Я долго держалась. И этой книги у меня до недавнего времени не было, она мне  казалась лишней что ли. стихи там излишне лиричны, иллюстрации излишне размыты, да и вообще.
Но однажды, придя в «Фаланстер», за книгой мужней мечты, заглянула в детский отдел и полистала Махотина. Тогда я поняла, что нам есть о чем поговорить.
Ведь стихи там так лиричны, а иллюстрации так размыто туманны, что напоминают запах супа твоих воспоминаний.

Марине Москвиной

Ведерко, спиннинг, два весла.

До вечера, бабуся!

Со мною в лодке уплыла

Красавица Маруся.

Залив был ярко-голубой

И клев такой удачный!

У местных кошек хвост трубой,

А у Маруси — мачтой!

 

Читаю и вспоминаю, как мое больничное одиночество и совершенную неистерпимую грусть об ушедшей красоте и молодости скрашивала Москвина, как мне невольно приходилось смеяться, читая нелепейшие приключения Караваева. Герой всех героев, но о нем как-нибудь в другой раз.

 

Читаю, о тридцатом веке.

В каком-нибудь тридцатом веке

Мы будем древними, как греки.

Нас в обязательном порядке

Все четверть будут проходить,

И наши школьные тетрадки

Всех будут в трепет приводить!

 

И кто-то, взяв тетрадь Петрова

И разобрав с трудом слова,

Воскликнет: » В древности корова

Писалась через букву “А”!

И вновь сквозь мглу страницы мне машет рукой двадцатилетняя я, стаптавшая не одну пару ботинок на московских мостовых. И сумеченый Васильевский спуск, и «Сумасшедший вечер» Белой гвардии на два голоса, и разговоры….

— А представляешь, по этой брусчатке ходили триста лет назад….

 

и злобный бас из-за угла:

— Ага, в семидесятых перекладывали.

 

Нам было все равно, по той брусчатке тем вечером я все равно шла уже в кринолине. Ах.

 

А вот это:

Сверив звук и струны натяженье,
Он сказал: «Ну, теперь ничего…»
Наша бабушка в знак уваженья
Пригласила обедать его.

Сел старик между папой и мамой,
На него любовалась семья,
Он горячим борщом со сметаной
Не накапал на скатерть, как я.

Он покачивал вилкой с биточком,
Словно вензель воздушный писал,
И отламывал хлеб по кусочкам,
А не просто горбушку кусал.

 

Из солонки он соль понемножку
Брал сухим серебристым ножом
И, фужер подымая за ножку,
Пил несладкую воду боржом,
Трогал губы салфеткой бумажной —
Я бы так ни за что не сумел.

Инструмент он настроил… неважно,
Но зато как красиво он ел!

 

Этот сборник рождает бурю чувств, такую бурю, что и остановить сложно. Детский ли он? я не могу на этот вопрос ответить. Нужный? Бесспорно. В нем каждый найдет именно то, что он ищет, ведь суп из воспоминаний у всех разный на вкус, и главное ничего не накапать на скатерть.

Наталечка Journ