завершение цикла «Три экзистенциальных романа»
В центральноевропейском кабачке города N по вечерам собирались любители латиноамериканской литературы. Их было всего трое, поскольку Европа самодостаточна и признает иногда наличие Африки, но сомневается в целесообразности Южной Америки.
Эти трое не были критики, а скорее любители с искушенным вкусом. Бывший морской офицер преклонялся перед Кортасаром, физик-аналитик боготворил Борхеса, преподаватель в частном пансионе предпочитал Маркеса. Завсегдатаи кабачка, они заказывали, конечно же, мартини, и отстаивали право любимых писателей на трактовки мира, космоса, человека.
В тот вечер у морского офицера был юбилей, если он конечно его не придумал, чтобы завладеть направлением разговора.
— (Офицер) Господа, я прошу выпить за свободу передвижения в пространстве. В морской истории, пожалуй, как нигде, представлен Кортасар. Эти бермудские и прочие треугольники суть квадраты шахматной доски Господа Бога, где время и пространство теряют постоянные величины и становятся относительными.
— (Физик) Тост двусмысленный, но я выпью за здоровье Борхеса, в каком бы измерении он ни находился. Что есть Божественная комедия – ничто, слабые потуги человеческой логики представить устройство вселенной. Борхес действительно Божественный, он вне времени и пространства, надмирный и вселенский. Игрушки со временем, Филадельфийский эксперимент*, как это примитивно, господин мореплаватель.
— (Преподаватель) Я предлагаю выпить за свою покойную бабку Амаранту. Нет, черт возьми, ее звали Натали, впрочем какая разница, если она была русской. Так вот, иногда она приходит ко мне и говорит…
— (Офицер, прерывая любителя Маркеса) Нет, позволю не согласиться, есть мир прошедший и настоящий, будущее необъяснимо, космос бесконечен. Все остальное есть спекуляция воздухом. Я чувствую свои кельтские корни, иногда я раздваиваюсь и говорю на непонятных языках пращуров.
— (Физик, сухо) Это от лишнего бокала Мартини. Космос, к тому же, метафизичен, как и природа человека. Но две метафизики, стремящиеся познать друг друга, не могут соединиться. В этом трагедия рода человеческого.
— (Преподаватель, неожиданно вмешивается, продолжая прерванный монолог) …что все это ерунда, самообман, нас съедят черви, великолепные белые, черные, голубые, красные черви пожрут нашу плоть. Разноцветные праздничные ленты червей и воспоминания о некоторых из нас, вот и все. Давайте выпьем за…
— (Физик, прерывая) Процесс познания непознаваемого. Жребий придумал человек, чтобы подменить богов. Я уверен, что сегодня буду беседовать с Борхесом, но он об этом еще не знает. Я тоже не знаю, но я уверен, что беседа рано или поздно состоится, а это значит, что она может состояться сегодня.
— (Офицер, язвительно) Или уже состоялась, а вы этого не заметили. Миру логических картинок вы пытаетесь противопоставить мир алогичных картинок, что в сущности одно и тоже. Переливание из пустого в порожнее – вся ваша философия вневременного бытия.
— (Преподаватель, кажется совершенно не обращая внимание, что его не слушают)… за плоть и кровь. Моя бабка, по-моему ее звали Эдит, говорила мне вчера утром…
— (Физик, обиженно) У вас нет никакой бабки, вы сирота, у вас вообще никого нет, что впрочем не мешает быть частицей космоса.
Преподаватель пьян, как, впрочем, и все остальные. Он растроган и пытается поцеловать Физика, тот отстраняется и проливает мартини на форменные брюки Офицера. Между ними завязывается потасовка, и всех троих выставляют из кабачка.
Преподаватель бредет по незнакомой дороге, поют сверчки, полнолуние, издалека слышатся обрывки голосов.
— (кажется, Физик) Эта звезда… мироздание, есть Здание Мира… Я уверен в метафизическом бессмертии…
— (кажется, Офицер) Я верю не в духов, а в душу… ваше мировоззрение фамское**… никогда не понять сущность поэзии.
Любитель Маркеса спотыкается и падает, земля теплая и сухая, она щекочет щеку. Преподаватель пытается открыть глаза, но это ему не удается, и он проваливается в сон.
Утренняя свежесть пробуждает спящего, он трясет головой, потягивается и замечает ровные ряды крестов. Оказывается, ночь он провел на городском кладбище. Рука скользит по гладкой поверхности служившей ему подушкой. Это отполированная желтая поверхность лобной кости. Любитель Маркеса еще раз с удовольствием потягивается и, обращаясь к черепу, говорит: «Ну что, приятель, как дела? Сто лет в одиночестве?»
Он идет по направлению к пансиону, прижимая к груди череп своей прабабки, урожденной Амаранты Урсулы Буэндиа***.
Прим.:
* В 50-е гг. американцы, в ходе экспериментов по преодолению трехмерного времени, якобы смогли на несколько секунд «спрятать» во временной дыре боевой корабль ВМФ США.
** Фамы – персонажи из притчи Кортасара. В какой-то мере выступают демонстраторами «мещанского» большинства.
*** Амаранта Урсула Буэндиа – персонаж из романа Маркеса «Сто лет одиночества».
Андрей Корнев на портале Хайвей