможно, он был частично мотивирован желанием Карин самоутвердиться в качестве «нормальной» молодой женщины, созвучно с прогрессивным движением своего времени. Толчком к такому стремлению к «нормальности» почти наверняка было осознание ею своей инверсивной сексуальности, которая привносила в поэзию девушки еще более трагические ноты. Её жизнь была невероятно эмоционально напряженной; с девушкой случались приступы плача, и она всё чаще обращалась к Аните Натхорст в поисках сочувствия и поддержки. Маргит Абениус пишет, что «Анита умела в свойственной ей строгой манере поведать Карин горькую правду жизни, когда к той подступала депрессия, заставляя чувствовать себя несчастной. Казалось, Карин сознательно искала ношу, которую можно было бы взвалить на себя. Была ли это гармоничная потребность человека, подавленного ощущением вины за создание «счастья на осколках», садомазохистское стремление к плети, — или желание стать героической душой, вооруженной великой силой, чтобы вынести тяготы; вера, что лишь в горе и трудностях человек приближается к сути, центру жизни? Скорее всего, всё вместе. Анита Натхорст много думала о том, какой стиль жизни стал бы для Карин лучшим. Кажется, Анита считала, что наилучший путь — это основанный на дружбе брак с мужчиной, воплотившим образ отца. «Но ему придется многое понять, — так завершались подобные беседы. — Бог мой, каким понимающим он должен быть!»
Сборник стихов «Сокрытая земля» (Gömda land), по мнению критики и самой поэтессы, был «лучше», чем «Облака». Действительно, многие стихи производят сильное впечатление, в них нет нерешительности, сомнительности, хотя преобладает мрачное настроение. В концепции «сокрытой земли», найти которую стремится поэт, ощутимо влияние Фрейда; это путешествие в недра души. Основное стихотворение — «Песнь весны», с утверждением природной свободы:
Весенней порой, время ростков,
Разрушают скорлупу семена,
И рожь становится рожью, а сосна — сосной
В свободе без выбора.
Стихотворение можно соотнести с двумя дневниковыми записями Карин о внутренней свободе, — одна датирована 1919, вторая — 1920 годом:
«Именно в свободе воли (выбирать) заложена наша несвобода. Свобода состоит в том, чтобы действовать в полном соответствии с природой: то есть, истинная свобода не имеет выбора, один лишь способ действия».
«Любой поступок безоговорочно вызван внутренними или внешними обстоятельствами. Но тогда называть любое действие несвободным — близорукость. Воля, — первейшая, фундаментальная основа нашей сущности, — естественно натуральный продукт, и в то же время – это наше эго. Вне её нас нет. Несвободный поступок — тот, что вызван не нашей природой, но находится в конфликте с ней. Лишь поступок, в основе которого я сама, моя воля и желание, свободен».
Другая поразительная особенность этого поэтического сборника — влияние древней исландской литературы, в частности песен Эдды. Качества, привлекавшие Бойе в этих песнях, — те, что связаны с понятием «rakhet» — эмоциональной и духовной откровенностью, или прямотой, честностью. В «Боги и эльфы» (Æsir and Elves) бог Один держит всемирное древо «вертикально», — образ несокрушимой твердости и несгибаемости, легко способной перейти в фанатизм. Подобная эмоциональная окрашенность всё чаще встречается в поэзии Карин Бойе. Можно легко обнаружить связь между ней и интересом поэта к вопросам свободы, несвободы и детерминизма. Ее интерес к марксистской политической теории левого толка, а также к фрейдистской психологии становится в этой связи более понятным. Доминирующим конфликтом в ее произведениях всё чаще выступает противоречие между страстным, почти отчаянным стремлением к личной свободе и самореализации и осознанием того, что такая свобода, скорее всего, невозможна, а единственный выход — подчиниться силам более могущественным, чем человеческое «я». Конфликт этот коренится в личном кризисе поэта, произошедшем в 1921 году.
Сборник «Очаги» (Härdarna), опубликованный в 1927 году, свидетельствует о развитии поэтического вдохновения, посетившего Карин в годы студенчества в Уппсале. Шведское слово, вынесенное в название, имеет ассоциации, неочевидные на английском языке: по-шведски härd или «очаг», «сердцевина» может означать центр, фокус, основную точку, а древние «очаги», которые поэт пытается возродить к жизни, — это символы культуры, создания её в веках. Наверное, самое известное и наиболее характерное стихотворение сборника — «В движении» (I rörelse), призывающее к вечному движению и поиску:
Да, есть цель и смысл в нашем пути — но тяжек этот путь.
И лучшая цель — отдых ночной, костер зажженный,
и хлеб, поспешно преломлённый.
Одним из критиков, отметивших новизну нового сборника, была Хагар Олссон (Hagar Olsson), друг и наперсница шведско-финской поэтессы Эдит Сёдергран (Edith Södergran). В газете «Svenska pressen» под заголовком «Новая интонация в шведской поэзии» она пишет:
Мы долго тщетно искали признаки обновления шведской поэзии. Кажется, все огни угасли. «Молодое поколение» продемонстрировало признаки упадничества и бесплодия, тщательно скрываемые за мерцанием эха. Эти потуги трудно охарактеризовать лучше, чем с помощью расхожего выражения, придуманного Элмером Диктониусом (Elmer Diktonius) [финско-шведский поэт — прим. автора блога], — «довольно милый продукт повседневности» [vackrare vardagsvara]. Когда с усилием и избыточной меланхолией читаешь новый сборник стихов Ёстерлинга (österling) под изящным названием «Честь земли» и столь же изящно разрекламированный, спрашиваешь себя: вспыхнет ли хоть когда-нибудь огонек, осветив эту душную атмосферу? Появится ли на просторах Швеции хоть одна лира, способная вдохнуть жизнь и мелодию в эту гнетущую тишину «сумерек богов»?
Недавно появился маленький непритязательный сборник стихов «Очаги» Карин Бойе. Ему не сопутствовала никакая реклама, ведь автор не из знаменитых. Но этот томик стихов сияет блеском, отличным и более устойчивым, чем сияние славы: это блеск огня, прокладывающего себе дорогу. Читаешь: Карин Бойе, и память любовно откладывает это имя. Думаешь: вот одна из первых ласточек…
Ласточка — вот, пожалуй, наиболее верное слово для поэзии Карин Бойе. Она не обладает силой орла; размах ее крыльев не имеет его широты и дерзости, — но не принадлежит она и к серой болтливой породе воробьев. Она летает высоко и красиво, и ветер шумит в ее трепещущих крыльях…
Это интонации, отличные от тех, которые мы привыкли слышать в современной шведской поэзии. Это что-то, что зажигает, пробуждает, увлекает, это сама поэзия! Вы не встретите здесь эстетствующего лицемерия о простых маленьких буднях, о простом маленьком доме и простом маленьком счастье, вы встретите честную душу, которая без каких-либо иллюзий взирает на действительность, видит неизбежность страдания и суетность счастья, но не ищет укрытия от этого, а скорее готовит себя для другого — более высокого — полета. Вы встретите здесь отважный дух, прошедший через разрушение своего «я» и не остановившийся на этом, не жалующийся и не жалеющий себя, обретающий силу в высшей реальности…
В этом духе – удивительная чистота, ему неведом страх, он чужд сентиментальности. Он всегда готов к поиску – редкая черта… Он не бывает равнодушен, никогда не раздваивается. Другими словами, это – вдохновенно».
(продолжение следует…)
источник: David McDuff, Karin Boye — A Biographical Profile
Перевод – Е. Кузьмина © http://elenakuzmina.blogspot.com/
Фотографии — с сайта The Karin Boye Society