Люди делятся на две категории: те, кто не читал Эркеня, и те, кто не могут без него жить. Я до недавнего времени относилась к первой, а потом пропала. Его рассказы-минутки – это жемчуг, играющий всеми оттенками перламутра, вожделенное ожерелье, если уж довелось им обладать, то это уже фамильная ценность. Но этот гениальный венгр пленяет даже не этим, драматургия – его козырь, последняя карта, которую нечем крыть. Влюбляешься окончательно и бесповоротно.
«Кошки-мышки» и «Семья Тотов» — погодки (повести увидели свет в 1963 и 1964 году, сценическая обработка сделана автором в 1969 и 1967, соответственно), но, как часто и бывает, дети эти совершенно разные. Первая пьеса — классическая история любви, облаченная в лохмотья старости, вторая же – рассказ о маленьком человеке и не менее маленьком царьке, о запоздалом беспощадном бунте.
«Кошки-мышки» — это комедия с любовным треугольником, сюжет которой раскрывается через письма двух сестер. Они всегда были близки, но жизнь рассудила иначе. Одна еле сводит концы с концами в послевоенном Будапеште, другая стареет по всем правилам Запада в семье состоятельного сына недалеко от Мюнхена. Эржи Орбан — это не просто взбалмошная старушка, это человек, который своей жизнью бросает вызов не только обществу, но и самой смерти: влюбиться, когда тебе за шестьдесят – это еще полбеды, но отстаивать свою сумасбродную любовь – это настоящая революция. Да, она не гнушается ничем – здесь и ссоры, и интриги, и угрозы. Но здесь же и жизнь, согласитесь, ведь настоящей жизни без любви не бывает. Сестра ее Гиза – полная ей противоположность, осторожная, рассудительная, боязливая. Ее письма к младшей сестре полны упреков и нравоучений. Но, когда смерть уже нервно дышит в затылок, слегка, отодвинув занавес, на сцену робко выходит истина. Гиза открывается своей племяннице:
«Ты пишешь, что я единственный человек, с мнением которого считается моя сестра. Не знаю, насколько это так, и не знаю даже, хочу ли вообще, чтобы она следовала моим советам. Мне кажется, что ты неверно понимаешь наши истинные взаимоотношения. Я всегда взирала на твою мать снизу вверх… Твоя мать никогда не ведала страхов. Никогда не подавляла в себе свои естественные чувс¬тва… Парализованная на обе ноги, я наполовину мертва, но не потому, что нахо¬жусь на склоне жизни, а оттого, что у меня хватало мужества жить лишь вполсилы. К сожа¬лению, я никогда ошибок не совершала; вся моя жизнь была подобна долгой зимней спячке, потому что я боялась холода жизни». И сквозь смех и гротеск именно в этом письме и звучит голос автора, он обращен к каждому из нас, он кричит, что нужно иметь мужество жить. В этом волшебная сила «Кошек и мышек», в этом их соль, причина, почему на десятках тысяч театральных афиш красуется имя Ишвана Эркеня.
Читая же «Семью Тотов», идешь по канату абсурда шаг за шагом, боясь упасть в реальную жизнь. Здесь абсурдно все: и герои, и сам сюжет, исключение лишь составляют их эмоции, да, они возведены в квадрат, но они абсолютно естественны. Когда ты осознаешь, что в твоих руках жизнь близкого тебе человека, и с каждым неверным решением чаша весов уже не на твоей стороне, тобой овладевает паника. И под руку с этой дамой тебе и приходится жить.
Семья принимает дорогого гостя, майора части, в которой служит их сын. В каждом шаге и жесте майора всплывает уродство войны. В каждом шаге Лайоша Тота – страх человека, войны не видавшего. Не дышать, не курить, не смотреть в глаза, не спать, не зевать, не отдыхать и не думать – вот лишь некоторые из пожеланий майора:
« В темной комнате малейший звук кажется во много раз громче. Точно так же обстоит и с бездельем: оно действует на весь организм, как темнота — на органы слуха. Уси¬ливает внутренние шумы, вызывает миражи в поле зрения и звон в мозгу. Когда моим солдатам случается сидеть без дела, я всегда заставляю их отрезать и снова пришивать пуговицы к штанам. Это возвращает им душевное равновесие».
Так день за днем жизнь становится невыносимее, но и это можно стерпеть ради любимого сына. Можно всю жизнь задаваться вопросом, что сделало из майора столь точную маленькую копию тирана, и что же в действительности заставляло Тота так долго это терпеть: любовь, страх, давление близких? В итоге его внутренний Сизиф сдается, покорность отступает на задний план, а на сцену выходят гнев и безумие. Но и здесь Эркень поразительно играет с сюжетом, с одной стороны, он благословляет Тота на убийство, с другой – делает это тогда, когда оно само по себе абсурдно. Что это? Еще большее наказание или наоборот отпущение грехов?
В течение жизни человек находится под некоторыми ментальными приоритетами, в кругу господствующих идей, которые могут в разном возрасте меняться, но могут и остаться неизменными, будучи приобретены в результате какого-то поразительного события, повлекшего за собой внутренние открытия. Для Эркеня таким крупнейшим, судьбоносным событием стала война и советский плен. Вся абсурдность «Семьи Тотов» корнями уходит в лагерную жизнь, где каждый шаг, каждый вздох – пытка и лишение воли. В некотором смысле Лайош Тот – собирательный образ народа, который вынужден воевать, не видя причин и цели.
«Если верно, что жизнь наша колеблется между надеждой и безнадежностью, тогда и само существование не абсурдно, оно лишь может стать таковым в определенных ситуациях, в определенные периоды и моменты. Когда приходится действовать без всякой надежды на успех, то и действие становится абсурдным. Я придерживаюсь мнения — и Тоты служат тому примером, — что единственный выход для человека — это поступок». Все мы немного безвольны, и старик Тот живет в каждом из нас, остается лишь верить, что не на подмостках абсурда, а в реальной жизни выход окажется чуть менее кровавым и ветер свободы и смелости подует чуть более вовремя.
«Кошки-мышки» и «Семья Тотов» в 60-е годы прошлого века вернули Эркеня к жизни, вызволив из пропасти молчания и сделав в одночасье классиком венгерской литературы. В Союзе обе пьесы были в репертуаре десятков театров, сейчас историю любви Эржи Орбан можно увидеть в МХТ им. А.П. Чехова, а трагическую судьбу семьи Тотов – в МОДТ им. А. Н. Островского. Несмотря на сорокалетний успех, пьесы эти до недавнего времени так и не вышли отдельным изданием, пока московский «КомпасГид» не сделал Эркеню, пожалуй, лучший подарок к столетию – новую жизнь для его пьес.
Люди делятся на все категории – те, кто не читал Эркеня и те, кто не могут без него жить. Пожалуй, с выходом этой книги счет будет в нашу пользу.
Наталечка Journ