Андрей Рубанов. «Живая земля»
Издательства: Астрель, АСТ, 2010 г.
В предыдущем романе «Хлорофилия» Андрей Рубанов рисовал довольно мрачную картину: Россия сжалась до размеров Москвы, в Москве построены грандиозные небоскрёбы, и чем выше этаж, тем выше статус жильца. Сибирь в аренде у китайцев. Основной источник жизни — загадочные стебли, мякоть которых — суть наркотик. Зависимость от наркотика практически абсолютная. Человек в не самые длинные сроки может самым натуральным образом «пустить корни». «Хлорофилия» —это мир потребления во всей сказочной, гламурной и нечеловеческой красе. Убедительный рассказ о том, что происходит с человеком, которому больше нечего хотеть. Но однажды китайцы принимают решение уйти из Сибири, потому что там всё закончилось…
Роман «Живая земля» — продолжение «Хлорофилии» — рисует картину не менее мрачную. Прошло двадцать лет. Гигантские растения объявлены запрещёнными. В башнях — разруха, они постепенно идут на слом. И только на верхних этажах обитают маргиналы, которым всё необходимое для жизни доставляют как контрабанду. Иногда, в целях профилактики, по верхним этажам пускают ракеты вертолёты. Один из нелегальных снабженцев деклассированных элементов верхних этажей — Денис Герц, сын главного героя первого романа. Кроме этого, Денис представитель почётного ремесла молотобойца (это те, кто работает на добровольном разрушении башен). Снова в почёте не потребление, а созидание. Основной девиз эпохи — «Делай вещи, а не деньги». А, собственно, столица, Новая Москва, теперь в Сибири. Город под специальным колпаком. И если внешне город выглядит как предел мечтаний, то при ближайшем рассмотрении не всё так идеально. Не вдаваясь в подробности, стоит сказать, что Герцу становится известно об одном артефакте, вокруг которого и строится основная интрига романа.
Однако если бы всё дело было только в артефакте, то «Живая земля» пополнила бы собой легион книг на тему «наступило ближайшее будущее, избранный должен спасти мир» с неизменным и абсолютным хэппиендом в финале. Тем более, что все сопутствующие ингредиенты апокалиптического боевика наличествуют: погони, спецслужбы, могущественные негодяи, сектанты без тормозов, порочные девицы.
Но, по читательскому счастью, это было бы слишком просто. И совсем не в духе Рубанова. Очевидно, что для автора мир этих двух романов — это фон для актуального высказывания. Но этот фон ярок, живописно прописан, достоверен. И если в первом романе Рубанов жег глаголом как напалмом по миру потребления (и неважно, какой этаж за окном, и какие тренды в фаворе), то во втором — всё переворачивается с ног на голову. Перед нами время распада. Та самая точка, где «до основанья мы разрушим». Рубанов, как и в автобиографической прозе, со звериной непримиримостью набрасывается на сегодняшнюю действительность. И по точности и глубине понимания того, что вокруг, Рубанов может составить достойную компанию Пелевину. Но если Пелевин витийствует, забираясь в заоблачные эзотерические сферы, то Рубанов крушит (так и хочется написать «фигачит») всё вокруг с крикливой упёртостью лидеров стихийных митингов. С той разницей, то у Рубанова получается куда художественнее, а потому — честнее и убедительней.
И, по большому счёту, никаким счастливым финалом не пахнет. Можно разрушить башни, можно спрятаться под прозрачный купол, можно создать безналоговую зону, но люди, по Рубанову, не меняются. И каким бы ни были условия и среда обитания — никто не отменял алчность, предательство, подлость. Но главное — никто не отменял надежду. Проблеск света всё-таки угадывается. А это куда важнее, чем с десяток «поцелуев в диафрагму»…
ЦИТАТА НАУГАД:
«– Ты живешь в самой лучшей стране, – говорил майор, чуть подаваясь лицом и плечами к Денису. – Впервые за всю мировую историю у нас в России бесплатный хлеб. Впервые за всю историю у нас государство освободило бизнес от всякого давления. Мы, бляха медная, создали безналоговую зону размером с четыре Европы. Мы реформировали армию. Мы за каких-то пятнадцать лет, бляха медная, наполнили прилавки простой и дешевой едой. Мы запретили всю рекламу, кроме социально значимой. Мы сделали многое и сделаем еще больше. И вдруг какие-то уроды, вместо того чтобы помогать нам делать вещи, начинают пугать нас сказками о том, что завтра трава опять вырастет! Ты хочешь позволить таким уродам ходить рядом с тобой, бляха медная? По одним и тем же улицам? Ты хочешь, чтобы они, бляха медная, смеялись над тобой и шептали, бляха медная, в спину, что у тебя ничего, бляха медная, не получится? Хочешь?
Денису стало стыдно, и слезы навернулись на глаза; но он сделал над собой усилие и не заплакал…»
Разрушение башен — аллегория борьбы с Системой.
Но слепое крушение основ «всемогущих» людей — результат безысходности воздействия народа на этих самых «всемогущих». Можно сразу понять, что на интеллектуальное не тянет этот сюжет.
И сравнение с Пелевиным неуместно из-за его однобокости.
Вот если бы по Кастанеде менять мир вокруг себя вследствие осуществления изменений в себе, то это была бы интеллектуальная вещь с большим запасом прочности в поисках Надежды и лучшей доли.
P.S. Это лишь моё вступительное мнение перед возможным прочтением книги.