Многие мои «френды», претендующие на позиции интеллектуалов (или именующие себя «русскими интеллигентами» в противопоставление советским интеллигентам), любят возвеличивать русскую культуру и закидывать вторичным продуктом культуру советскую. Типа, «настоящий русский интеллигент должен русскую, сиречь дореволюционную, культуру хвалить, а советскую, она же послереволюционная, хаять, ибо Великая Русская Культура была частью мировой (европоцентричной) культуры и на неё народы мира взирали с превеликим уважением, а советская была прислужницей жыдобольшевиков-масонов».
На самлм деле, и то и другое — неверно. Хвалить русскую культуру XIX века означает проявлять похвальный патриотизм (блины, водка, икра, балалайка, новгородская иконопись, сапоги бутылками) и, одновременно, смешноватый провинициализм в стиле «каждый кулик своё болото хвалит» и «наш цадик знает всё». На самом деле, по «гамбургскому счёту», в русской культуре (а особенно в русском искусстве) XIX века никаких заметных достижений нет. И это печально, потому что шанс был.
Карамзин и Жуковский, стопроцентно европейские европейцы, прекрасно понимавшие механизмы функционирования цивилизации, запустили машину по переработке высших достижений европейской культуры – они понимали, что на пустом месте мало-мальски приличное здание культуры не воздвигнуть, нужен фундамент. И русские европейцы Пушкин, Баратынский, Вяземский, Соллогуб, Погорельский (много имён) взялись за перелицовку европейского платья на отечественный лад. Это было неоригинально, грубовато, но носко и, скажем прямо, необходимо на первое время. Машина заработала. В европейских формах завелись русские смыслы, русская культура (не только искусство) стала европеизироваться. Даже масскульт, который тут же возник и развился, несмотря на жалобные крики А.С.Пушкина, пользовался европейскими (то есть, первосортными, великолепно отточенными) образцами – Фаддей Булгарин пустил в народ плутовской роман, Кукольник одарил почтеннейшую публику душераздирающими трагедиями.
Но случилась беда: Россия в очередной раз, по меткому слову Петра Великого, повернулась к Европе своим пышным задом, и механизмы европеизации культуры засбоили. Начался откат с завоёванных позций, наступила эпоха «реализма», то есть, в искусстве воцарился анекдот. И всё. Русская опера так и не возникла, трагедия исчезла, как таковая, авантюрная литература, предназненная для подстёгивания энергичных людей, почила в бозе. Академические художники изображали слащавого Иисуса Христа, коммерческие – пьяных дьячков. Если русская культура Золотого Века была, хоть и вторичной (в силу вторичности никому за пределами России не нужной), но всё же стоящей на уровне Европы, то культура второй половины века была культурой дикарской, не способной ни облагораживать, ни готовить к диалогу с другми культурами, ни, тем более, влиять на другие культуры. Пляски у костра под балалайку, отдохновение после страдных трудов. А фундамент, возведённый в предшествующую эпоху, развалился за ненадобностью.
Дело в том, что культура – это оружие. Это научение человека мыслить определённым образом и определённым образом поступать в критических ситуациях. Культура – оружие социализации. И объективный взгляд на русскую культуру второй половины XIX века не оставляет ни малейшего повода для оптимизма. Ни литература, ни живопись, ни музыка, ни архитектура не готовили русского человека к диалогу с Востоком или Западом. Имперство России было обречено в силу того, что у русского человека не оказалось языка, на котором он мог бы говорить с сербом, чехом, румыном, киргизом или чеченцем. Не было желания выслушать и не было ценностей, которые можно было предложить.
Потому когда начинается истерическое камлание на тему Достоевского или там Льва Толстого, мне смешно. Да, это великие писатели, гении. Но великую литературу делают не великие писатели, а высокий средний уровень. А средний уровень в России был… ничтожен. Читать Дюма или Диккенса в русском перводе можно, это интересно и приятно. А читать Слепцова или Златовратского по-французски или по-английски – чистое безумие.
Рота идёт настолько быстро, насколько быстро идёт самый медлительный солдат. Культуру следует оценивать по тому, что читает средний полуобразованный пользователь, человек толпы. В Англии позапрошлого века массовое чтиво поставляли великие писатели Вальтер Скотт и Чарльз Диккенс. Во Франции того же времени на рынке царил Александр Дюма – писатель не столь великий, но тоже значительный, и Виктор Гюго, гений. А в России? Ну, кто был поставщиком массового чтива? Разумеется, Дюма и Вальтер Скотт… Гюго был сложноват для простодушного русского читателя. Я преувеличиваю? Отнюдь. После тяжёлого рабочего дня ещё и Достоевским грузить своё сознание массовый человек не хотел – и был прав, а качественного лёгкого чтения практически не было, граф Салиас и Крестовский болтались на уровне графомании. Результат? Храбрость и благородство ассоциировались с д´Артаньяном, доброта и спокойное доброжелательство — с мистером Пиквиком, а символом русского характера стал мерзкий дегенерат Карамазов.
Вот такая конкурентная борьба, в которой выковывался европейский национализм. Поэтому тогдашнюю российскую культуру комплиментами осыпать может только дурак или провокатор.
Справедливости ради замечу, что за пределами Великой Русской Культуры XIX века имелся всё же хвостик российской культуры начала ХХ века. Она не была массовой в России, на гулких просторах шестой части Земли с названьем кратким «Русь» этих авторов знали мало, а если и знали, то не особо любили, считали излишне умными выпендрёжниками, зато в Европе их приняли как родных, как масскульт – например, исторические романы интеллектуала Мережковского были популярнейшим чтивом у консьержей и бухгалтеров. Под влиянием декадентов и символистов Европа заинтересовалась русской культурой в целом, и так, с некоторым запозданием, открыла для себя Достоевского, Толстого и Чехова, прочитанных в контексте модернизма, что россиян, мягко говоря, удивило.
(продолжение следует)