New York
Greenberg Publisher
1929
Из книги “Приключения знаменитых книг”
I
Только когда «Полумесяц» достиг того места, где стоит теперь город Олбани, Генри Гудзон понял, что ошибся и что широкий и спокойный поток, по которому он плыл уже месяц, не приведет его в Китай. Разочарование было горько, но зато открывшиеся ему виды этой благодатной долины были прекрасны, и к тому же то было самое лучшее время года: конец лета – начало осени. Для современных путешественников все эти красоты безвозвратно погибли, но тогда, в 1609 году, река предстала перед Генри Гудзоном во всем блеске.
Прошло почти два века, и уже другой человек ехал вверх по Гудзону, но с гораздо более прозаической целью – в гости к замужней сестре. Ему было семнадцать лет, т.е. родился он за пять месяцев до провозглашения независимости Америки. Тогда, в только что образованных Штатах самой популярной личностью был Джордж Вашингтон, поэтому естественно, что своего одиннадцатого и последнего ребенка супруги Ирвинг назвали Вашингтоном.
Нью-Йорк, где родился Вашингтон Ирвинг, насчитывал в те времена всего двадцать три тысячи жителей.
Нью-Йорк, 1800-е
Однако дух космополитизма уже в то время царил в молодой столице, хотя был более органичен и менее назойлив, чем теперь. Вашингтон Ирвинг не получил особенно хорошего образования, но охотно черпал знания и опыт из чтения книг. В то время Европа как бы обезумела, не зная, как отнестись к Французской революции, одна половина кричала «ура», другая разражалась ругательствами – середины не было.
Отдельные части Европы в ярости грызли друг другу глотки, между тем Америка преуспевала в мирных делах, и еще далеко было до той Америки, которая вызвала презрение Чарлза Диккенса. Молодые Соединенные Штаты набирали силы для роста, а Европа, казалось, искала способ покончить с собой. В такую эпоху формировался Вашингтон Ирвинг. Многое он видел и понимал, но и бессознательно он, человек гибкий и восприимчивый, носил свое время в себе.
Европу он посетил впервые в 1804 году с тем, чтобы поправить здоровье. Он сошел на берег в Бордо и узнал, что Бонапарт положил конец Республике, а Франция ждет приезда папы римского для коронации и возрождения Священной Римской империи Карла.
Обложка одного из номеров «Салмагунди»
http://en.wikipedia.org/wiki/Salmagundi_(periodical)
В начале 1806 года Ирвинг был уже опять в Нью-Йорке. Здесь он участвовал в развлекательном периодическом издании под названием «Салмагунди», выступал в суде и вообще проявлял пристальный интерес ко всему происходящему. В результате в 1809 году он закончил и издал «Историю Нью-Йорка, написанную Дидрихом Никербокером». Книга имела почти ошеломляющий успех. Среди описанных в ней семейств были, между прочим, и «Ван Винкли, из Гарлема, любители сырых яиц».
II
После успеха «Истории» Ирвинг не писал несколько лет. К концу войны 1812 года он стал помощником и военным секретарем губернатора Нью-Йорка и стал даже называться полковником Ирвингом, но военной службы, кажется, не нес никогда. Потом он собрался было в Вашингтон, чтобы получить направление в армию, но не успел – был заключен мир. Через несколько недель, в мае 1815 года, он отплыл в Англию. Когда он туда приехал, Ватерлоо уже состоялось и Наполеон был разбит. Следующие три года Ирвинг провел без определенных занятий, без цели, как это умел делать только он. Особое место в его жизни этого периода занимает дружба с Вальтером Скоттом. Она началась в 1817 году, когда Ирвинг с рекомендательным письмом [110] пришел в Абботсфорд – дом в романтическом стиле, который Скотт сам для себя построил. Он явился с письмом и просьбой, если возможно, принять его. «Мистер Скотт, – вспоминал Ирвинг, – сам вышел встретить меня и с искренним радушием, напоминающим старинные времена, пригласил войти в дом. Я сразу же оказался за столом, накрытым для завтрака, и почувствовал себя как со старым другом. Вместо нескольких часов мой визит продлился несколько дней – и каких дней!»
Вашингтон Ирвинг. 1824 г.
Читатель, наверно, уже представил себе богатого и досужего джентльмена, беспечно путешествующего по свету и не думающего о завтрашнем дне, потому что думать вообще скучно, а заботы о будущем излишни. На самом же деле Ирвинг был беден и зависел от милости добрых и любящих родственников. Ему было уже тридцать четыре года, а прочного положения он не имел, и никого это так не тяготило, как его самого. К лету 1817 года у него созрело решение стать писателем. Почему бы и нет? Он уже пробовал писать.
В марте 1819 года он сообщал из Лондона своему другу Бревурту в Нью-Йорк: «Я только что отослал моему брату Эбенезеру рукопись первой части одного произведения, которое в случае успеха я надеюсь продолжить. Сначала я хотел, чтобы брат отправил это для напечатания Томасу, но теперь должен искать другого издателя. Не мог бы ты, как знаток литературы и бездельник, взять на себя заботы об этой вещи? Я хочу закрепить за собой авторское право, вещь напечатать и продать одному или сразу нескольким книготорговцам, которые взяли бы все издание на выгодных основаниях и заплатили бы наличными или надежными бумагами. Так меньше забот и больше выгод для автора, чем если продать авторское право. Я бы хотел, чтобы первому вещь предложили все-таки Томасу, так как он был мне хорошим другом, и я хочу, чтобы ему достались все выгоды, возможные от этого издания. Если вещь будет печататься в Нью-Йорке, держи, пожалуйста, корректуру, так как я боюсь, что в рукописи могут быть неясности, иногда ошибки, а ты знаком с моим почерком».
Стоит прочесть целиком эту переписку, единственную в своем роде по детальности изложения всего издательского процесса. К счастью, почти все письма были опубликованы в 1915 году.
Другое место из этого же письма передает отношение Ирвинга к этому изданию: «Очень боюсь вторичного вступления в литературу. Сознаю свои недостатки, и моя душа так долго была терзаема и волнуема различными тревогами и заботами, что могла утратить бодрость и энергию. Я не брался за высокие темы и не старался выглядеть умным и ученым, как это теперь модно среди американских писателей.[112] Я предпочел обратиться скорее к чувствам и фантазии читателя, чем к его литературному вкусу. Мои писания могут поэтому показаться легкими и банальными в нашей стране философов и политиков, но пусть они будут одобрены в своем духе – все, чего я жду. Я постараюсь подыгрывать на флейте в нашем национальном концерте, а партию первой скрипки предоставляю другим». (Ирвинг символически выбрал себе флейту, потому что действительно очень любил этот инструмент.) Вторая часть задуманного произведения была закончена в апреле, третья – в марте. От Бревурта Ирвинг за это время не имел вестей. В этом, конечно, Бревурт был не виноват. Он действовал энергично, ловко и к тому же бескорыстно. Просто тогда еще не было самолетов. «Я всей душой хотел бы знать твое мнение о первой части, поэтому с нетерпением жду корабля из Нью-Йорка, – писал Ирвинг. – Моя судьба зависит от этого».
III
Первый выпуск «Книги эскизов Джеффри Крейона, джентльмена» появился в мае 1819 года. На титульном листе стояло «Ч.С. Ван Винкль, типограф». Тираж был две тысячи экземпляров – по семьдесят пять центов. Книгу встретили шумным одобрением, но даже тем, кто больше всех расточал ей похвалы, не могло прийти в голову, что это первая американская книга, которая станет мировой классикой. На этот раз автор не пытался скрываться за псевдонимами, вроде озорного Дидриха Никербокера, и критика знала, кому адресовать похвалы: «Изящество стиля, теплый благожелательный тон, непринужденность и сердечность юмора, острая наблюдательность, сочетающаяся с мудрым пониманием и руководимая чувством меры, – качества, и раньше отличавшие мистера Ирвинга, – вновь продемонстрированы в «Книге эскизов» с еще большим обаянием и прелестью… Шедевр, конечно, рассказ «Рип Ван Винкль».
«Книга эскизов». Титульный лист
Благодаря своему комическому духу без примеси горечи, ибо нелепое здесь подано со смехом, в котором, однако, нет ничего презрительного, потому что автор отдает предпочтение чудачествам простой и непритязательной жизни перед современным сумасбродством и фальшью, благодаря яркости и правдивости, с которой нарисован характер Рипа и его родная деревня, благодаря изящной легкости повествования этот рассказ имеет мало соперников».
«Рип Ван Винкль», действительно, был и остается шедевром до сих пор. Как писал другой критик, «Книга эскизов» держится на двух новеллах: «Рипе Ван Винкле» и «Легенде о Сонной Лощине». Справедливость этого суждения может быть подкреплена авторским «Предуведомлением», которым открывалась первая часть книги, но которое далеко не всегда входило в последующие издания: «Эти новеллы опубликованы в виде опыта; если они встретят одобрение, за ними последуют другие. Автор вынужден мириться с некоторыми неудобствами. Он не имеет постоянного жилья и обременен многими заботами. Поэтому он не может сказать заранее, ни что будет в следующих частях, ни когда они появятся. Их объем также будет зависеть от того, каким количеством материалов автор будет располагать в то время.
Его писания будут следовать за его мыслями и настроениями. Иногда это будут непосредственно наблюдаемые им события, иногда чистая фантазия, иногда же он будет обращаться с воспоминаниями к своей родине.
Он не сможет уделять литературной работе безраздельное внимание, необходимое для вполне завершенных произведений. Поскольку для печати их надо пересылать через Атлантику, автор вынужден доверить другим исправление ошибок, часто возникающих при издании. Однако, если его опыты, при всех их недостатках, будут благосклонно приняты, то это будет лучшей наградой автору, ибо, хотя он и не претендует на честь, оказываемую более высоким умам, все же самая дорогая его мечта – завоевать скромное, но прочное место в сердцах своих соотечественников».
Ирвингу лучше всего удавались сцены из родной жизни, а «самой дорогой его мечтой» было одобрение соотечественников – не ясно ли это говорит о его тоске по родине? В тетради, озаглавленной «1817 год. Заметки для „Книги эскизов“», есть такая запись: «Благодатная праздность летнего дня в деревне: лежать в поле клевера с книгой и смотреть на Гудзон. Лодки с хлопающими о мачты парусами…» Что могли предложить ему взамен все реки Англии, все реки Европы, даже все реки рая? Несмотря на опасения Ирвинга, ему удавалось и писать, и публиковать следующие части довольно регулярно. Последняя, седьмая часть вышла 13 сентября 1820 года, через полтора года после первой части. «Легенда о Сонной Лощине» вошла в шестую часть.
Иллюстрация Ф. Дарли к «Книге эскизов»
Продолжавшаяся в это время переписка Ирвинга с Бревуртом очень интересна с библиографической точки зрения. Ирвинг давал подробные инструкции о необходимых исправлениях, а Бревурт отчитывался перед ним в тех изменениях, которые он вносил самостоятельно. Дело сильно осложнялось тем, что письма шли очень долго, и из-за этого возникали недоразумения. Так появились библиографические загадки, до сих пор еще не разрешенные, хотя они и разрешимы.
Просто «Книга эскизов» еще ждет исследователей, которые изучат ее историю и решат все проблемы. Например, почему в пяти частях первого издания каждый последующий том продолжает нумерацию страниц предыдущего, а в шестой и седьмой частях страницы пронумерованы отдельно.
«Книга эскизов» – самое значительное произведение, выходившее в Америке по частям. Поэтому полный комплект семи частей книги – редкость и большая ценность. Заново переплетенные экземпляры с подрезанными краями страниц – и то очень редки, и даже за разрозненные части коллекционеры готовы платить большие суммы в надежде когда-нибудь собрать полный комплект.
IV
В Англии первые номера «Книги эскизов» были встречены с одобрением, а также со скрытым или явным удивлением. Странным казалось, что такая книга родилась не в Англии, а в Америке: американцы, стало быть, не только могут говорить по-английски, но и писать на этом языке книги. Утешением служило то, что книга написана все-таки на английской земле. Уильям Годвин, издатель, политик-радикал, писатель,(1) тесть великого английского поэта Шелли, писал по этому поводу: «Я нахожу в ней немало признаков ума, отмеченного изяществом и утонченностью, т.е. качествами, которые я никак не ожидал увидеть в американце». Были, правда, люди среди издателей, которые обрадовались именно тому, что книга американская: они могли незаконно перепечатывать ее, сколько им захочется. Это обстоятельство, а также многочисленные изменения в тексте, сделанные издателями-пиратами, заставили Ирвинга искать законного английского издателя. Конечно, еще одна причина заключалась в простом и понятном желании увидеть свое имя на лондонском издании. Сначала Ирвинг обратился к Джону Мюррею, издателю Байрона. В октябре от него пришел ответ: «Я прошу Вас поверить мне, что я искренне признателен Вам за Ваши добрые намерения в отношении меня и что я питаю самое непритворное уважение к Вашему таланту. В настоящее время мой дом полон рабочими, и для занятия делами я располагаю только моей конторой, а вчера я был очень занят, иначе я не отказал бы себе в удовольствии видеть Вас. Если я не берусь издавать Ваш настоящий труд, то лишь потому, что не вижу в нем тех возможностей, которые позволили бы нам вступить в тот выгодный контракт, без которого я не могу чувствовать никакого удовлетворения от работы с Вами; но я сделаю все, что смогу, чтобы обеспечить книге распространение, и готов рассмотреть Ваши планы в будущем».
Можно ли получить более любезный отказ? Но он был так же любезен, как и непреклонен. Через три месяца Ирвинг договорился с Джоном Миллером об издании отдельным томом первых четырех частей. Все расходы писатель брал на себя. Миллер издал тысячу экземпляров. Книга пошла. Но вдруг, вовсе не по вине «Книги эскизов», Миллер разорился.
Ирвингу помогло счастливое стечение обстоятельств.
Вальтер Скотт приехал в Лондон, чтобы получить титул и стать сэром Вальтером Скоттом. Он отправился с «Книгой эскизов» к Мюррею и уговорил его взять ее.
То ли Скотту самому нравилась книга, то ли Мюррей был сговорчивым человеком, во всяком случае, Скотт добился успеха, а вскоре и «Книга эскизов» тоже. К середине лета 1820 года издание Миллера, продолженное Мюрреем, было распродано, и уже быстро расходился второй том, содержащий последние три части, а кроме того «Черты индейского характера» и «Филипп из Поканокета» (эти две новеллы не вошли в первое американское издание, но позже всегда включались).
Мюррей купил авторское право за двести фунтов, однако, увидев успех, великодушно прибавил сто гиней, а затем еще сто фунтов. Поистине, Мюррей недаром звался Королем книгоиздателей. В середине 1822 года Ирвинг мог сообщить Бревурту, что получил легкий доступ во все слои общества. «Среди моих новых интересных знакомых, – писал он, – миссис Сиддонс. (2) Удивительно, как мало время исказило ее величественную осанку и благородное выражение лица». Как видно, оно не изменило и ее трагического темперамента. Когда Ирвинг был ей представлен, актриса воскликнула: «Вы заставили меня плакать!» Писатель так растерялся от неожиданного комплимента, что едва нашел что сказать, и уж, конечно, не сумел дать ответ, которого, очевидно, ждала миссис Сиддонс.
Через некоторое время Мюррей издал новую его книгу, и вновь Ирвинг встретился с миссис Сиддонс. «Вы опять заставили меня плакать», – произнесла она, и на этот раз не застала Ирвинга врасплох. Он любезно намекнул, что сочувствие не трудно вызвать у отзывчивой души, и попал в точку.
V
В 1832 году Ирвинг вернулся в Америку и убедился, что за время отсутствия не только не был забыт соотечественниками, но стал даже еще более популярен.
Однако он всегда был застенчив и чуждался большого общества, да и льстивое поклонение столицы его не привлекало. В двадцати милях выше Нью-Йорка по течению Гудзона он построил себе дом с усадьбой и назвал все это «Солнечный край». Через пятнадцать лет и туда вторглась цивилизация: по берегу Гудзона стали строить железную дорогу. Для Ирвинга это было равносильно концу света, но он тем не менее любезно принял руководителей работ и что касалось необходимых разрушений, положился на скромность строителей.
Через два года Ирвингу пришлось искать защиты у закона. В письме своему другу и директору железной дороги губернатору Кемблу он рассказывал: «Ужасное нервное состояние было у меня вызвано тем, что в полночь я был разбужен адскими звуками парового гудка вашей железной дороги. Они привели меня в возбуждение, которое длилось с час. Я не спал до рассвета и плохо чувствовал себя весь следующий день». Ирвинг явно был покладистее характером, чем многие его собратья по искусству, и уж, конечно, не обладал качествами американского бизнесмена с его беззастенчивостью и железным упорством. Ирвинг был олицетворением мягкости и доброжелательности. Жалоба на «адские звуки» гудка – единственная жалоба на те неприятности, которые принесло ему соседство с паровозами.
Тысячи людей в наше время проезжают «Солнечный край» дважды в день, исключая праздники, воскресенья и время отпусков, т.е. те дни, когда они не ездят на работу. Но надо полагать, что быстро скользящие электропоезда, не имеющие к тому же повода свистеть вблизи «Солнечного края», меньше нарушают покой тихого города Ирвингтона, чем их грохотавшие и дымившие предки. Озеро Тапан Зее выглядит по соседству с «Солнечным краем» так же, как и в прежние времена, разве что ветер тревожит это озеро, а так оно спокойно и невозмутимо, как дух самого Ирвинга. Гудзон хранит этот дух в благодарность писателю, черпавшему из него свои мотивы и легенды, заменившие Америке фольклор.
VI
За несколько месяцев до смерти Ирвинг видел в театре игру Джозефа Джефферсона, молодого потомственного актера. Он заметил в нем большое сходство с его знаменитым отцом и позднее, прочтя об этом в опубликованных письмах Ирвинга, Джефферсон был польщен таким сравнением и вниманием писателя. «Я оторвался от книги, – пишет актер в воспоминаниях, – и думал, что такой похвалой можно гордиться по праву.
Я подумал также о том, что Вашингтон Ирвинг – автор «Книги эскизов», а в ней есть странный рассказ «Рип Ван Винкль». Рип Ван Винкль! Имя волшебное.
Не тот ли это герой, которого я ищу для сцены? Американская легенда американского писателя, конечно, была бы прекрасным материалом для американского актера».
В то время уже было поставлено по крайней мере четыре разные инсценировки этого рассказа.[120] Сам Джефферсон-старший играл в одной из них. Его сыну, однако, ни одна из этих постановок не нравилась. Тогда он сделал свою. Она тоже не вполне его устраивала, но он верил в свой замысел, и, когда после очередной переделки пьеса была показана в Лондоне 5 сентября 1865 года, она получила восторженный прием. Имя Джефферсона и теперь связано прежде всего с ролью Рипа.
Однажды он показал спектакль в деревне Катскиль, родине Рипа Ван Винкля. На приеме после окончания спектакля церемониймейстер от волнения представил Джефферсона так: «Мистер Вашингтон Ирвинг!» Ирвинг, наверно, сумел бы оценить комичность ситуации и даже был бы польщен. В новелле Рип проспал двадцать лет, но когда он наконец проснулся, то оказался бессмертным, а вместе с ним его создатель и лучший исполнитель этой роли на сцене.
————
1. Автор изданного у нас романа «Калеб Вильямс, или Вещи как они есть».