И сделать успел много, и смерть легкая (просто не проснулся субботним утром), грех жаловаться, и болячек изрядно было (в неюном возрасте «лишний вес» становится чуть не главным фактором риска), то есть не сказать, чтоб внезапно, но… Но. Тахикардия и сердечная недостаточность — болячки, в общем, нелетальные. А вдова говорит не столько о болезнях, сколько о глубокой депрессии последнего времени:
«Он не писал. Говорил, что «мой читатель умер, мне некому писать». Если бы не было депрессии, он бы еще пожил.
Недавно в Германии, где он выступал с лекциями, одна почтенная немка русского происхождения сказала ему, что учит своих детей русскому языку по книгам Успенского. Если бы ему чаще говорили такие слова, он бы мог прожить еще долго».
Оно, конечно, история не знает сослагательного наклонения, но вспомнился рассказ одного старого приятеля: как он вздумал «засвидетельствовать глубочайшее уважение и все такое» Аркадию Стругацкому. Терзался — как можно у такого мэтра красть драгоценное время — но желание жеста было неодолимым. Решил: хоть цветы вручу, это быстро. А Аркадий Натанович практически втащил его в квартиру и несколько часов вел с ним беседу, в которой, промелькнуло: «Так редко кто-то просто скажет «спасибо». Практически никто и никогда». Аркадий Стругацкий. Конца восьмидесятых. Тиражи, переводы и прочая, и прочая. Властитель дум, верховный олимпиец…
Года полтора назад во мне билось такое же желание — сказать спасибо — как раз Михаилу Успенскому. Но… сайта у него нет, а просто написать — в той же логике — постеснялась. Постеснялась, блин. Список (хоть и недлинный) тех, кого я не успела «поблагодарить за», пополнился еще одним именем.
Тиражи — мертвая цифирь (ох, не на пустом месте АБС в «Хромой судьбе» придумали показатель НКЧТ и жуткую безнадежность его круглых значений). Живое ощущение востребованности рождается лишь живым — личным — словом. Это, конечно, не только о писателях — вообще о художниках, работают ли они с красками, звуками, глиной или словами.
Лучше сделать и жалеть, чем жалеть, что не сделал.