Воскресное чтение. Олег Каминецкий, два рассказа

***
— Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти – дня рождения. Лучше ходить в дом плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это…
— …сорок баксов — нам хватит на пол грамма.
— Ты у Дэнни будешь брать?
— Да. Может у Элис, не знаю еще. Сначала позвоню Дэнни.
— …сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше. Сердце мудрых – в доме плача, а сердце глупых – в доме веселья. Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых.
— …алло! Дэнни? Ну ты понял кто это? Да мне нужна половина. Только не той дряни что ты мне на прошлой неделе впихнул. Это хуйня полная, что на прошлой неделе была. Я подъеду через полчаса.
— …потому что смех глупых то же, что треск тернового хвороста под котлом. И это – суета! Притесняя других, мудрый делается глупым, и подарки портят сердце.
— …нет идти два квартала пешком я не собираюсь, ты охуел, ты вообще в курсе какая температура на улице? Да мне похуй на твою паранойю, я запаркуюсь у заднего двора.
— Он блядь заебал со своими шифрами. Он что опять хочет чтобы к нему пешком шли?

— …Конец дела лучше начала его; терпеливый лучше высокомерного. Не будь духом твоим поспешен на гнев; потому что гнев гнездится в сердце глупых. Не говори «отчего это прежние дни были лучше нынешних?» потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом.
— Дэнни с тобой в последнее время очень трудно иметь вообще какие-то дела. Я понимаю, что вопрос безопасности тебя волнует. Но совсем не обязательно нагнетать параною там где все может быть гораздо проще и эффективней. И ты ж не единственный барыга в городе, я надеюсь что ты это понимаешь.
— …Хороша мудрость с наследством, и особенно для видящих солнце: потому что под сенью ее то же что под сенью серебра; но превосходство знания дает…
— Я ебал он же опять два часа будет во все окна выглядывать и потом еще час у двери топтаться прежде чем откроет. Может ты позвонишь Элис?
— Сейчас позвоню.
— …смотри на действование Божие, ибо кто может выпрямить то, что он сделал кривым?
— Элис привет. Это…Ну хорошо что узнала. У меня сорок баксов,сколько ты мне можешь дать на сорок баксов? Шесть пойнтов? Отлично. Ну я звонил Дэнни, ну ты ж знаешь у него все как в хуевом детективе… Ну я надеюсь что ты не предложишь мне парковать машину на другом конце города и идти к твоему дому пешком? В Зип Трип? Хорошо. Когда? Ну сейчас вот без пяти три, давай в три тридцать в Зип Трип на углу Монро и Второй авеню.
— …Во дни благополучия пользуйся благом, а во дни несчастия размышляй; то и другое соделал Бог для того, чтобы человек ничего не мог сказать против Него.
— Элис, кстати у тебя нет пары новых шприцов? Ну я понимаю что паливо, ну у меня нет вообще никаких, даже старых. Ну напарник из них распятие слепил. Ну, ему вчера на амфиках крышу сорвало, он с пяти утра Библию в слух читает. Завернулся в одеяло и читает вслух. Хуй заткнешь.
— …Всего насмотрелся я в суетные дни мои: праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своем. Не будь слишком строг, и не выставляй себя слишком мудрым: зачем тебе губить себя?
— Вобщем Элис ждет нас в Зип Трип через полчаса. Пообещала баяны подогнать тоже. Тоха, как ты не уследил за этим дураком? Ты что втыкал где-то пока он шприцы зажигалкой плавил?
— Так он в ванной это делал. Вытяжку включил. Я даже запаха горелого не почувствовал.
— Блядь, как ты сним живешь я не представляю. Стремно его оставлять на самом деле.
— …Не предавайся греху, и не будь безумен: зачем тебе умирать не в свое время? Хорошо, если ты будешь держаться одного, и не отнимать руки от другого: потому что кто боится Бога, тот избежит многого.
— Да не, нестрашно, он надолго воткнул, с ним такое уже было, я знаю.
— Что значит надолго?
— Ну на пару дней.
— Охуеть. И ты что будешь два дня слушать его чтение вслух?
— Ну я думаю он заснет через часа два-три. Главное чтобы он опять ничего не накурился.
— А у него еще осталось что то?
— А не знаю. Леха! Л-е-е-х-а-а! У тебя кристал остался?
-…
— Ну чего молчишь? Ты все скурил вчера или может у тебя приныкано где-то под плинтусом резервные полкило?
— …Мудрость делает мудрого сильнее десяти властителей, которые в городе. Нет человека праведного на земле, который бы делал добро и не грешил бы; поэтому не на всякое слово которое говорят обращай внимание, чтобы не услышать тебе раба твоего, когда он злословит тебя.
— Бесполезно.
— Ладно, поехали.
— Поехали.
На обратном пути. Два шприца и полграмма надежно спрятаны под правым передним крылом. Кондиционер выставлен на 50 по фаренгейту. На солнце все плавится, деревья, машины, лица людей, светофоры.
— У тебя дома есть какие то книги на русском? Ну религиозные? Только не христианские?
— Есть. «Бхагават Гита как она есть». Ну еще Коран, но я не помню где я его видел в последний раз.
— Может заедем, возьмем?
— Нахуя?
— Что значит нахуя? Что мне Екклесиаста еще несколько суток слушать?
— Ты ж сказал что он заснет через три часа.
— Ну если не накурится опять.
— А ты думаешь у него еще что то осталось?
— Боюсь что да.

Personal Property

Ящики.
Ящики были пластиковые, длинные и черные. Длинные черные пластиковые ящики. Похожие на небольшие гробы, с глупыми навесными замками на боках. Ящики были в у всех и содержимое у всех было примерно одинаковым. Порножурналы, банки с кофе и пакеты с джанкфудом, пластиковая посуда, опять порножурналы, папки с судебными документами, пластиковые пакеты с телефонными карточками и тайком выдранными страницами из чужих порножурналов, конверты с письмами из дома, фотографиями любимых, семьи, детей ( тщательно отдельно от порножурналов), просто журналы, но обязательно с полуголыми бабами, модными тачками и картинками тропических островов. Хозяева ящиков относились к их содержимому как к святым мощам и если у кого-то, например, заканчивался кофе и кто-то другой разрешал ему залезть в свой ящик и отсыпать себе на чашку без своего присутствия, то одалживающий обычно искал как минимум одного свидетеля, который бы потом мог подтвердить что кроме пары ложек кофе ничего из ящика не пропало. Хотя, все равно пропадало.
Таня.
Таня была членом так называемого «духовного десанта». Таня приходила ко мне с визитами раз в неделю и вела беседы на духовные темы. В основном говорила она, я больше молчал. Все ее рассуждения сводились к идее покаяния и смирения. О себе почти ничего не рассказывала, кроме общих намеков о своей трудной жизни и Великом Небесном Избавлении, которое она получила расставшись с беспутным мужем и отдав свою жизнь служению Богу*. Тане было около тридцати. Пепельная блондинка с симпатичным и усталым лицом и нервными пальцами. Однажды Таня пришла с неким подобием макияжа на лице и в блузке с намеком на декольте. Что, в свою очередь, навело меня на мысль о том, что может быть Таня пыталась мне понравиться, хотя особо я в это не верил. Мало ли зачем тридцатилетней женщине, отдавшей свою жизнь прозелитству, могло понадобиться надевать некое подобие декольте и красить губы помадой блядского розового оттенка?
Бунт.
Бунт, как обычно, начали мексиканцы. Причины бля бунта были известны только им. Бунты случались периодически. Примерно раз в месяц. И этот ничем не отличался бы от предыдущих, если бы во время традиционной потасовки мексов с охраной, кто-то из заключенных не ткнул Моралеса в бок чем-то острым. Моралес был охранником в нашем Альфа Си Юните с графиком дежурства по вторникам и четвергам. Моралеса ненавидели все мексиканцы и он их, судя по всему, ненавидел так же. После того как Моралеса ткнули в бок чем-то острым игра в бунт пошла по совсем другим правилам. Охрана схватила раненого товарища под руки и всосалась в коридор за бронированной дверью. Мексиканцы праздновали победу и громко хлопали мокрыми полотенцами по крашенным белой маслянной краской стенам. Через 30 минут во всем юните выключили свет, и из трех дверей с тараканьей проворностью хлынула вся охрана тюрьмы, на сей раз в касках и бронежилетах. Вооружены они были уже не резиновыми дубинками к которым все привыкли, а шатганами с резиновыми зарядами. У каждого под стволом был мощный неоновый прожектор и их преимущество на сей раз было уже бесспорным. Спустя минут 10 бунт был подавлен и все обитатели юнита, включая меня, лежали на бетонном полу с руками в наручниках за спиной. В таком виде мы пролежали всю ночь. Охрана, тем временем, наводила шмон. Содержимое ящиков бесцеремонно вываливалось на пол, порножурналы рвались, письма из дому топтались, папки с судебными делами потрошились, пакеты с драгоценным джанкфудом давились ногами в черных ботинках. Предлогом для шмона был поиск заточек и прочих колюще-режущих. Лежа мордой в пол я нашел занятие для своих мозгов: я продолжал рассуждать о том что, все таки-могло заставить Таню прийти на последний визит ко мне с помадой на губах и в блузке с декольте? В конце концов, самых буйных увели в SHU (Special Housing Unit), остальных освободили от наручников и разогнали по камерам.
Шкон.
Шкон был моим сокамерником. Единственным киевлянином во всем юните. Наручники с него сняли раньше чем с меня, и когда я пришел в камеру Шкон уже притащил туда огромный мусорный бак из серого пластика и матерясь скидывал в него раздавленные пакеты с чипсами и растерзаннные порножурналы.
— Нахуй! Нахуй это все блядь! И ящик тоже нахуй! И письма нахуй! Все нахуй!
— Кофе тоже выбросишь?
— Кофе оставлю!
— Нелогично…
— Похуй! Вот тыдумаешь весь этот хлам нам принадлежит? Нихуя, мы тут ниже собак, и вот это – он пнул казенным кроссовком раздавленную тарелку – подтвердждение что мы тут ниже собак и нам тут ничего не принадлежит! Нахуя спрашивается нам все это позволяют здесь иметь? Нахуя нам рассказывают о правилах содержимого личных вещей? Чтобы потом уебать нас по самому больному? По этим самым личным вещам? Нет у нас тут нихуя личного! Иллюзии это все!
— Шкон, по большому счету у нас и на свободе нет ничего личного, лишь иллюзии.
— Да знаю я, вон кстати в Библии о том же написано.
— Ну и что сказано в Библии о личных вещах, Шкон?
— Сейчас – он подобрал с пола карманную Библию – ну вот Евангелие от Матфея, шестая глава, девятнадцатый стих «Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут, но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкапывают и не крадут, ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».
— Ты решил стать воином во имя Христа и собирать себе сокровища на небе?
— Я воин во имя себя, а этот хлам разбросанный тут по полу это дыры в моей броне!
— Валера, я не спорю, не потому что идея не нова, а потому что неопровержима. Ну меня это тоже на кое-какие мысли навело.
— На какие?
— На личные. Скажи мне, у тебя осталась телефонная карточка с парой минут времени?
— Да есть пожалуй, ну вот эту попробуй.
— Спасибо.
— Ты что со своим хламом делать будешь?
— Да туда же в бак, только коричневую папку и банку с кофе оставь.
— Ок.
— Ок.
Я вышел из камеры и пошел к телефону. Проходя по галерее я наблюдал как обитатели камер в ярости и отчаянии приводили свои личные вещи в порядок. Порножурналы, банки с кофе и пакеты с джанкфудом, пластиковая посуда, опять порножурналы, папки с судебными документами, пластиковые пакеты с телефонными карточками и тайком выдранными страницами из чужих порножурналов, конверты с письмами из дома, фотографиями любимых, семьи, детей ( тщательно отдельно от порножурналов), просто журналы, но обязательно с полуголыми бабами, модными тачками и картинками тропических островов. Обращаясь с этим хламом бережно, словно со святыми мощами. Я подошел к телефону и набрал номер Тани. После пяти гудков сработал автоответчик. Дождавшись конца приветствия я оставил предельно вежливое сообщение с просьбой не приходить больше ко мне с визитами. С тех пор я ей не звонил и она не приходила. Да и вспомнил о ней я только сейчас, спустя полтора года после того, как меня выпустили из Северо-Западного центра для перемещенных лиц в городе Такома, штат Вашингтон.
__________________________________________________________________________________
*Слово «Бог» я пишу с большой буквы не потому что особо религиозен, а просто из уважения к чужим заблуждениям.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *