ЧТО ЗА ШУХЕР НА БОЛОТЕ, ЧТО ЗА ХИПИШ НА БАНУ?
Конечно же, Бабель слышал, что в Одессе говорят «две большие разницы» и «кудою». Однако сомневаюсь, что он догадывался: в переводе на русский язык пресловутое «кудою пройти…» означает «как кратчайшим путем можно добраться…».
Подлинный язык Города в «Одесских рассказах» на самом деле столь же редок, как начес на голове Крошки Цахеса. Кто не верит, может собственноручно пересчитать по пальцам употребленные в тех рассказах одессизмы. Причем, не снимая носков: мурло, бранжа, смитье, байстрюк, налетчик, смачно… Потому что «размазывать кашу по столу» из той же оперы, что новомодная «картина маслом», принимаемая в качестве одесской речи за пределами Города.
Не следует также воспринимать в качестве одессизмов некоторые слова, которые цитируют обвешенные учеными степенями деятели, говоря об «одесском жаргоне в произведениях Исаака Бабеля». И приводят в качестве примера фразу Цудечкиса: «…должно захлянуть без молока». А «захлянуть» – вовсе не одессизм. «…только боюсь, ты захлянешь от скудной пищи», – писал епископ Арсений (Жадановский), закончивший семинарию в год рождения Бабеля.
Архиепископ Арсений (Жадановский)
Арсений Жадановский в Бутырской тюрьме НКВД, 1937 год (перед расстрелом)
Мир Молдаванки, изобретенной Бабелем, напоминает весьма популярные в советское время комедийные грузинские фильмы-малометражки о приключениях трех дорожных рабочих. Эти грузины общались друг с другом исключительно на русском языке, но с сильным грузинским акцентом. Зато персонажи Бабеля на самом деле запросто обходятся без пресловутого одесского акцента. Главные герои бабелевских рассказов – евреи, которые отчего-то общаются меж собой, к месту и не к месту применяя слова украинского языка. Вот эти слова, не имевшие хождения в Городе, за Молдаванку помолчим, и воспринимают не знающие украинского языка читатели за образчики одесской речи.
Украинизмы использовали в своем творчестве все одесские писатели. К примеру, Катаев в упоминавшейся повести «Белеет парус одинокий», вкладывал в уста своих персонажей «шо», «майстрачим», «панич». Но кто произносит у него воистину легендарное «шо»? Деревенский кучер и одесситы не просто украинского происхождения, а носители «низового говора»: рыбаки, босяки, матросы. «Шо» звучало в местах их компактного проживания. Скажем, повсеместно на Пересыпи, местами на Ближних Мельницах и в порту. Слово «панич», то есть «барчук», в катаевской повести употребляет гапка, то бишь прислуга, переехавшая в Одессу из села. Но чтобы Фроим с Молдаванки употребил «пани» вместо по сию пору принятого у нас «мадам» – я извиняюсь.
Ближние Мельницы (иллюстрация из книги Катаева)
Мне стоило родиться не в Одессе или малохольным, чтобы воспринимать бабелевские персонажи в качестве одесситов. Типичный одессит той поры – самый настоящий европеец, каким бы ни было его образование и вероисповедание. Герои же Бабеля – явно жившие в своих местечках среди украинских сел евреи, на которых насмотрелся комиссар Исаак Вавилонский во времена его лютых буденовских подвигов: «Наши (выделено автором) вчера грабили, из синагоги выбросили свитки Торы». В их устах, к примеру, «рятуйте» было оправдано во всех смыслах слова, но, чтобы жители Молдаванки употребляли его? Два раза! Ведь у украиноязычного «рятуйте» в одесском языке синонимов больше, чем достаточно. Но кого это харит? Перлы чертей, швендяющих по бабелевской Молдаванке, с их «вечерять»-«снедать», давно стали образчиками одесской речи даже для деятелей с двумя верхними образованиями. Равно как и все эти «об чем думает такой папаша», что на самом деле представляет из себя, пардон, являет собой экспортный вариант так называемого одесского языка даже не на уровне «Мурзилки».
Вместо Молдаванки, где Исаак Эммануилович проживал исключительно в фантазиях разведенного им Паустовского и воображении зодчих знаковой фигуры Крошки Цахеса Бабеля, мы, в лучшем случае, получили фрагмент Бердичева. Ах, этот разобранный на цитаты одесский язык: «У вас невыносимый грязь, папаша». Но кто это говорит? Да это говорит подсознание самого Бабеля устами Баськи, только что вернувшейся в Одессу из Тульчина, куда ее увезли грудным ребенком. И «грязь» в ее исполнении, в отличие от истинно одесской «грази», даже если она с Куяльника, столь же правдоподобна, как и «уздечка коренника» с папашиной телеги. Любой настоящий одессит прекрасно понимает, что язык произведений писателя Бабеля такой же одесский, как «Советское шампанское» таки да шампанское.
По поводу щирой украинки Нехамы и ее «кацапов» речь уже шла. А это замечательное слово «хозяин» в устах Фроима Грача? Ведь даже не имевший никакого отношения к Одессе украинский писатель Михайло Старицкий в романе «Молодость Мазепы», написанном за четверть века до «Одесских рассказов» Исаака Бабеля, и тот вложил в уста своего еврейского персонажа «балабусту», то есть «хозяйку».
Что именно можно взять с того Фроима Грача с его речами, одесситы прекрасно понимают. Или «чепуха» в его исполнении это таки не холоймес? Заметьте, я же не утверждаю, что это халоймес на постном масле. И даже не халоймыс на ватине. Лучше слегка перефразирую одну песню: «Староконный потухал, хапаясь за стойки: «Фроим, ты ж наколупал тыныф на помойке».
Крылатая фраза «Чтоб тебя земля выбросила!», приписываемая Бабелю, на самом деле вошла в одесский язык еще до его рождения. «Чи мене сдается», «обнимите умом» – такой же перевод с украинского языка, как «за половину даром» – с идиш, употребленное Бабелем вместо традиционно-одесского в оные времена «за любую половину». Даже у «пополам» в одесском языке уже тогда был синоним – «на сдюку».
Правда, со временем Бабель слегка стал понимать в колбасных обрезках. Видимо после публикации «Одесских рассказов» выдающийся знаток Одессы и ее языка от кого-то узнал, что налетчики, разъезжающие в пролетках и экипажах, это все равно, как товарищ Ленин, гоняющий по Москве на тарантасе, а потому в написаном хорошо позже рассказе «Фроим Грач» Бабель использовал одесское слово «штейгер». Как уже отмечалось, одинаково звучащие слова русского и одесского языков, Бабель воспринимал в русскоязычном смысле слова. А потому в самом начале двадцатых «штейгер» был для него исключительно «мастером рудничных работ», но никак не «экипажем экстра-класса» или «лихачом», доставлявшим московских богачей к фешенебельному «Яру».
«Мине сдается, что у нас горит сажа», – вот вам характерный, многократно процитированный образчик одесской речи даже не уровня «Возьми ноги в руки», а драп-дерюги три копейки километр. Только в киноповести «Беня Крик» эту фразу Бабель заменяет на: «Мне сдается, что у нас пахнет гарью». Зато, хотя для сценария это не имеет никакого значения, Исаак Эммануилович не преминул блеснуть новым знанием: «Беня подзывает лихача – по-одесски штейгера». Больше того, Беня, в сценарии немого фильма, даже произносит фразы типа «он капал на меня», чего на страницах ранее написанных «Одесских рассказов» за ним не сильно наблюдалось.
«Пусть вас не волнует этих глупостей», – в литературе и периодике это один из наиболее распространенных примеров одесского языка в исполнении Бабеля, показавшего какое пристрастие питают горожане к родительному падежу. Без особого труда можно сделать несколько переводов этого предложения на настоящий язык Молдаванки, в том числе – образца начала прошлого века. Всего один пример: «Оно вам надо полировать себе кровь за тот мишигас?».
«Ты сеешь неприятности, Арье-Лейб, ты получишь завирюху». Украинское слово «завирюха» переводится на русский язык как «пурга», но в Одессе «гнать пургу», все равно, как «гнать тюльку». Я уже молчу за то, что «сеять неприятности» означает «избавляться от неприятностей», а «сеятель» в одесском языке – конкретизированный синоним «бичкомера» в его исключительно первоначальном значении.
И это язык Молдаванки?! Геволт, не дрейте мене копф, он и без того уже беременный! Но если вам таки надо «сеять» вместо «поджуживать» или «барагозить», имейте: «Ты сеешь цурес, Арье-Лейб, ты будешь иметь гембель». А если уж сильно хочется использовать именно украинизм вместо несуществующей в одесском языке «завирюхи», нате вам иного одесского слова украинского происхождения – «шквара»: страшная непогода; неприятность, не говоря уже за «поганые дни» – время сильных ветров и штормов; черная полоса в жизни.
Мадам Горобчик причитает: «…и сыны мои, байстрюки мои». Снова имевший хождение лишь на мореманских хуторах украинизм вместо общепринятого в Одессе «бастарда» еще во времена, когда языком межнационального общения Города был итальянский, а шайка в России не именовалась на одесский манер «бандой». Меня так и тянет назвать госпожу Горобчик на истинно молдаванский манер – мемзель Горобчик. Ибо слово «мемзель» вовсе не «мамзель», а та самая «байстрючка», в мужском роде – «мемзер».
В том случае, если вы полагаете, что автор перегибает палку, массово используя слова, перекалапуцанные из идиш в качестве наиболее распространенных на Молдаванке, то вынужден вас разочаровать. Мой сосед по двору Додик Макаревский привел в своих мемуарах «Книга про мое» слова слесаря-инструментальщика, пояснившего ему аж через три с гаком десятка лет после того, как вумный Бабель написал: «Одесса мертвей, чем мертвый Ленин», «На Молдаванке все говорят и понимают идиш: и русские, и украинцы, и молдаване, и цыгане, и, естественно, евреи. На Молдаванке живет один народ – молдаванский».
Д. Макаревский: «Здравствуйте, я ваша Мотя!»
Часть первая
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая
Часть шестая
Часть седьмая
Часть восьмая
Часть девятая
Часть десятая
Часть одиннадцатая
Часть двенадцатая