Фуказэ Мазахиса, автопортрет
Наверное, трудно жить с фотографом.
Во-первых, кажется, что за тобой вечно шпионят, пытаясь застать неожиданно; что постоянно присутствует глаз, ожидающий поймать «настоящую-непринужденную-тебя», это вечное наблюдение. Лишь позднее понимаешь, что не твою сущность пытается поймать фотограф и извлечь эссенцию, покопаться до сути, — свою. Что каждое указывающее на тебя изображение на самом деле — только сублимированное представление о себе, и что когда указывают и щелкают в твоем направлении – это на самом деле только отражение себя, иногда искривлённое, иногда вверх тормашками.
Итак, это извращенный вид внимания: смотрят на тебя, чтобы получше взглянуть на себя. Разве вы не знали, что важнейшая составляющая фотокамеры — зеркало установленное внутри?
Являются ли все снимки тех, кого любят фотографы, своего рода расширенной визуальной автобиографией? Насколько наша концепция мира зависит от того, как сильно мы любим? Определяет ли динамика выбранных нами отношений нашу эстетику, по крайней мере, в отношении того, как мы её мысленно видим? И как мы выбираем партнеров? Выбираем ли того, кто сдерживает и контролирует нас взглядом на мир, дополняющим (не значит, что он такой же) наш собственный?
Самая известная работа Фуказы Мазахиса была сделана в таком неустойчиво-шатком состоянии утраты любви. В 1976 году, через 13 лет совместной жизни, жена Йоко ушла от него. Возвращаясь поездом в свой родной город Хоккайдо, Фуказа, наверняка будучи несчастным и мрачным, выходил на остановках и начинал снимать то, что в его, как и в других культурах, являлось символом дурных предзнаменований – воронов. Он стал буквально одержим этими птицами – их тьмой и одиночеством. Фотографии Фуказы изображают их в полете, согнувшимися на деревьях в сумерки, с посверкивающими глазами; и поодиночке, незабываемыми и депрессивными, мертвыми, в снежном холоде. В предисловии к книге «Вороны» (‘Karasu’ / Ravens), опубликованной в 1986 году, Акира Хасегава (Akira Hasegawa) пишет:
«Можно сказать, что работы Мазахисы Фуказы достигли предельных высот, а также величайшей глубины.
Одиночество, раскрывающееся в этой коллекции фотографий порой причиняет такую боль, что хочется отвести глаза».
Вот несколько снимков, изображающих ту, кто была его основным объектом до воронов, кто, можно сказать, привела его к более известной работе, к воронам Фуказы — фото его жены Йоко:
Фотографии Йоко, которые я видела, демонстрируют разнообразие настроений, наполненных как поверхностным, так и низвергающим смыслом. Здесь есть игривые, радостные фотографии.
Есть сардонический комментарий о восприятии (как фотография, где Йоко одетая в классическое кимоно, преклонила колена перед фотографиями себя самой на открытии курируемой Джоном Сваровски в MOMA в 1974 году выставки новой японской фотографии, где девушку полностью и откровенно игнорировали массы, пришедшие толкаться у снимков, сделанных с неё мужем, в честь которого, отчасти, была устроена выставка).
А есть еще фото, которые при всей своей обдуманности, говорят о власти и проекции, отображении больше, чем, возможно, представлялось самому Фуказе, когда их создавал.
О том времени Йоко говорила, что оно перемежалось«удушающей тусклостью, с вкраплениями неистовых и почти суицидальных вспышек деятельного возбуждения». В стремлении, как я это вижу, получить больший контроль над собственной жизнью, она покинула мужа в 1976 году.
Фуказа штопором вошел в глубокую депрессию, в течение долгих лет делал свой проект с воронами, вторично женился, развёлся, а потом летом 1992 года, спускаясь по лестнице бара, где имел обыкновение бывать, упал. Падение имело серьезные последствия, вызвало значительное повреждение головного мозга.
И остаток жизни Фуказа проводит в учреждении, где бессмысленна фотография, её история или его место в ней.
Йоко, теперь снова замужем, посещает Фуказу два раза в месяц. Она говорит: «Имея камеру перед глазами, он мог видеть. Без неё – нет. Он остаётся частью моей жизни, меня самой, поэтому я его навещаю».
Когда я на прошлой неделе читала о судьбе Фуказы, я чувствовала себя загнанной в угол. Пораженная сознанием того, что фотограф с таким ясным, отчётливым и прочувствованным вúдением преждевременно отстранен; всё, что он мог бы еще сказать, было отнято не только у него, но и у остального мира, который мог бы пережить это с помощью художника… Потом новый шок осознания – не бесповоротность смерти взяла его, но более темные воды разума, отсекшие его мысли и предпочтения как от него самого, так и от других…
Фуказа не имеет понятия, кем или зачем был Фуказа до того, как снял свои фотографии, или что можно обрести в процессе съемок. Его не заботит то, что произошло за целую жизнь и то, где он теперь. И далее, памятуя, насколько мучительной для него была утрата Йоко (несмотря на повторный брак, как говорят, он никогда не переставал тосковать по ней), — разум, погруженный теперь в забвение, может быть своего рода подарком, временным облегчением от слишком большого знания и слишком яркого вúдения.
