О поколении, с которого, собственно, все и началось
…Кстати, о мамах в этом феерическом романе как раз немало. Хоть и считается, что «Дискотека» Елены Черкиа – о конфликте отцов и детей. Отцы как раз спали, когда дети возвращались за полночь или вообще под утро. «Мама открыла ей, громыхнув задвижкой, и ушла в спальню, с упреком негромко хлопнув дверями. Негромко, чтоб отца не разбудить, ему утром на вахту. Сейчас наверняка сидит на кровати, слушает, когда блудная дочь выйдет, наконец, из туалета, куда спаслась сразу из прихожей. И тогда выйдет тоже, станет ходить следом, злым шепотом страдальчески упрекая. А Ленке придется молчать и отворачиваться, чтоб та не унюхала выкуренную сигарету и запах выпитого ранним вечером сухаря».
Об этом периоде – метафорическом и для возраста героев романа, и для биографии страны – написано не так уж много. В основном писали либо о глухом застое, либо о ласточках перестройки, а вот доперестроечное время, когда все только начиналось и в районных студиях звукозаписи еще висели списки-простыни «зарубэстрады», враз отмененной в начале 80-х после строчки в песне «Пинк Флойд» о Брежневе в Афганистане – эта эпоха в современной прозе помнится с трудом. И поэтому – «Дискотека», где не только танцульки, сухарь и курево за школой, но и первая любовь, первый секс, первые глупости… То есть, первая и последняя юность поколения, с которого, собственно, все и началось.
В романе, естественно, всего этого нет, то есть, морализма, ностальгии, анализа и укора, и любая метафора разбивается о быт, житейские трудности, о которых на следующий день уже и не вспомнишь. Хотя, у героинь романа – школьниц старшего возраста и их героев – бесшабашных кавалеров – все всерьез, на разрыв аорты, под конвоем и домашним арестом. «- Лена, — замороженным голосом сказала темная кухня, колыхая штору, — у тебя совесть есть?»
Вот почему это роман не только становления, но воспитания все-таки тоже, причем занимаются им, по сюжету, одни лишь матери («спящие» отцы с ремнем не в счет), и речь, стало быть, о вечной проблеме дочек-матерей. И в этом кроется еще одна тема «Дискотеки» — подспудная, родовая, классическая драма поколений. Когда мать, видя в дочери себя, бывшую, старается либо удержать ее от ошибок, либо наоборот, мстит за свои собственные. В жизни этого не объяснить, да никто и не поверит, а вот в литературе, и в данном случае в романе Елены Черкиа – вполне прослеживается и внятно проговаривается. С кем «дружила» в свое время мать героини? С отцом ее ухажера, правильно. «- Мам, я сейчас, — покаянно ответила Ленка, пытаясь встать и снова валясь – Пашка дернул ее за подол куртки. И вдруг громким ясным голосом поздоровался: — Добрый вечер, Алла Дмитриевна. Это Павел, Санич. Лизы Васильевны сын. — Лизы? Лизаветы Санич? – окно раскрылось пошире, — Паша? Ах, Паша… Пашенька, я очень рада, и маме привет. И от папы тоже. Лена, еще полчаса и все, поняла? Скажи спасибо, завтра воскресенье. Откроешь сама. После паузы, дождавшись, когда окно треснет и звякнет, вставая на место, Ленка, сдавленно смеясь, привалилась к Пашкиному плечу, а он обхватил ее крепче.
— Ничего себе! Паш, это что такое? — Мать с твоим батей в рейсах вместе были, раза три, наверное. И в институте она работала. Так что, соседка, никуда тебе от меня не деться, поняла?
И кроме матерей дома, есть еще «матери» в школе, а далее – на работе и вообще по жизни. Родина-мать, наконец, ничего ведь не спускает и никого не отпускает. Но в романе пока еще ранний период, когда учит «семья и школа». «У классной – Валечки – было квадратное гладкое лицо, на котором, как на листе бумаги, нарисованы светлые глаза в рамочке черной туши, прямой обычный нос и обведенный красной помадой рот, сложенный в брезгливой гримаске. Примерно так смотрела в раскрытый ленкин рот стоматологиня в детской поликлинике, когда вздыхая, лезла туда своими жуткими сверлилками. Светлые глаза прошлись по ленкиному коричневому платью с воротником-стойкой, остановились на узком вырезе, отделанном кожаным уголочком. Вздернулись выщипанные в нитку брови – Валечка разглядывала намотанный на шею беленький шарфик. — Тебе, Каткова, что ли, холодно? Или декольте свое закрываешь? Так все равно вся грудь наружу. Глаза прошлись по желтой строчке и кожаному уголку. — Горло болит, — сдержанно ответила Ленка, качнув в руке увесистый дипломат».
И все-таки, сквозь реалии того времени – диски, слайды, записи – сквозит одна-единственная тема, которая в разные эпохи называлась по разному, но в данном случае называется «дискотека». Речь, конечно же, об островке личного, оазисе тайного, интимного и неожиданно общего в желании вырваться из серости будней. Это был даже не протест, а вспышка молодости и силы, кратковременный импульс, который не каждый мог уловить, превратив его в начало будущей жизни. Да и какая могла быть жизнь «после дискотеки»? Экстаз молодости, он ведь не вечен, и любая контркультура – а речь в романе, повторимся, вовсе не о ней – сдувается, взрослеет, становится обыкновенным конформизмом. И только вышеупомянутая «память поколений», поддерживаемая конфликтом дочек-матерей, дарит героиням романа жизнь с надрывом, кайфом и драйвом. «Смеясь, Ленка поднимала руки, подпевала, а внизу в темноте сами двигались ноги, маленькими мерными шажками, кидая короткую волну ритма через коленки к бедрам и к талии, и дальше, прогибая спину и запрокидывая голову к ярким вспышкам – синим, зеленым, белым, красным. — Ля бель э-по-ок! – кричала, здороваясь с тремя блестящими женскими фигурами на экране, а те улыбались, пели звонко и радостно, специально для нее, чтоб ей – танцевалось»…
Источник