Еще немного о творчестве Стругацких. Меня удивило как много людей называют «Гадкие лебеди» своей любимой книгой.
Помню, в юности я не смог дочитать эту повесть, хотя очень любил АБС. Сейчас читаю и понимаю, что меня оттолкнуло. Любимые мной повести Мира Полудня – фантазии о трудном, но прекрасном будущем и о прекрасных людях будущего. «Лебеди» — глубоко кризисная вещь переживающих тяжелый внутренний конфликт авторов.
Что бы Стругацкие не писали в поздних мемуарах о советской «Стране Дураков», они были воспитаны в духе советской морали и пропаганды: трусить, лгать и нападать – подло; нужно всегда идти вперед ради великой цели в будущем, и при необходимости жертвовать собой; нет в мире ничего хуже фашистов. В их первых книгах герои строят Мир Полудня по этим принципам, под присмотром мудрых и всегда правых Учителей и Мирового Совета. Учителям нужно полностью доверять («лжешь учителю — солжешь кому угодно»). Тут нужно отметить, что собственного отца писатели видели не так уж часто, он много разъезжал по стране, и воспитывала братьев мать. БН признавался в «Комментариях к пройденному», что отца почти не помнит. В такой ситуации для детей особое значение приобретают авторитетные фигуры учителей. Тем тяжелее, думается, им было осознать к середине 60-х годов, что впитанные в детстве принципы часто входят в противоречие с реалиями жизни в стране. Честным и правильным ребятам приходилось воевать с представителями власти и государственных издательств, которые жестко цензурировали их творчество, заставляли говорить не то, что они считали правильным и честным. Сперва тихий бунт выражался традиционным для советского автора способом, в сатире на бюрократов и дураков («Понедельник», «Сказка о Тройке»), потом, когда нажим цензуры стал сильней, в печать не пустили «Улитку на склоне» – назрел кризис, излитый в «Гадких Лебедях».
Кризис выражается в раздвоенности авторской позиции.
С одной стороны, «Лебеди» — это работа, вышедшая из-под пера все еще правильных советских ребят. Наверное, нет ни одной книги у АБС, где бы еще так настойчиво указывали на принадлежность положительного героя (Голема) к коммунистической партии. Он делает все для того, чтобы будущее было светлым. Морально гнилое общество — неприкрыто фашистское, с «красными» в этой стране воевали, а еще здесь все называют друг друга «господа». Порой, когда речь заходит о политике, стиль начинает напоминать политинформацию. «Посмотрите, обращаются авторы к «Учителям» — мы же свои, свои, мы хорошие. Мы против разврата, лени и пьянства, белогвардейщины фашистской, мы за светлое будущее! Вот и ссылки на Шпенглера, и протагонист левых убеждений, честный гуманист, хоть и пьянь!» Так несправедливо обиженный ребенок доказывает учителю, что тот просто ошибается, не одобряя его добрые и искренние фантастические сочинения.
С другой стороны, в тексте уже видна и новая часть творческой индивидуальности: авторы заранее знают, что и эту работу жестко атакует цензура, и книга ее не пройдет. Это их угнетает, но трусить и лгать они не умеют. Послание «эта мрачная страна в чем-то похожа и на нашу» слишком очевидно. По именам и названиям не Франция или Британия, а скорее страна Восточной Европы, в нашей версии реальности они все входили в социалистический блок. Имя протагониста почти русское – Виктор Банев. Но главное – идеи. Например, по выражению покорных мокрецам детей «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем – мы наш мы новый мир построим» — принцип ошибочный. Намек: нужно было строить социализм, не разрушая старый мир. Конечно, подобную книгу в СССР никогда бы не выпустили в печать.
Будущее, о котором столько лет мечтали АБС, в «Лебедях» подвергается пересмотру. Оно долго рисовалось оптимистически-прекрасным, а теперь стало неопределенным, непонятным. В советском варианте Мира Полудня разочаровались, но что вместо него? Мокрецы пришли из будущего в настоящее, исправили ошибки предков и затем исчезли. Ушли в знак того, что будущее перестало быть кошмаром — то есть авторы по-прежнему верят в возможность оптимистического варианта, опять-таки не без жертвенности и путем возвращения на рельсы морали. Но как будущее будет выглядеть – лишь неясные намеки.
Характерно, что Банев – писатель. При работе над такими текстами авторы сильнее ассоциируют себя с протагонистом. АБС редко делали своими героями писателей и вообще творческих людей. Еще более характерны метания героя – он разрывается пополам, не зная какую сторону принять: мокрецов или властей. Его мысли и поступки кажутся нелогичными, импульсивными, он не знает, что делать и как быть дальше. Мокрец (воплощение неизвестного будущего) предписывает Баневу быть наблюдателем. Все персонажи в повести вертятся вокруг Банева, по очереди навещают его, что-то предлагают, требуют, награждают, подкупают, чего-то хотят от него. Даже дети, которым наш мир вроде бы уже малоинтересен, зачем-то зовут его на встречу – где опять же происходит раздвоение: взглядам Банева дети выносят жесткий приговор, но потом каждый просит подписать для себя экземпляр его книг. Центрирование мира на герое означает вторичность реальности по отношению к авторам.
Я уверен, что именно из-за авторского кризиса книга вышла настолько мрачной, с атмосферой сырости, гнилости, болезней, грязи, разврата, хамства, с ощущением тупика. У АБС хватает книг «обличительного», критического содержания, но они не такие выстраданные и мрачные.
Скажу немного о недостатках, что, к сожалению, мешают восприятию истории. Первый. Герои книги все время пьют — чтобы не видеть грязи, в которой живут. Но ведут себя не как пьяные, речь их вполне осмысленна, пьяные провалы приходят внезапно. В провалах начинаются достоверные дебоши и прочий срам, но до провала герои ведут себя неправдоподобно трезво. Приняв алкоголь, человек становится веселым, свободным от запретов и страхов – по крайней мере, на время. Пьянство в искусстве часто сопутствует комедийным сценам. В нашем случае никакого веселья не наблюдается. Второй недостаток: дети ведут себя совершенно неестественно. Допустим, их мозги уже хорошо прочистили мокрецы, и они стали похожими на говорящие компьютеры, но инстинктивную любовь к родителям куда дели? Должны были остаться хотя бы ее отголоски. Это самый сильный детский инстинкт. Кстати, родители в романе по отношению к детям все неоправданно жестоки и тупы, им-то кто стер инстинкт любви? Если тут метафорическое отражение конфликта творца и цензора в СССР, то брать для него вообще всех детей и родителей в социуме – перегиб. Какой новый мир дети построят без любви? Третий недостаток: неправдоподобный образ Дианы. АБС остроумно сделали ее меняющейся, даже дали разные имена в разных сценах, но это только наводит на мысль: братья толком не знали, как изобразить героиню в пару к Баневу. Женские образы в творчестве АБС вообще заслуживают отдельного изучения — чаще всего они сугубо функциональны и одномерны. Предположу, что глубинная причина этого в трепетном отношении авторов к своей матери. Рука не поднималась создавать по-настоящему драматических и сложных героинь.
Разумеется, вскоре братья вышли из кризиса: принялись писать «в стол» для себя (философское), и отдельно для публики (развлекательное). Но до старости осталась горькая детская обида на «Страну Дураков» и ее когда-то почитаемых, а потом – презираемых авторами Неизвестных Отцов.