Д. Осокин, «Овсянки»;
М., «КоЛибри», 2011
Скорость эскадры определяется скоростью самого тихоходного судна. То же с изящной словесностью: если хорошая книга говорит о достоинствах автора, то плохая – о недостатках литературы в целом. Потому сборник Дениса Осокина «Овсянки» – недурной повод для серьезного разговора.
Во времена жестокого кризиса смыслов отчетливое авторское высказывание – отнюдь не комильфо, поскольку любая идея скомпрометирована как минимум дважды. Вспомните, как просвещенная публика аплодировала невразумительной Элтанг или невнятной Петросян. Вспомните прочувствованные сентенции Аллы Латыниной о книгах «с неокончательным смыслом». Вспомните, наконец, метаметафористов и континуалистов. Этого вполне достаточно, чтобы уразуметь: нынче в фаворе взгляд и нечто. Скоропостижно канонизированный Осокин – не исключение.
Любой свой опус, независимо от жанра и объема, г-н сочинитель важно именует «книгой», – тут у нас, изволите видеть, βιβλίον, никак не меньше. Гг. рецензенты намек поняли и подхватили, и заговорили об Осокине с частыми придыханиями, через каждое слово поминая магию, шаманские камлания и прочую эзотерику. Любопытно, однако, глянуть, что там за гримуар такой…
«просыпайся неуёмка!
просыпайся неумытка!
посмотри-ка – я напúсал
за ночь целую бутылку»
(«верхний услон»).
Магия, говорите? Сдается мне, оно больше на простатит похоже. Но разубеждать – занятие неблагодарное, будь по-вашему: магия так магия.
Но магия в основе своей рациональна, этого даже Кристобаль Хозевич Хунта не отрицал. Потому оккультную гармонию Осокина можно и должно поверить тривиальной алгеброй. Чем, стало быть, и займемся.
Тексты Д.О. изготовлены по артхаусным рецептам, с оглядкой на склонность публики азартно и глубоко философствовать на мелких местах. Оттого здесь очень много штампов, взятых напрокат из авторского синематографа: метафизических скитаний, энигматической воды, концептуальной мертвечины и экзистенциального секса, – Джармуш родил Балабанова, Балабанов родил Осокина. Читатель доволен: с ним играют в любимую игру – поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. И будьте благонадежны, пойдет и принесет. Хотя бы из благодарности за возможность почувствовать себя ну о-очень умным. Критик, между прочим, тоже человек, и ему тоже лестно побыть экзегетом. Да и что нам тот Осокин? – семечки! Мы Денежкину интерпретировали со ссылками на Аристотеля и Фукуяму…
В точности та же история вышла с «Овсянками». В заглавной вещи сборника автор придумал потолковать об угро-финском язычестве, о странствиях, о единстве Эроса и Танатоса (знамо дело, без высокой материи никуда). Но все это либо недосказано, либо рассказано из рук вон скверно. Мерянских обрядов удалось выдумать только два (погребальный ритуал не в счет, ибо заимствован у индусов). Странствие (так и тянет сказать «road-movie») превратилось в бесконечное мелькание дорожных указателей: Нея-Унжа-Чухлома-Вохма-Кинешма… А эротика здешняя очень напоминает фантазии озабоченного пенсионера («что мы только с ней не делали: вытирали попы друг другу…»). О чем в итоге разговор, – право слово, не понятно. Взыскующим смысла Осокин предлагает полный комплект побитых молью символов: Дорога, Река, Птица-В-Клетке. Каждый из них легко поддается любой трактовке. Дорога – синоним то ли бесприютности, то ли жизненного пути. Река – метафора то ли смерти, то ли женского начала. А может, и христианская аллегория Учения (ср. у Иоанна Богослова: «реки воды живой»). Птица в клетке – то ли душа в плену у плоти, то ли инстинкт, подчиненный цивилизации. При желании реестр можно продолжить: твори, выдумывай, пробуй! – благо, автор не возражает. Вот вам ящик, а в ящике – барашек. Именно такой, какого хотите.
Мало того, – Осокин то и дело несет вдохновенную чушь и деформирует понятия, открывая полный простор для толкований:
«анемоны – это не цветы. анемоны – это поцелуи в спину. ну или в ключицу. или в плечо – только долго. когда целуют в спину – любят на самом деле. в губы в ноги и между ног человек целуется с летом. а когда анемоны – целуют только тебя. анемоны рождают декабрь и одеяло» («анемоны»).
Так он писал: темно и вяло. Тем не менее, авторский расчет на максимальное соучастие читателя ясен до неприличия. Расчет оправдывается: мы привыкли ставить знак равенства между невнятицей и запредельным глубокомыслием. Поэтому количество высокопарных пошлостей, сказанных о новоявленном классике, превысило всякую разумную меру. «Сборник Осокина выглядит “книгой большой реки”, реки, которая может унести куда угодно, хоть в бессмертие» (Е. Морозова), «Осокин чувствует магию» (А. Наринская), «смыслообразующий кристалл искусства» (из аннотации). И еще сорок бочек арестантов. Что, кстати сказать, вполне закономерно: рука руку моет. Основная часть тусклой отечественной беллетристики только тем и жива, – спекулятивными интерпретациями… впрочем, речь у нас об «Овсянках».
По-моему, большой ошибкой «КоЛибри» было издать эту книжку в серии «Уроки русского». Русский язык по Осокину могут изучать лишь первоклассники, поскольку лексически и синтаксически тексты сборника восходят к бессмертному «Мама мыла раму»:
«ее вырвало на пол – а ты трезвей. вытираешь ей простынью рот и убираешь блевотину. аллеснормалес. – говорит она. долго возишься. она спит – в свитере и в ботинках. наступает утро. сидишь на полу» («анемоны»).
По большому счету, требований к писателю у меня немного: расскажи мне то, чего я не знаю. Или сделай это так, как я не умею. А претенциозные банальности, изложенные суконным языком, воля ваша, раздражают. Но я, должно быть, многого хочу: ведь у каждого времени своя классика. Нынче, в эпоху суррогатов, смыслообразующий кристалл искусства примерно таков:
«женщина бывает без трусиков. мужчина бывает без трусов. есть ведь разница?» («трусы и трусики»).
Возражать против этого бессмысленно. С тем же успехом можно протестовать против снегопада зимой. Но и не возражать нельзя: противно.
И последнее: «Овсянки» номинированы на «Большую книгу». Подозреваю, что в недалеком будущем литературные премии у нас начнут давать за знание алфавита…