Первое, что я сделала, дочитав «Фламандскую доску», — полезла гуглить картину, на которой строится повествование: Питер Ван Гюйс «Игра в шахматы». И — ой! Оказалось, что писатель выдумал не только сюжет, но и художника с его творением. Черт побери, меня давно так не обламывали! Я была сильно впечатлена описанием картины, уже даже нарисовала ее в голове и расстроилась, поняв, что ее не существует. Читайте сами:
Хулия всмотрелась в картину. Почти весь верхний слой окислившегося лака был уже снят, а вместе с ним исчезла и желтизна, приглушавшая первоначальные цвета и оттенки. Теперь, без тусклого лака и с ярко сияющей надписью, картина точно светилась в полумраке сочной живостью красок и тонкостью полутонов. Контуры фигур были невероятно четки и чисты, и все в этой домашней — как ни странно, домашней, бытовой, подумала Хулия, — сценке было так гармонично, настолько красноречиво повествовало о стиле и обычаях той эпохи, что, несомненно, цена фламандской доски на аукционе должна достигнуть астрономических высот.
Домашняя бытовая сценка: именно так определялся жанр картины. И ничто в ней не наводило на мысль о безмолвной драме, разыгравшейся между этими двумя важными рыцарями, играющими в шахматы, и дамой в черном, с опущенными глазами, тихо читающей у стрельчатого окна. О драме, гнездящейся в глубине этой почти идиллической сценки, подобно тому, как глубоко в земле под прекрасным цветком прячется его безобразный, скрюченный корень.
Домашняя бытовая сценка: именно так определялся жанр картины. И ничто в ней не наводило на мысль о безмолвной драме, разыгравшейся между этими двумя важными рыцарями, играющими в шахматы, и дамой в черном, с опущенными глазами, тихо читающей у стрельчатого окна. О драме, гнездящейся в глубине этой почти идиллической сценки, подобно тому, как глубоко в земле под прекрасным цветком прячется его безобразный, скрюченный корень.
Это первая книга, которую я прочитала у Артуро Переса-Реверте, но я уже впечатлена его мастерством. Так правдоподобно выписать весь исторический антураж удается не каждому. Вообще я не очень люблю детективы, но «Фламандская доска» меня увлекла. Другое дело, что меня слегка разочаровала концовка, точнее, выбор злодея. Я, конечно, привередлива, но… ожидала большего. По тональности книга напоминает Карен Мейтленд «Маскарад лжецов», но там разоблачение хитрее и трагичнее.
Как уже можно было понять, сюжет завязан на шахматы и шахматистов. Игра является нитью, которая вылезает в произведении то тут, то там. Впрочем, «вылезает» — неудачное слово. Она, скорее, вплетена в ткань повествования (ох, сколько заезженных метафор), просто вдруг замечаешь ее там, где не подумал бы заметить, если бы авторское выделение через персонажей. Моих крайне скудных шахматных знаний хватило, чтобы примерно осознать ходы героев и их последствия, но более продвинутым в этом плане людям читать будет еще интереснее. Впрочем, по-моему, писатель чересчур восторженно относится к игре.
— Иногда я задаю себе вопрос, — произнес он наконец, и, казалось, ему стоило огромных усилий выразить вслух то, что он думает: — Изобрел ли человек шахматы или же только открыл их?.. Может быть, шахматы — это нечто, что было всегда, с тех пор как существует Вселенная. Как целые числа.
Как во сне, услышала Хулия треск ломающейся сургучной печати и впервые точно осознала ситуацию: вокруг нее раскинулась гигантская шахматная доска, на которой были прошлое и настоящее, картина ван Гюйса и она сама, Альваро, Сесар, Монтегрифо, дон Мануэль Бельмонте и его племянники, Менчу и сам Муньос. И внезапно ее охватил такой страх, что лишь ценой физического усилия, почти заметного глазу, ей удалось сдержать крик, так и рвущийся из горла. Наверное, у нее было такое лицо, что Сесар и Муньос взглянули на нее с беспокойством.
Как во сне, услышала Хулия треск ломающейся сургучной печати и впервые точно осознала ситуацию: вокруг нее раскинулась гигантская шахматная доска, на которой были прошлое и настоящее, картина ван Гюйса и она сама, Альваро, Сесар, Монтегрифо, дон Мануэль Бельмонте и его племянники, Менчу и сам Муньос. И внезапно ее охватил такой страх, что лишь ценой физического усилия, почти заметного глазу, ей удалось сдержать крик, так и рвущийся из горла. Наверное, у нее было такое лицо, что Сесар и Муньос взглянули на нее с беспокойством.
Мне понравилась еще одна фраза, совершенно не относящаяся к шахматам, но иногда созвучная моему настроению: И еще она поняла, что с того момента ощущение одиночества, горькое и одновременно сладкое, поселившееся в сердце, будет ее неразлучным спутником на всех дорогах, которые ей еще предстоит пройти, и во все дни, что ей еще остается прожить на этом свете, под небом, где, хохоча, умирают боги. Да, романтизм Артуро Переса-Реверте завораживает.
Я уверена, что книгу будет интересно прочитать, во-первых, любителям качественных детективов, во-вторых, людям, увлекающимся шахматами. А если эти два качества совпадут в одном человеке, думаю, «Фламандская доска» более чем придется ему по душе.