Как вступление – выдуманная короткометражка: за окном идет снег, играет Стив Райх, бесконечный быстрый мотив повторяется и повторяется, снег идет, а больше не происходит ничего.
Валерий Молот малоизвестен в России как переводчик Беккета. С семидесятых годов живет в США. Относительно недавно в питерской галерее Борей вышла маленькая книжка его стихов, единственная. Где еще, кроме Борея, достать ее – вопрос. В этом году ему исполнится 70, так что есть полное право на такие слова:

я писал тогда 20 лет тому назад – все имеет смысл и никакого значения,
точками переводил на бумагу восклицания и многоточия,
без смысла – но со значением, или
как я запишу спустя 20 лет, со значением – но без смысла.

«Поэта занимают следующие темы…» Ничего нового в этих темах нет. Как сказал музыкант Питер Хэммилл, который уже 40 лет делает то, что хочет, оставаясь интересным, вся жизнь укладывается в три маленькие категории: отношения между людьми –

больше чем живых я люблю мертвых,
потому что мертвые любят меня больше чем живые.
и больше чем тебя я люблю память о тебе,
потому что память о тебе – любовь большая чем твоя.

время –

бояться за завтрашний день это страшно, но страшнее этого –
бояться за день прошедший, за день который быть может был последний.

и вера –

о Боже, я не боюсь я просто удивляюсь –
и не потому что забыл страх,
просто вспомнил удивление.

Но интересуют нас не темы, а техника. И самый стиль этой техники заставляет быть минималистичным в ее описании.
Минимализм в музыке придумал сто лет назад француз Эрик Сати. Придумал с целью вполне прозаической: посетителям мебельных магазинов нужен был ненавязчивый фон. Музыка так и называлась – «меблировочная». Представьте это, как фон счастливой жизни, словно нарочно созданный для того, чтобы на него не обращали внимания:

долго. долго тянется. долго тянется ночь. долго тянется ночь перед свободой.
долго тянется ночь перед свободой как и все долгие ночи.
долго тянется ночь перед свободой как и все долгие ночи как и все ночи.

Позднее минимализмом увлекались Стив Райх, подошедший к нему строго академически, Майкл Найман, опустивший его до уровня «ну очень красивых популярных мелодий» и симфонический Филипп Глас. Под его орган медленно падает горящая ракета в фильме Годфри Реджио, родоначальника жанра «ну очень красивых кадров под этническую музыку» и человека, проведшего в молчании более десяти лет. Пока ракета падает, продолжается стихотворение:

и. и в такт. и в такт долгой ночи. и в такт долгой ночи перед свободой.
и в такт долгой ночи перед свободой тянутся слова.
и в такт долгой ночи перед свободой тянутся слова на ночной бумаге –
друг – может и друг. брат – может и брат. но первой предаст жена.

Техника Валерия Молота – возвращение холодной мысли в стихи, откуда она так легко убегает, испугавшись очарования нашего красивого языка. Чтобы мысль не сбежала, помогает минимализм слов; помогает отвлечение от слов вообще, поскольку они – всегда средство, и никогда – цель. Так художник и оператор думают, какие вещи не пускать в фильм, и как должен падать свет. И, как условие:

этим отгородиться. сначала отгородиться.

Читаем:

по слову начинаю собирать я тебя – и не собрать.
потому что не с начала ты начинаешься, не со слова.

ты начинаешься не со слова и не слово ты начинаешь – не себя.
ты начинаешь много слов – ты начинаешь меня.

но нет у меня власти поделить слово с тобой.
и нет у меня силы поделить слово.
и нет у меня слова, которое начало бы тебя с начала –
ибо ты начинаешься не с начала, ты начинаешься не со слова.
и значит ты начинаешься не с меня.

В начале заданы все слова и ноты. Определившись со стилем и цветовой гаммой, мы избавляемся от львиной доли вопроса «о чем писать?» Мы находим что-то сильнее нас: гармонию.

ты начинаешься не с меня. и началась ты не с меня.
и нет у тебя власти отнять у меня слово. и нет у тебя силы поделить меня со словом.
и нет у тебя слова, которое отняло бы у меня начало –
ибо я начался с начала, которого ты не знаешь.

я начался со слова, и значит я начался с начала.
и в начале вся власть моя – делиться словами, но с собой.
и в начале вся сила моя – делить слова, но для себя.
и в начале все слова – мои.
все – мое – в начале. кроме тебя. потому что ты началась не с начала.

Слова остаются теми же. Однако не мы владеем ими, они овладели нами, почувствовав мысль, как кровь на губах. Это пугает, потому что выдает в авторе аскета: натренированного и неподкупного.

ты началась не со слова, и не слово ты начинаешь.
ты началась с молчания. и молчание ты начинаешь.
и молчание начинает тебя, собирает тебя.
тебя соберет молчание и даст власть тебе – делиться молчанием,
и даст силу тебе – делить молчание, даст тебе молчание – даст тебе начало.

Вошел новый актер – молчание. Забормотанные, мы заметили его не сразу и взяты за шкирку.

твое начало – молчание. и не собрать из молчания слов.
мое начало – слово. и не собрать из слова молчание.
не собрать нам друг друга и не разделить – меня со словом, тебя с молчанием.

Сочиняется ради взрыва, чтобы сказать не то, что хотел, чтобы загнанный в тупик собеседник что-то понял в своей оглушенности – и стал чуть выше. Древний способ достигать просветления, запутавшись окончательно. В музыке такой взрыв наступает по ходу фразы, потому что в итоге все должно успокоиться тоникой. В литературе он возможен – и нужен – в самом конце. И безупречность всего текста – лишь средство усилить взрыв. Для этого достаточно палки или пары слов. Наша цель – не литература, не искусство вообще, а воспитание души. Таким образом, зная, зачем это все, отныне мы поняли – как.

и нет у нас власти – отказаться от своего начала.
и нет у нас силы – поделиться началами.
нет у меня слова, которое замолчало бы.
нет у тебя молчания, которое бы заговорило.

и значит нет у меня тебя – собрали мои слова.
и значит нет у меня тебя – собрало твое молчание.

А книжка «Так просто» звучит в темноте киноклуба, не помню уже, перед каким фильмом. В первом ряду там все время садятся старухи – и спят. Молодежь перешептывается сзади, нетерпеливо ожидая, когда «начнут петь». Истина, как обычно, где-то посередине.

опять ниоткуда начинается молитва – утренняя и всей жизни –
нельзя не вернуться? вернуться нельзя?