Но всё это было тогда.
Теперь я смотрю на туманы. Они смотрят на меня, и кажется, что в целом мире нет людей, и что не отливает металлической синевой Субконтур – безлюдный и молчаливый. Непонятный. Он – как я. Предмет и человек – рядом. Бок о бок. Надо однажды прийти к этому состоянию.
В балках, сглаженных ветром, лежат леса – сейчас они познали силу красок. Зеленые леса не так интересны. Но, хотя и ими подчеркивают. И тогда все горы – документ. А там, на пути к снегам, где вершины словно заточены для того, чтобы скрести небо, документ проходит начальную инициализацию.
Начало.
Здесь, наверное, не самое окончание, но надпись «конец», может – знак копирайта – все это можно связать напрямую с Козлово.
Я стою на небольшом балкончике. Я курю. Концептуальность дерева, проросшего назад, навсегда оставлена, к ней можно вернуться потом. Я люблю ставить локальные задачи. Я просто нахожусь в данном месте – это большая редкость. Хотя здесь бывает довольно много людей, все они приезжают из несуществующих мест. Они, это люди, также думают, что я вышел откуда-то из ниоткуда. И всё это очень нормально. Но надо смотреть на туманы дальше – пока они оттягиваются, словно одеяло, подчеркивая, что утро уже наступило, что уже пора вставать, заваривать кофе, пропитывая его запахом края дома. Пройдет ли этот запах по улице вниз? Разбудит ли людей, может – птиц, или духов, испуганных туманами и сидевших до поры в своих норах.
Я здесь – для еды глаз. Любой поиск связан с потребностью рисовать. Но на первом этаже расположился парень, который тренируется перед некой Олимпиадой. Я знаю, что такой Олимпиады нигде нет. Он считает, что есть. Он прав.
Когда я спустился, у нас был разговор по этому поводу.
Когда я спустился, у нас был разговор по этому поводу. Парня звали Иваном, но имя свое он произносил немного нараспев, из чего можно было сделать вывод, что тут имелась некая разница в произношении, да и вообще – его страна называлась, видимо, немного иначе. Я даже боялся спрашивать, чтобы не спугнуть туман.
Волшебные волосы. Покрытия таинственной головы мира. Горы. Если быть гигантом и смотреть на мир, созерцая, всё это – детали, детали…. А так хочется слиться с единым эгрегором существа гор, не думать о сути. Ведь нельзя знать суть. И надо. И нельзя. И снова. Но никакая информация, оформленная в трактат, не даст, не прояснит воздух таинственных тайн.
-Я живу в Снове, – сказал Иван.
-А где это? – спросил я.
-Ну, как тебе сказать. Вот ты где живёшь?
-В Ростове-на-дону, – ответил я.
-А как сюда приехал?
-Пришёл. Я нашел горку. И стал по ней подниматься. Неожиданно горка стала расти, предлагая мне какую-то странную реальность. Потом я вовсе обнаружил себя на горной тропе. Это было даже не в прошлый раз, а несколько раз назад. Но я понял, что дело не в той горке. Надо, чтобы совпали две плоскости – здесь, там. Тогда – подойдет любая гора. А Снов далеко?
-Нет. Я шел по той же тропе, что и ты. Внизу – мой город, город Снов. Я в нём живу, и в нём же тренируюсь. Но сюда я приехал, так как у меня не достаточная спортивная форма. И я уже не успеваю ее улучшить. Здесь же можно воспользоваться тем, что на склонах, что выходят на противоположную сторону от Субконтура, время особо никуда не движется. Можно хорошо поработать. Я могу пробыть тут год, но для всех это будет день, два.
-Можно сдохнуть от скуки, – проговорил я.
-Ну, а спорт?
-Не знаю. Тут варят чудесный самогон, но выпить особо не с кем. Ты не пьешь. Если заедут какие-нибудь посетители, вот – только с ними.
Я думаю, он катался вовсю. Один из склонов был усеян его следами – они держались до следующего снега, который не спешил – туманы держали его, то есть снег, видимо, полагая, что – достаточно и их величия. Белая армия воздуха. Не надо облаков – потому что они располагаются во второй лиге, хотя и летают на высоте. Если бы добраться. Тогда б и узнал я – простые они тут. Или цветные. Это – в сравнении с карандашами. Но вообще, именно эти туманы создают окружающую реальность. Во всяком случае, нет ничего, что бы вставало на эту роль.
Только они.
Я курил, ожидая, что белесые рукава откроют мне очертания, и не ошибся. К середине дня что-то разболталось в этой воздушной жиже, и я увидел завод, стоящий на той стороне. Нет, конечно, я не знал, завод ли это. Таково было его имя в моей терминологии. Центральное здание. Цеха. И – смазанные временем, каким-нибудь минусовым, очертания каких-то далеких зданий, выплывающих из не отсюда.
-Как ты? – спросил я у Ивана.
Он взбирался вверх, пользуясь небольшой канатной дорогой с приводом от движка в несколько киловатт. Не знаю, кто это сделал. Да и откуда тут подавался свет….
Всё это было по части вопросов, по части их расположения на своих полках.
К обеду было так же. К вечеру – так же, но – в другой, вечерней степени. Я думаю, настроение человека зависит от ауры места. Но – если вы находитесь в мире, совершенно глухом к человеку, то пустота может и не доставить вам радости. Это – если вы пьяница, но не по алкоголю, а по пустоте. Вот скалолазы – они такие. Дикие места, преимущественно – снабженные великолепными холодами, и даже смерть там иная (это если сорвешься и полетишь вниз).
Но здесь, в Козлово, я всегда хотел подобрать новые слова. Атмосфера оживала и просилась, чтобы ее приютили внутри воображения. Чернеющие сосны, звезды, облизывающие края гор, и месяц – он только родился, а потому в обычное время я бы показал ему деньги, зажатые в кулаке. Но здесь все эти меркантилизмы не нужны. Я для того и пришел сюда, просто захватив вещевой мешок, чтобы быть на границе, чтобы поразмышлять – идти ли мне теперь, или вернуться, чтобы отметить – вся жизнь человека напрасна и скучна. Хотя бы здесь, в Козлово, это более очевидно.
Спустя два дня приехала супружеская пара. У них был коньяк, хотя не уверен, что они взяли его с собой. Скорее всего, у них имелись свои местные коны. Под ужин мы сидели в гостиной, ожидая, когда нам принесут еду. Я рассказывал:
— Наверное, есть какая-та еще дорога. Наверняка, не может быть только она. Вниз идёт основная, но должен быть поворот. Обычно, на это не обращаешь внимания, когда поднимаешься. Но и при спуске – тем более. Потому что дорога сопряжена с внутренней ментальностью. Но вы приехали на машине. Это обнадеживает. Словом, однажды я встретил цыган. Целый табор, и это были иные цыгане. Но были и обычные, и их табор стоял как раз в начале дороги. Но, раз вы здесь, вы в курсе, что дорога эта может идти где-угодно. Настоящие цыгане держали какое-то заведение, где можно было вкусно поесть. Иные работали у них в цеху. Я имел с ними разговор. Оказалось, что шли они очень долго, и что некоторое время туман вообще не прекращался. Они потерялись. А вы, наверное, знаете, что туман – это полужидкая клейкая масса, наполовину состоящая из субстанции времени. Она тянется во всех промежутках. Во всяком случае, здесь, в горах. И одно дело, если твоя дорога ясна. Но когда туман этот наползает, слизывая дорогу языком, можно повернуть на ложный поворот. Потому что туман полирует промежутки, и путник, даже опытный, может не совладать с собой и вместо дороги повернуть не туда. Я вам скажу, что цыганам повезло – они оттуда выбрались. Хотя, по рассказу, я определил, что они покинули свой дом несколько веков назад. А их путь в чистом исчислении занял не так уж много – может, месяц. Может, два. Когда они, наконец, нашли нормальную дорогу, Козлово было выше. Иначе бы они пришли сюда, и я не знаю, чем бы они тут занимались. Но, спустившись, они вышли в современный город, и с этим также пришлось мириться. Местные цыгане нашли им занятие и прикрыли, так как никаких документов у них нет, и русский язык они не знают. Но я разговаривал с теми, кто успел выучить.
-И что с ними будет? – спросил у меня парень.
-Они хотят вернуться. Но куда они вернутся. Я попробовал узнать это методом медитации, но у меня не хватило ясности. Но общение с цыганами меня обогатило энергетически. Мне кажется, я стал больше видеть.
-Это – конечный пункт? – спросила у меня девушка.
-А вы не в курсе? – осведомился Иван.
-Я могу рассказать, – сказал я, – но тогда ты должен хотя бы на этот вечер забыть про спорт и выпить с нами.
-Ладно.
Потом стояла ночь, и я то и дело глядел в глубь ее тела, так как ночевал я в остекленной мансарде, где был прекрасный вид днём и – прекрасная точка входа ночью. Выше, там, где туманы уже завязали свои узлы, был их рубеж – времени, и – если найти правильные слова – еще одного времени. А там уж – пойди, разбери, сколько всего там времен. Потому что всё это – одна масса. И здесь это остро. А внизу – мир человека. Ограниченный, снабженный лишь воображением. А если и его нет, то что ж – беги навстречу идолам потребления. Но и там временная река доступна, ибо всё это уже прописано в голове у человека. Ну, а если не прописано, значит, вы в будущей жизни пойдете на понижение – в собаки. Из собак – в кошки. Из кошек – в домашний скот на деревнях. Это – обратный ход. Поэтому, сколько бы ни было обмана и алчности, только глупец может сказать, что существуют вещи безнаказанные. А коли многие так думают – значит – дураков много расплодилось. Но что делать? Масса. Надо же чем-то оплодотворять просторы нашего мира.
Если человек умеет присоединяться к ночи, это уже начало пути. Конечно, не обязательно писать стихи, иначе поэтов будет так много, что истинным поэтам будет впору искать новые пути к применению слов. А это – не лучший выход, так как наличие поэзии прописано свыше.
Утром я взял с собой припасы, портативную радиостанцию, чтобы на случай чего связаться с Иванов и вышел, чтобы посетить Субконтур. Я не скрывал, что я уже успел побывать гораздо выше, там, где находится Дом. Именно Дом чаще всего является целью путешественников, которые, находясь в этих краях, стремятся подняться выше. Но что тут еще делать?
Субконтур скрыт, и он не является целью. Считается, что туда лучше и не соваться. Но кто это придумал? Наверное, это я придумал. Многие местные жители лишь пожимают плечами, а новым туристам лишь передают то, что я сказал. Но правда проста – туман в Субконтуре – как смазка для поршня. А значит, временная аномалия велика, и есть много шансов, чтобы не вернуться.
Я спустился в ущелья, проверил связь.
-Я сейчас ем, – сообщил Иван.
-У тебя выходной?
-Да. Поработаю над теорией.
-Хорошо. Вызывай меня, пожалуйста, каждые полчаса.
-Не бойся. Я в горах чувствую себя лучше, чем дома.
Дальше, вопреки моим ожиданиям, я не встретил подъема – хотя все небольшое ущелье было до этого практически на ладони. Немного в сторону тренировался Иван. Хотя, временами, он поднимался и на другую сторону от Козлово, там имелась небольшая выемка среди сосен, представляющих естественные волосы гор. Но теперь мне предстояло понять то, куда я иду. Я глотнул горячего чая из термоса и осмотрелся – весь склон, по которому я спускался, просматривался отчетливо, и я даже видел свою мансарду, синеющую немного выше крайних домов Козлово – наш дом стоял немного выше. В том всё и дело. Да, но склон…..
Я прошел немного вперед, стараясь смотреть под ноги, чтобы случайно не набрести на выглаженную потоками, вычищенную псевдо дорогу. Наверное, опасения были напрасными. Ждать подобного здесь было бы чрезмерной осторожностью.
Я шел вперед, но всё было по-прежнему. Но что тут говорить? Субконтур вдруг выскочил, словно его кто-то выгнал на свет божий – мол, покажись, быстрей, быстрей…..
Я остановился, будучи готовым к этому. Достал фотоаппарат и стал фотографировать. Нужно было показать эти кадры гостям, а также оставить для всех новых, ибо такой опыт незаменим. Здание же было по-настоящему заводским. Я прошел по краю, размышляя, заходить ли внутрь. Но дальше, когда я миновал его, взору открылась целая площадь, устланная большими плитами, и строения таинственного завода располагались повсюду – большие и очень большие, и я спокойно фотографировал, понимая, что Субконтур – это некое общее отражение чего-то еще, и здесь нельзя встретить людей. Их здесь просто нет. Но это не значит, что человеческое существо никогда не согревало своим дыханием этот таинственный участок. Просто, я полагаю, я не могу пересечься ни с кем – ибо если бы кто-то и следовал по моим следам, то он не совпал со мной. Он просто сел на другую стрелку часов. Мы накручиваем вокруг общего центра, сидя на этих стрелках, и у нас нет шансов на встречу.
В этом и вся штука. Большего о Субконтуре сказать нельзя. Но, в то утро, я все же встретил кого-то или что-то – а потому поспешил назад, так как никакая встреча не сулила ничего хорошего. Всё было просто – я вдруг увидел огонь сварочного аппарата на середине одного из цехов. После чего там мелькнула странная тень.
Нет, не важно, странная она была, эта тень, или нет – я сделал несколько кадров и поспешил назад, а спустя минут пять со мной связался Иван, сообщая, что уже я уже несколько часов я не выхожу на связь.
-Ничего страшного, – ответил я, – иду назад.
Это было, конечно, не впервые. Разум всегда готов к встречам и встряскам, если наличествует опыт. Когда я поднялся наверх, день покатил вниз, он словно переливался через землю, чтобы там дернуть за невидимые поводья и дать команду. И потом – медленное наползание тьмы. И, хоть я и говорил, что это – покрывало, но это и есть покрывало, потому что не темнота это, а особый вид свечения. Одним дано купаться в нём, другим – жить. И здесь, в этом особенном месте, многие простые визуальные явления подчеркнуты.
Иногда вспоминаешь жизненную дидактику. Но чаще выбрасываешь всё вон, пронося разум по траектории возможно. Если бы увидеть все те миры…. Но я кое-что видел. И это было не раз, но я не ощутил несоприкасаемость – то есть, не было ничего в корне параллельного. Это просто движение по дороге.
Ближе к ужину оказалось, что в правом крыле поселился какой-то профессор. Да, это вам не гостиница с неким обязательным набором пищи – стандартно, будто изо рта пищевой машины. Здесь каждый человек был штучен. Мы смотрели фотографии Субконтура, концентрируя своё внимание на том кадре, где была вспышка.
-Вроде бы смотри, человек так, или нет? – проговорил Иван.
-Да, контур, — сказала Анна.
-Там же нет людей, ты говорил, — проговорил Егор, её муж.
-Да. Понимаете, какие тут сведения? Все сведения – мои. Других нет. Какие я успел собрать, те и есть. Я, конечно, спрашивал у местных жителей. Одни рассказывают, другие – нет. Если человек принимает туристов, то он, конечно, вас предостережёт. Поэтому, лучше спуститься пониже по улице и там кого-нибудь спросить. Мне рассказали истории о тех, кто не вернулся из Субконтура, отметив, что в принципе, нет ничего страшного, если соблюдать небольшой набор правил. Грубо говоря, если вы ездите на велосипеде, то нет в этом ничего фатального. Но, если вы решите, что нужно непременно ездить по перилам моста, то рано или поздно вы свалитесь. Пример, наверное, слишком уж визуальный. Так вот, все правила, которые есть, я записал в местный журнал, и он лежит тут всегда, в этом доме. Его можно попросить у хозяйки. Я могу сказать, что знаю только то, что удалось узнать.
-Вы можете нас туда проводить? – спросил Профессор.
-Легко, — ответил я, — но одного всё же надо оставить на подстраховке, так как не смотря на изолированность, сигнал все же иногда прорывается. Ну и вы сами понимаете, напрямую – это практически километр, полтора пути. Мы выходит за крайний дом, спускаемся в лощину, и Субконтур начинается уже там. Но, если не будет тумана, мы просто перейдем на ту сторону. Там, кстати, растут зимние грибы, которые можно готовить.
-Грибы меня не интересуют, — заявил профессор – его звали Никита. Отчество он не предъявил, чтобы задушить фамильярность на зачаточной стадии.
-Я придерживаюсь принципа – не рваться, — сказал я, — вы же знаете, даже на ровном месте человек может упасть и сломать ногу. Разве это хорошо? Я рассказывал ребятам историю про потерявшихся цыган. Чем вы займетесь, если, попав в ловушку, сумеете таки вырваться. Хорошо, если в том месте будет университет. Ладно – школа. Но я даже не представляю себе, с чем можно столкнуться.
-И вы не хотите узнать? – спросил он с некоторым порицанием.
-Вы меня не правильно поняли, — ответил я, — вы слышали про Дом?
-Слышал.
-А были там.
-Нет, — ответил он уверенно, — я бы хотел, но не имею ни малейшего представления, как это сделать. Надо хотя бы знать, с чего начинать.
Ночью я долго смотрел в окно. Тьма не абсолютна. Я знаю, что существует тьма за пределами видимого мира, и она рядом – но у нее нет путей, чтобы выбраться. Необходим сам человек. А потому человек и есть – главный механизм, главный проводник. Но все это лишь до тех пор, пока вы не попадёте в место, сходное с этим.
Топят здесь где – чем. Внизу, в начале улицы, где Козлово расширяется в ширь, образуя несколько нелинейных перекрестков, есть газ. И здесь вообще не понятно – откуда он? Нет, конечно, это посёлок напрямую не соприкасается с нашим миром, но ведь, стало быть, и не стоит он как-то отвлеченно, словно выброшенная из романа запятая или точка – наружу, на стол, вне пределом основного чтения.
Здесь, выше по улице, топили дровами – но отопление было центральным. Использовался также и уголь – хотя я и не большой знаток всех этих вещей. Но всё было аккуратно и удобно. Через коридор находился большой котел, и там, за крышкой, играло пламя.
-Твердотопливный, — сказала хозяйка.
Ей помогал сын. Но жил он отдельно, с семьей, где-то на параллельном отшибе. Всё было хорошо, а что касается денег, то платил я обычными рублями.
Перед глазами стояло одно из моих путешествий вверх, когда ты нащупываешь тропу, чтобы идти параллельно выемок, вылизанных временем. И тропа эта уверенна, она – личность. Она точно знает, что ей никто не нужен – она ведёт сама себя, а уж человек – тот как хочет. Он может соглашаться, может не соглашаться, а может вообще сойти с пути. Никто никого не заставляет. Если вы идёте – значит, далеко, в таинственном зале подсознания, живёт существо. И вы не знаете его форму. Но я его видел. Это была собака, она жила на вершине какой-то башни в стеклянном колпаке – даль просматривалась вовсю. Это были места, которых нет в нашем мире. Это – воздух, от которого скрыта эта собака.
Она хочет бежать. Иногда ей удается выйти и отойти от башни метров на сто, на двести. Но она привязана. Дальше не получается. Из этого проистекает, что иллюзорность бытия имеет гораздо большую степень и мощь.
Потом, за горами, следуя тропе, находится Ровное. Это – посёлок. В нем есть студенческий городок. Хотя не понятно, для какого университета он. В нём есть поля для гольфа. И, наконец – Дом.
Всё дальнейшее движение нужно производить через его коридор. Если кто-то вошел и решил пообедать на кухне, то он Дом отводит для него собственное временное пространство – когда вы входите вслед за предыдущими путешественниками, вы никого не встречается. Это можно было бы определить даже по формуле, например: Ваше_имя :: обед_на_кухне_в_Доме.
….Исходя из замкнутости пространства имён.
Я ходил и дальше, и какие там границы! Но человек ограничен телесно. Нужен транспорт. Нужны иные знания. И, наконец, я выбрался (было дело) на берег реки, наблюдая колоссальные плиты набережной. И в тот момент мимо меня проскочила нога, и меня чуть не раздавили. Я был молью в мире гигантских людей….
Я спустился вниз, налил бокал вина. Профессор, подвинув к камину небольшой столик, сидел за ноутбуком. Он строчил.
-Пишете? – спросил я.
-Я – романист на досуге, — проговорил он, — сочинять не запретишь.
-Вы придумываете?
-Да. Не подумайте, я не фантаст. Я размышляю о том, как человек живёт в современном мегаполисе – его проблемы, его постоянные стрессы, пилюли от усталости и боли в виде неких мотиваторов, которые призваны постоянно взрывать сознание. Наверное вы скажете – зачем? Этот мир прекраснее. Но у меня – договор. А здесь – другое время. Я вернусь с уже готовой работой.
-Значит, вы будете здесь долго? – осведомился я.
-Не знаю. Во всяком случае, здесь мне никто не мешает.
С идеей снова сходить в Субконтур, на этот раз, с компанией, было решено. Тем не менее, мы не сделали это на следующий день. Иван тренировался. Профессор писал. Супружеская пара отправилась на лыжную прогулку – благо, места здесь были хоть куда, и не требовалось вступать в контакт с таинственными туманами. Хотя, это и легко, и нелегко – туманы движутся в некоторых пропорциях, находящихся в строгом пересечении с линиями ума – если можно так выразиться.
Нет, такого нет, чтобы было некое Оно, которое бы призвало. Это глупо. Не надо накручивать значимость на одну человеческую песчинку. Всё Оно, даже снабженное странными знаниями и голосами – это внутренняя полость индивида.
Мы говорили об этом с профессором, и он не спорил, так как все свои доводы я брал из практики. Пустая теория хороша в мире, который оставался пока что далеко от нас. Синтетика мысли и понятий, и – торговля, вечная торговля этими вещами. И любой поиск бесполезен – всё, что нужно, есть внутри человека. Другое дело – иные земли. Горы. Острова. Наверное, когда-нибудь будут и планеты, если прежде люди друг друга не съедят. Но всё это не теперь.
На обед были жареные цыплята, пара салатов, легкий бульон и местный напиток типа самогона. Мы не скромничали. Иван глотал слюнки по поводу беленькой, из чего проистекало – спортсмены тоже любят употреблять.
-Возьмём с собой припасы, — сказал я, — на всякий случай.
-Пикник? – осведомился профессор.
-Нет. Всё проще. Всегда есть шанс заблудиться.
-А вы?
-Я – нет, — ответил я.
-Но ведь все сведения о Субконтуре – это только ваши сведения. Вы предполагаете, что там можно потеряться, но сами ни разу не терялись. Вы также не говорите о пропавших, и, с ваших слов, там нет ничего опасного. Кроме этой самой возможности потеряться. Хотя, повторюсь, на практике вы этого не проверяли. Может быть, вы все же преувеличиваете? Я расспрашивал местных жителей, ни о каких жертвах пространственно-временных искривлений мне не рассказывали. Всё мирно, спокойно. Да что вы, если бы здесь было опасно, то сама местность была бы пропитана особым духом. Можете представить себе людей, живущих прямо на вулкане?
-Бывают – не возвращаются те, кто шли к дому, — заметила хозяйка.
-Совсем?
-Помню, Игоря Ларионовича. Назад он не пришел, но это не значит, что он не вернулся. Он мог пройти мимо.
-Есть другая дорога? – осведомился профессор.
-Да. Есть. Я её не видела, но, наверное, правда.
-А сами вы были в Доме?
-Да. В молодости я как раз училась в Ровном, но Дом не совсем там, если вы – житель или временный житель Ровного, то Дом – в стороне – а если с дороги – то он вроде бы в самом Ровном. Но из тех, кто туда идёт, многие назад не приходят – у нас принято считать, что они вернулись домой.
-А потом? Они же могут приезжать повторно?
-Конечно. И такие бывают.
-А сами вы что думаете?
-Ничего не думаю, — ответила она, — вы же сами понимаете, это – путешествие. Может занести куда-угодно.
-Да, никаких иллюзий, — проговорил профессор, — но и никаких видимых приключений. Но идти к Дому я не готов – у меня не было никаких странных планов. Придется ограничиться короткой вылазкой. Да и, знаете, не хватает физики. Химии – сколько угодно. Говорят, надо курить меньше, да не хочу я меньше курить. И самогон тут – что надо.
-Вы пешком сюда пришли? – осведомился я.
-Нет. У проводника были ослы. Нет, что вы, я не в том возрасте и спортивной форме, чтобы покорять горы.
Мы вышли на следующий день ближе к полудню.
Описывать эти места можно до бесконечности – но сила слова порой уступают кисти или карандашу, а я тут бессилен. Можно было бы полагать, что Козлово посещаемо художниками. Но я об этом ничего не знаю. Да и вообще, меня никогда не покидало чувство, что и между отдельными домам был временной разном, и каждый кусочек посёлка был немного извне относительно друг друга – просто диапазон различий не был велик. Но что, если остановиться в другом доме?
И тогда, выйдя утром, я обнаружу совсем другие горы и туманы, выжатые из субстанций, который еще больше мне непонятны, чем эти – такие же неизвестные. А потому, всякие рассказы относительны.
В мире людей организация аналогична. Умный от дурака может даже и не отличаться, но если времена и нравы настроены в минус, то дурак может быть даже и выше. Но всё это я говорю лишь для того, чтобы определить схожести и отличия – один и тот же мир, но – все его части удалены. И здесь – ничего особенного, надо это понимать, не цепляясь за лишние детали.
Мы стояли на склоне, наблюдая, как тянутся линии, как почти ощутимый творец этого феномена проводит рукой, заставляя пространство менять контуры. Но это – всего лишь туман. Разве может он быть одушевленным просто так, без воли некоего автора – не важно, какого. Пусть – я. Но и хотя бы профессор – он ведь еще и писатель.
Иван нёс большой рюкзак с целью тренировки. Мы двигались почти налегке. Вот – небольшой спуск. Обе части супружеской пары постоянно щелкали своими фотоаппаратами, напоминая бесшабашных детей.
Мы прошли мимо витиеватых полос, мимо равномерных молочных узоров, и, достигнув дна ущелья, почти сразу оказались на краю Субконтура – не было никаких долгих поисков и мытарств. Он почти сразу же открыл нам череду высоких цехов, и самый большой и близкий к нам – большой, с большими пролётами между свой, с множеством железных лестниц с одной из сторон – то ли пожарных, то ли каких-то еще.
Для того, чтобы словоописание светилось, нужны стихи. Хотя, конечно, бывают и прозаики со звездами про меж слов и букв. Красота же – это не обязательно рационализм красок. Это – стояние перед неведомым. Я думаю, для них всё так и было. Даже Иван. Он тут привык, и всё это было у него под носом, но он только теперь решился спуститься и посмотреть на эту таинственную заводскую территорию.
И что тут могло происходить?
-Давайте, — сказал профессор и достал коньяк.
Я посмотрел на него с некоторой укоризной.
-Ну и что, — ответил он, — вы были тут, а мы – в первый раз. Я хочу запечатлеть в своей душе ощущение момента. Надеюсь, вы составите мне компанию?
-Да, — ответил я спокойно.
Наверное, и правда не было никакого повода для волнения. Тут всё дело во мне. Единичный опыт, опыт одного человека – штука сложная.
Коньяк был разлит в стопки, мы выпили и двинулись дальше.
Проводник в таких местах вряд ли имеет классическое понимание. Многим чудятся опасности. Может быть, и я их вижу. Но это нормально, потому что среда – это территория, наполненная ландшафтными особенностями. Вполне можно предположить, что тут водятся какие-нибудь дикие звери. В этом случае было бы неплохо подумать о ружьё. Но в остальном – только туман.
Волокна были позади. Кто-то сбрасывал сверху вниз шторы, чтобы избавиться от лишнего света. Черные скалы, припудренные снегами, стояли обычно правее – там, где хребты начинали тянуться вверх, чтобы схватить небо. Но теперь их не было видно – видимо, изнутри Субконтура весь мир выглядел иначе. Мне стоило задуматься об этом. Но я никогда никого не водил. Я приходил сам, оставаясь честным перед прохладой воздуха и таинствами природы. Может быть, я доказывал сам себе, что возможностей быть значительнее, чем другие люди, гораздо больше. Но, если ты не сбросил с себя груз не то, чтобы мирского, а – моно-мирского, то навряд ли ты будешь откровенен, навряд ли дорога понесёт себя. Если задуматься, людей, мучающих себя игрой с маленькими персональными идолами – пруд пруди. И всё они киснут в одной общей консервной банке.
Мы вскоре приблизились к первому зданию, и здесь ничего не происходило. Бетон и правда казался синеватым. Но было ли это в самом деле?
Был виден свет, который подсвечивал внутренне цеха через боковые окна. Щелкали фотоаппараты. Я решил не отвлекаться, ибо впоследствии можно было воспользоваться чужими кадрами. Мы отыскали тротуар и двинулись по нему. Мелкий, молодой снег, выдавал наше пребывания, сохраняя следы. Но всё это не имело значения. Мы вышли на площадь, образованную множеством строений, и здесь профессор снова достал свой коньяк. Иван был сосредоточен – наверное, это чувство чему-то способствовало. Анна и Егор казались совершенно беспечными.
Я поймал себя на мысли, что отношусь ко многому как-то уж легко. Вот Иван – он приехал из города Снов, и стоило бы прояснить эту штуку подробнее. Ведь на земле такого города. А значит, это – еще одна плоскость. Представьте себе это визуально…. Например, упаковка компакт дисков. И один диск из упаковки – это мир, откуда приехал тренироваться Иван. В этом случае земля действительно плоская.
— Вы считаете, что здесь можно быть не более часа? – осведомился профессор. – Почему?
-Когда Субконтур начнет привыкать, возникают звуки, как будто что-то собирается проявиться. Я не пробовал оставаться и смотреть. Если вы хотите, то можете попробовать. Но я думаю, не в этот раз. Пусть наш визит пройдет без неожиданностей.
-А припасы? Вы перестраховываетесь?
-Именно.
Мы прошли довольно далеко, и я постоянно следил за часами, ибо считал себя достаточно профессиональным, чтобы руководить нашей вылазкой. Анна снимала всё на видеокамеру, но я посоветовал супругам говорить тихо, не махать руками с выкриками «Итак, мы уже здесь».
Тем не менее, тишина была чем-то сломана. Субконтур ожил раньше времени. Возможно – именно из-за постороннего шума. Я не стал обсуждать, предложив вернуться. Где-то в недрах этого непонятного завода послышался шум двигателей – работал дизель.
-Стройка? – осведомился профессор.
-Хотите глянуть?
-Знаете, одним глазком. Сто метров туда, сто метров обратно.
-Но я думаю….
-Давайте просто дойдем до угла и посмотрим. Если ничего не увидим, уберемся восвояси. Сделаем все так, как вы и говорите.
Я не знаю, что сказать о Субконтуре. Может быть, может быть…. Да, если у вас много воображения, вы можете представить себе мир человека, а может быть – это некий Создатель, существо, о существовании которого вы даже не подозреваете. Но кто даст гарантию, что сейчас, в данный момент, невидимые жители вашей собственной головы не подбираются к углу здания в странном, таинственном месте. Вы придумывали нечто подобное? Вы не знаете. Лишь всплески подсознания, те, что вылетели на берег и оставили след, говорят о наличии скрытой массы. Темной энергии. Иных существ. Чего-то еще. Но принято мыслить проще – да и правильно, зачем идти иррациональным путём?
Субконтур оставался таким же, каким я и привык его видеть. Но, добравшись до края здания, мы обнаружили движение за углом. Было довольно далеко, и очевидной казалась единственная вещь – двигались какие-то машины, автомобили, зеленоватые, возможно – что-то армейское. Анна принялась фотографировать, используя зум.
-Прекрасно, — сказал профессор.
Иван посмотрел на него с подозрением. И правильно – он, будучи человеком приземленным, не желал осложнений. Тем более, он прибыл из города Снов, а это точно о чем-то говорило. Дисциплина. Вот на этом многие и прогорают, когда их мозг теряет способность себя контролировать. Я понял, что профессора надо срочно ударить. Мне поможет Иван – ведь надо двигаться назад, прекращая эту дурацкую съемку.
-Кажется, нас заметили, — проговорила Анна.
Я думаю, это было то, что надо. Назад мы двинулись бегом. Но что мне еще сказать? Мы выбрались за край последнего здания, и туман был уже тут как тут – он напоминал пса, который знает своё имя.
Ко мне! И он – вот он. Но и это ни о чем не говорило, так как я, будучи самым крупным специалистом, руководствовался лишь собственными наблюдениями, которые, к тому же, не были нигде законспектированы. Мы едва не вошли в молочную мглу – и в этот раз я ощутил, что есть в этом особая привлекательность. Точно так же летят насекомые на свет, по запаху размотанной липкой ловушки. Хотя все это – сравнения большей частью пустые. Мы вышли к подъему, и глядя вверх, можно было различить крыши крайних домов Козлово.
Что касается Субконтура – то он, разумеется, скрылся в прозрачных волокнах пространства.
-У меня еще есть коньяк, — проговорил профессор, — вы сердитесь?
-Нет, — ответил я, — никто не знает, кто он сам. Можно ли доверять самому себе. Но здесь – пожалуйста. Будьте сами собой. Хотите разлить?
-Давайте поднимемся.
Наверное, он ощущал себя виноватым, но я не стал его терзать. Должно быть, Субконтур – всё же не место для групповых походов. Но к вечеру мы размечтались.
-А что, — говорил я, — страх – вещь полезная. Древнему человеку приходилось бороться с ним на каждом шагу, хотя это и размазано по эпохам. Медленное накопление знаний. А кто знает путешественников, которые, двигаясь через эти горы, ушли и не вернулись? Нет, никто. Потому что научный интерес, видимо, ломает структура ума. Я думаю, в следующий раз вы попросту потеряетесь. Или, например, я – когда я выйду на пустырь, чтобы потом двинуться по этой дороге, но дороги не будет, и я пойму, что потерял какую-то часть себя. Ключи. Какой-то инструмент. Да, поверьте, я подумал – я совсем не против попытаться выйти за Субконтур и узнать, что там. Это ведь я сказал, что это – нарост, вкрапление, некий предмет. Гриб. Росток. Что угодно. Ответвление во времени. Но почему? Профессор?
-Нет, вы правы, — ответил он, — что важнее? Мир, достижение, или – исчезновение? Моя молодость прошла. Простите. Я не пойду. У меня много планов на книги. Потом – я преподаю. Я не смогу. Нет, вы правы. Это трусость. Это не игра. Это – жизнь моллюска внутри ракушки. Но я тешу себя мыслью, что ведь я тут был, а другие – не были, и это уже чего-то стоит. Знаете, был бы я неизлечимо болен, было бы мне нечего терять…..
-Вы философ, — сказал я.
-Нет, я профессор. Философ – кто-то другой. Например, Иван.
-Ладно вам, — сказал я.
Анна и Егор готовились к отъезду. Ночь была уже близка. Наверное, где-нибудь выше стояла большая темная мать и держала покрывало. И правильно – ночь не отдых, ночь – переливание в другой бокал, где каждый человек – жидкость. Я курил в своей мансарде, не думая, так как думать вредно. Надо уметь медленно плыть, используя лишь логические конструкции. Все еще было впереди.
Октябрь 2012