Она не понимала, как контактировать с другими людьми, она не понимала даже, что надо есть еду, когда она лежит перед тобой на тарелке — но постепенно она натренировалась, приспособилась к жизни среди обычных людей, при этом не потеряв своего внутреннего «я». Можете ли вы себе представить положение дел, когда человек видит явления, но не может понять их связи, не осознает причин и следствий? Но при этом видит цвет слов, ощущает звуки так, будто они материальны, и реагирует именно на «вымышленный», невидимый обычным людям мир — для нее ее поведение чрезвычайно ясно и логично.
Папа не жалел времени, чтобы достучаться до Ирис. Иногда это у него получалось, и тогда все преображалось. Мир становился видимым и понятным, комната и вещи становились другими, но только пока папа держал связь с ней.
Ирис ничего не делала сама, только бесцельно слонялась по комнате или сидела под кухонным столом или на качелях, или в каком-нибудь другом укромном уголке. Ее чувства и ее тело существовали отдельно друг от друга. Словно не было контакта между разными системами. […]
Ирис везде слышала слово «Ирис». Оно произносилось разными голосами, и в атмосфере возникали разные цветные язычки. «Ирис» ощущалось, имело некую сущность, говорило о чем-то близком, значило что-то.
Папа понимал, что Ирис не понимает, что Ирис — человек, девочка, такой же ребенок, как другие дети. Он думал, что должен научить ее. Дать ей представление о том, что такое вообще Ирис. Он понимал, что что-то не срабатывает в ее представлении, потому что ни в мыслительном, ни в языковом отношении она не развивалась, как ее брат. Она, конечно, иногда подражала взрослым и много говорила сама с собой, но это было не осмысленно, не так, как у других детей.
Он прикрепил зеркало к дверце платяного шкафа, ставил Ирис перед ним, а сам становился рядом с ней и показывал. Он поворачивал ее голову к ее изображению в зеркале и не позволял ей смотреть в другую сторону. «Ирис», — говорил он, показывал на нее и снова говорил: «Ирис, Ирис». Ирис стояла перед зеркалом. «Ирис, Ирис, Ирис…» Ирис ничего не видела в зеркале, там было какое-то движение, что-то качалось и двигалось, «Ирис, Ирис, Ирис», было весело, чувствовалась папина атмосфера, девочка задирала голову и хохотала.
Я даже не знаю, как передать ту гамму ощущений, которая вызвала во мне книга. Вдруг осознаешь, что есть какое-то не человеческое, а инопланетянское видение мира. Например, чтобы вести себя понятно для других людей, Ирис приходится вырабатывать определенные ритуалы (у меня были ассоциации с книгой «Шрам» Дяченко — там главный герой тоже придумывал ритуалы, чтобы справиться с боязнью окружающего мира). Поневоле задумаешься о том, какой дар в виде коммуникации подарила нам природа, а мы его даже не замечаем, как не замечаем свою печенку или селезенку, пока она не начинает болеть. В процессе чтения я представляла, как аутизм смотрится со стороны, как к ней относились другие, — я искренне надеюсь, что в Швеции, откуда героиня родом, гораздо терпимее ведут себя по отношению к людям, развивающимся иначе, чем обычно. Что любопытно: уже став взрослой, Ирис осознала, что все это время могла видеть ауры, не зная, что это такое, и работать с ними (по некоторым причинам я склонна доверять этому утверждению). В конце книги она перечисляет, где она работала: детская больница, инструктор по плаванию, реабилитационная клиника… Человек с аутизмом, который социализировался настолько, чтобы успешно работать с людьми, помогать им с их проблемами! При этом ее «особое» видение мира никуда не делось: оно просто строго организовано так, чтобы не мешать осуществлению коммуникации.
Эта книга очень жизнеутверждающая и может быть рекомендована любому человеку с плохим настроением. Она говорит: смотри, как бывает в жизни, неужели ты думаешь, что хуже какой-то девчонки? У нее дислексия, ей сложно читать и писать, и при этом она сумела сложить слова в книгу — и какую! А ты обладаешь таким даром от природы и умудряешься жаловаться на жизнь? Честное слово, начинаешь чувствовать, что твои проблемы не такие уж и проблемы, когда читаешь «Особое детство».