О романе «Грустная песня про Ванчукова»
…Вот интересно, что наиболее важно при создании исторической эпопеи? Не трилогии или многотомного проекта, а так чтобы в одной книге на восемьсот страниц. Как например, «Грустная песня про Ванчукова» Михаила Зуева – не роман, а настоящая энциклопедия советской и постсоветской жизни, семейная сага, охватывающая период от Сталина до Горбачева. Есть ли в нем любимые герои для автора? И второстепенные – это персонажи или все-таки дальние родственники? Из многочисленных интервью автора узнаем, что роман в какой-то мере автобиографичный, и пускай все предыдущие жизни рода в сороковые и пятидесятые он знает не то чтобы понаслышке, но из семейных рассказов и разговоров, то годы застоя и перестройки, не говоря уже о «лихих 90-х» тут уж, как говорится, из первых рук.
По сюжету – основательному, неспешному и одновременно динамичному – речь о главном герое, московском враче, поднявшимся из низов профессии до вершин, где она становится коммерчески выгодной (совместное предприятие с американцами), но в контексте всей предыдущей истории. В которой становление рода и одновременно послевоенной страны, грохот заводов, дым фабрик, жизнь на работе и проблемы в семье. Вторые, как правило, семьи. Нелюбимые жены, забытые дети, понятливые тещи и любовницы. Все это в романе показано сквозь призму быта и повседневной реальности. Без этого в подобном жанре никуда. «Самый бесподобно выписанный герой, помещенный автором в схематичные условия, немедленно потеряет в достоверности, — напоминает автор. — И, напротив, соблюдение «детальности», единство места и времени действия, лишь добавляет читателю уверенности (причем совершенно справедливой), что его не обманывают; что он имеет дело с текстом, которому можно и нужно доверять. Уважение к «историческим» мелочам необходимо каждому автору, кто берется за создание «большой» формы.
И мелочей в романе, напомним, хватает. Жизнь в студенческие годы у героя бьет ключом, на дворе семидесятые и восьмидесятые, позади «производственная» история семьи, распад советского мифа с заработками в Египте, чеками в «Березке» и первыми подпольными цехами, как-то не вяжущимися с жизнью в конструкторских бюро и семейной традиции вообще. А еще студенчество, любовь, пробивание лбом стен и сжигание мостов. В частности, после того, как эти самые «стены» стали символом жизни. «Выпили. О чём-то базарили. Ещё выпили. Вадим достал с полки конверт. Поставил пластинку, сел рядом с Ольгердом, бросил конверт на пол. На конверте была видна белая кирпичная стена и коряво, будто трясущейся наркоманской рукой накорябано: Pink Floyd. The Wall. С первым сопением губной гармошки Ванчуков улетел. Далеко-далеко. Туда, куда не ходят поезда. Когда доиграла вторая пластинка, а журавль тонарма поднялся и плавно уехал в своё гнездо, Ванчуков вернулся и понял, что остался в комнате в полном одиночестве. Вышел в коридор. Генка с Вадиком надевали куртки, собираясь идти за водкой к таксистам. — Вадь, можно ещё раз пластинку прогнать? Вещь одна запала… Вадик недоумённо пожал плечами: — Чего спрашивать-то? Валяй! Только громкость сильно не выворачивай. Соседка снизу долбанутая на всю голову».
Таким образом, «Грустная песня про Ванчукова» — семейная сага и родовой эпос, синхронный жизни страны — по большому счету, история жизни одного-единственного талантливого человека, рожденного в начале шестидесятых, росшего в семидесятых, взрослевшего в восьмидесятых и принявшего на себя огромную ответственность в девяностых. Все остальное – вся героическая предыстория его деда и отца – должно было стать предпосылкой рождения нового героя нашего времени. В сущности, так и случилось, только младший Ванчуков перенял все «родовые травмы» своей семьи, не зная любви, находя и бросая. История эта рассказана неторопливо, подробно, сквозь призму, напомним, времени, через отношения главного героя с многими десятками героев второго плана. Некоторые выходили на первый, остальные – в тираж, поскольку жизнь ближе к девяностым так закрутилась… Веселая и бесшабашная, только с пеплом Клааса в душе и родовым, что ли, проклятьем, свойственным тому, кто всю жизнь бился об упомянутые стены. На демонстрациях и в курилке, в придуманной реальности и трезвой действительности, во сне и наяву. «Олег на кухне рубил салат. «Накатим?» — «А то!» Врубили первый альбом «Дайе Стрэйтс», закинули следом тут же пельменей. Выудили лоснящихся селёдок из банки, там следом вторая. Потом третья, и — ай да хорошо, ай да весело. За следующий час дорубали все салаты. Мышка колдовала над мясом в духовке. На балконе мёрз торт. Считать закончили около семи вечера. Уже ушли все. — Ну вот, Сусанна Александровна, всё у нас и готово. Женщина пристально, по-матерински, посмотрела на Ванчукова. Но Ванчуков не понял. Потому что его собственная мать никогда на него так не смотрела. Посмотрела и спросила: — Ольгерд, мальчик мой… Что вы делаете здесь, во всём этом ужасе? Ванчуков поймал её взгляд. Ответил серьёзно: — Пропадаю. И заплакал».
Автор романа никого не воспитывает, не успокаивает моралью и не гладит по голове обухом приговора. В «Грустной песне про Ванчукова» он никого не учит жить, а показывает человека – яркого, непростого, мятущегося. Ему выпало жить в непростых условиях, в непростое время, в непростой стране и отвечать на непростые вопросы. Иногда, как увидим из финала, даже ценой себя самого.
Михаил Зуев. Грустная песня про Ванчукова. — М.: АСТ, 2021. — Городская проза. — 768 с.