Книга рассказывает о том, как решалась судьба Европы во время Второй мировой войны, в частности, об одном из влиятельных лиц Англии, Дарлингтоне (ни имени дворецкого, ни имени господина мы не узнаем). Дворецкий, мистер Стивенс, обслуживает гостей, стараясь обеспечить все по высшему классу; одновременно показываются его отношения с подчиненным ему персоналом, в числе которых его отец, бывший дворецкий, а ныне обычный слуга. Все это — в типично английском сдержанном стиле.
– Положение довольно сложное. Сейчас самое начало седьмого, так что папенька вполне может представить, что творится на кухне.
По лицу отца пробежала досада.
– Но все под присмотром? – переспросил он.
– Да, об этом, смею сказать, можно не беспокоиться. Я счастлив, что папеньке полегчало.
Он медленно вытащил руки из-под одеяла и погасшим взглядом уставился на тыльные стороны кистей. Так продолжалось какое-то время.
– Я счастлив, что папеньке основательно полегчало, – наконец повторил я. – А теперь мне нужно спускаться. Как я сказал, положение довольно сложное.
Он еще поразглядывал руки, а потом произнес:
– Надеюсь, я был тебе хорошим отцом.
Я улыбнулся и сказал:
– Как я рад, что тебе уже полегчало.
– Я горжусь тобой. Хороший сын. Надеюсь, я был тебе хорошим отцом. Хотя навряд ли.
– К сожалению, сейчас у нас масса дел, но утром мы сможем поговорить.
Отец по-прежнему разглядывал руки, словно они чем-то ему досаждали.
– Как я рад, что тебе уже полегчало, – повторил я и ушел.
В мире Стивенса все происходит сглаженно, без явного выражения эмоций, как мы их привыкли воспринимать. Там, скорее, констатация: «у меня льются слезы, я испытываю печаль». Даже любовь лишь намечена так, что почти до самого конца книги у читателя нет уверенности, любовь ли это. Стивенс — идеальный английский дворецкий: вышколенный, наглухо затянутый в корсет приличий, церемонный до того, что сводит скулы. Даже странно, что он может испытывать что-либо помимо легкого недовольства или не менее легкого удовлетворения.
Меня страшно возмутило то, что написал переводчик в послесловии. Такое чувство, что это выдержки из школьного сочинения, к тому же, плохо отредактированные: Виновато все то же лакейство. Продуманно чередуя эпизоды и сцены, строя диалоги и описывая реакции персонажей, какими их воспринимает Стивенс, автор подводит нас к главному: лакейство в принципе губит личность, растлевает ум, сушит сердце, искажает ценности человеческого общения. Оно делает Стивенса слепым не только в политике. Его рассказ – это, в сущности, хроника неувиденной и в силу этого не принятой любви. У меня при прочтении возникло ощущение, что переводчик — человек старой советской закалки, привыкший обличать и поучать. Потому что я не увидела в книге никакого лакейства. Я увидела трагедию человека, который всю жизнь отдал делу, которое он считал важным и нужным, а дело оказалось не стоящим такой жертвы. В погоне за совершенным следованием своим принципам, он пропустил что-то важное и теперь пытается смириться с этим.
«Остаток дня» наверняка стоит своей Букеровской премии в глазах экспертов. Мне он показался немного скучноватым и слишком уж неясным. Там чересчур много намеков, когда хочется, чтобы автор прямо уже сказал все, а не прикрывал факты развесистыми английскими фразами. Тем не менее книга понравится любителям мемуаров и биографий — там дано достаточно точное описание событий, предшествующих второй мировой войне. Кроме того точка зрения со стороны слуги придает особый шарм произведению.