Поговорим просто так.
Поговорим о вещах необязательных и потому приятных..
Ф.Искандер
Начну издалека.
Всегда лучше начать издалека – это раздвигает горизонты читателя и добавляет уважения автору.
– Да-а, смотри ты, – думает читатель, – откуда зашел! А мне и в голову не приходило, что дядька в Киеве имеет такое непосредственное отношение к бузине в огороде…
Где-то я уже об этом писала…
Ну ладно.
Итак, вернемся на… э-э… можно не уточнять, на сколько именно лет назад?
Достаточно сказать, что это были советские времена, а юная Дженни занималась на подготовительных курсах при истфаке МГУ.
Для своего возраста я была довольно начитана. Даже можно сказать, что мне не было равных в родной школе, и я победила в литературной игре свою классную (во всех смыслах этого слова!) руководительницу, побив ее именами Заболоцкого и Ахматовой. Учительница вяло отбивалась при помощи программных Максима Танка и Демьяна Бедного. Стыдно до сих пор! Чего выпендривалась… В отместку за двойку, что ли – единственную, кстати! – полученную на уроке литературы за отказ учить наизусть «Слово о полку Игореве»? «Слово» пришлось-таки выучить. Зачем? До сих пор помню: «Не лепо ли ны бяшеть братие начати старыми словесы трудный повестий о походе Игоря, Игоря Святославовича…»
Но продолжим наш «трудный повестий».
Итак, подготовительный курсы.
Довольно быстро оказалось, что вся моя начитанность гроша ломаного не стоит – я СТОЛЬКОГО не читала! Но справедливости ради стоит сказать, что этого СТОЛЬКОГО мне просто и взять было негде! Не издавали! А если издавали, то такими мизерными тиражами, что до районной библиотеки это просто не доходило.
Так что я лихорадочно принялась восполнять пробелы в образовании.
Я, например, переписывала от руки «Поэму горы» и «Поэму конца» Марины Цветаевой – тоже с рукописи, между прочим! Конечно, не с цветаевской! – а с двадцать пять раз переписанной кем-то откуда-то с ошибками, описками и непонятками. Представляете, в какую головоломку превращалась поэзия Цветаевой, и сама по себе сложная для восприятия?!
Так вот, подготовительные курсы. От занятий по литературе не осталось в памяти ничего, кроме призыва читать «Антоновские яблоки» Ивана Бунина. Но вот занятия по русскому языку… Преподавательница русского языка Нина Серафимовна. Невысокая, полноватая, обаятельная. Она пробудила в нас интерес к литературе – интерес не школьный, а насущный, жизненный. В день смерти Твардовского она пришла в черном платье и заставила нас встать и почтить его память, а потом все занятие рассказывала нам про Твардовского, про «Новый мир», читала его стихи…
Спасибо Вам, Нина Серафимовна! Прошло полжизни, а я помню Вас, помню этот урок, помню, как Вы заставили нас – по молодости лет еще равнодушных ко всему, кроме себя самих, глотать слезы и сопереживать.
И понять, что литература – это не просто черные буковки на белой бумаге…
…что строчки с кровью убивают – нахлынут горлом и убьют…
Диктанты мы писали по Фазилю Искандеру.
Нина Серафимовна считала, что у него чрезвычайно грамотная проза – с точки зрения правил русского языка. Да, верно – но какая умная и уморительно смешная! Поэтому диктанты занимали у нас вдвое больше времени, чем обычно: сначала мы хохотали над зачитанным предложением, а потом писали, стараясь правильно расставить все запятые в его фразах, изобилующих всякими там сложно-подчиненными предложениями и распространенными определениями.
Как только появилась книжка Искандера, я ее тут же купила. Вот она передо мной – белая обложка, красно-синий рисунок. Довольно мрачная физиономия автора на фотографии. Фазиль Искандер – «Дерево детства». В книгу вошли рассказы, позднее объединенные в сагу под названием «Сандро из Чегема», и «Созвездие Козлотура». Книжка была довольно быстро выучена наизусть. И хотя с тех пор Фазиль Искандер написал огромное количество произведений, и весь трехтомный «Сандро из Чегема» стоит у меня на книжной полке и время от времени перечитывается – с целью поднять жизненный тонус! – все же та первая книжка – самая любимая!
Первая любовь…
Фазиль Искандер показал мне силу иронии; научил, как сказать то, о чем нельзя говорить открыто; как посмеяться над тем, над чем смеяться просто опасно.
Ясный, чистый язык, острое чувство смешного, детская наивность – «людям нравятся наивные люди. Наивные люди дают нам возможность перенести оборонительные сооружения, направленные против них, на более опасные участки. За это мы испытываем к ним фортификационную благодарность»…
…детская наивность, тысячелетняя мудрость, и любовь – любовь к этому миру, к каждому человеку, к каждой живой твари. Проза Фазиля Искандера пахнет козьим сыром и молодым вином мачаркой, дымом костра и цветущим персиком. У нее вкус родниковой воды и лесной черники, грецкого ореха и поджаристой мамалыги…
Это целомудренная проза, сдержанная и сильная.
Сейчас, когда перечитывала, меня поразило описание первого поцелуя между мальчиком и девочкой – почти страница! Дольше, чем сам поцелуй! Кто сейчас способен ТАК описать пробуждение первого чувства, сладость робких прикосновений, застенчивое полудетское кокетство? Вот кульминация:
«…не надо, – слышу я провоцирующий шепот и погружаю губы в сотрясающий (может, каким-то детским или допотопным воспоминанием?) молочный, млечный запах ее щеки. Проходит головокружительная вечность, и я чувствую, как постепенно благоухающая облачность первых прикосновений рассеивается и ощущение делается все суше, все слаще, пожалуй, слишком…»
Не буду рассказывать о сюжетах, о подробностях – желающий прочтет сам и узнает, почему оказался в могильной яме маленький мальчик, как Колчерукий получил свое прозвище и зачем посадил у своей могилы тангровое деревце…
А кстати! Что это за тангровое деревце?
Читатель узнает, в чем таится причина болезненного интереса москвичей к сводкам погоды, почему так важно вовремя сменить вывеску и куда делось с небосклона созвездие Козлотура.
Хочу напоследок привести еще одну цитату:
«Я полагаю, – пишет Фазиль Искандер, – чтобы овладеть хорошим юмором, надо дойти до крайнего пессимизма, заглянуть в мрачную бездну, убедиться, что и там ничего нет, и потихоньку возвращаться обратно. След, оставляемый этим обратным путем, и будет настоящим юмором.
Смешное обладает одним, может быть, скромным, но бесспорным достоинством: оно всегда правдиво. Более того, смешное потому и смешно, что правдиво. Иначе говоря, не все правдивое смешно, но все смешное правдиво. На этом достаточно сомнительном афоризме я хочу поставить точку, чтобы не договориться до еще более сомнительных выводов».