Я понимаю, что настоящего журналиста из меня уже не получилось. Пример — именно в те часы, когда в Будапеште происходил бунт, я на соседней от Парламента улице фотографировала мадонну, стоящую во дворике часовни. Вечер, темный кустарник, позади взревывают автомобили на перекрестке перед мостом, и — она — из белого камня, освещенная одной лампой подсветки. Казалось, чуть склоненное лицо с нежным округлым подбородком — светится само, изнутри. Никого, решетчатые ставенки, черный двор. И — мадонна.
Когда в прошлом году я попала на творческий вечер, посвященный выходу книги Сергея Жадана «Депеш мод» на русском языке, я очень хотела написать об этом вечере сразу. С пылу, с жару, актуально. И, радостно пряча в рюкзак книгу с автографом автора, конечно, заверяла Сергея, что — обязательно! Сразу!! Как только доберусь домой, так — сразу!!!
Но — не написала. Слишком много дел. Очень тяжело их отодвинуть. Иногда — невозможно. Время шло, я помнила о вечере постоянно, и все прикидывала — не поздно ли. Не опоздала ли совсем.
А потом, взявшись перечитывать роман в третий раз и во второй раз поспорив с сыном об очередности чтения его, вдруг поняла, что это — самый верный показатель!
Разве можно опоздать написать о книге, которую тянет перечитать! Которую делишь с человеком следующего поколения? И если я — помню и, кивая согласно, узнаю реалии, в романе описанные, то — мальчишка, выросший совершенно уже в другой жизни — улучив момент, сует книгу в рюкзак и убегает из дому, оставив меня немножко злиться — опять читаем параллельно!
Первый раз я попала на вечер Жадана в Керчи, где был он по приглашению неугомонного Игоря Сида. Керчи с Сидом повезло, конечно. Когда-то он работал там, и до сих пор, наезжая летом, нянчит наш город, привозя интересных людей.
Сергей читал стихи, укладывая строки одну на другую, вытягивая цепочки рифм, образов… Острия метафор и плоскости повествования, вспышки сравнений и туманные пятна недоговоренностей… Следом Сид читал те же стихи на русском языке — в собственном переводе.
За окнами калилась белая жара, в библиотеке было неожиданно прохладно.
Сергей справился и с жарой, и с нехваткой времени (всего один день был у него за все про все), с большим достоинством ответил на парочку глупых вопросов — среди нормальных были и такие. Например, убила наповал меня дама, грозно попенявшая автору, что стихи он читает и разговаривает — на украинском языке, несмотря на то, что — в Крым приехал.
Я подскакивала на стуле, мучимая желанием задать встречный вопрос патриотке — у Бегбедера, например, она тоже потребует знания именно русского, именно в Крыму?
Но Сергей был спокоен. Толков и внимателен. Терпелив и невозмутим. И — все объяснял, обо всем рассказывал.
А через полгода — мокрый московский снегопад. Снова — всего один день, сразу с презентации — на поезд.
А я опять слушаю прекрасно поставленный Сережин баритон. И смеюсь вместе с залом над приключениями непутевого Собаки в родном Харькове. Слушаю Анну Бражкину, переводчика книги. И понимаю ее вполне, когда вижу, как не может она удержаться от смеха, с трудом дочитывая фразу:
«…Собака совсем расслабленный, он смотрит на витрину, за которой стоит продавщица в белом халате и тоже смотрит, как за окном на улице, как раз против нее, стоят двое сволочной внешности ублюдков, держат под руки третьего такого же и показывают на нее пальцами. Она смотрит с ненавистью, Собака как-то фокусирует взгляд, распознает свое отражение и вдруг замечает, что в этом отражении есть еще кто-то, какое-то странное существо в белой одежде с огромным количеством косметики на лице, тяжело поворачивается в его оболочке, в границах его тела, будто пытается прорваться сквозь него, так что ему становится плохо, наверно, думает Собака, это моя душа, только почему у нее золотые зубы?»…
Снова Жадан читает свои стихи, а после — их же читают переводчики — на презентации их было трое.
И кто-то из слушателей, задавая вопрос, не удерживается, чтобы не отметить — но ведь это же не украинские стихи!
Я тоже так считаю. В стихах Сергея нет квасного патриотизма. Нет галушек, свиток и шаровар величиною с Черное море. В них — жизнь. Та жизнь, что рваными клочьями кружит вокруг нас — всегда не такая, всегда вызывающая стермление переделать в ней что-то. И всегда — такая настоящая в этом рваном совершенстве. В совершенстве, которое может почувствовать человек вне зависимости от национальности своей, а лишь от способности — открыться, не боясь этой жизни.
Вот он стоит, совершенно спокойно держит аудиторию, заставляя более полусотни человек завороженно следить за каждым своим жестом, заставляя людей смеяться или грустить, повинуясь голосу, жесту, строке… Один из очередного потерянного поколения. Того, никому не нужного, брошенного на произвол судьбы поколения, которое оставили не то, что без достатка и будущего — без малейших нравственных ориентиров и веры во что-либо, кроме шальных денег.
И читает строки, переведенные на десяток языков, упрямо доказывая и нам и себе, что, если человек — человек, то он им станет. Если не испугается — стать, например, поэтом.
Елена Черкиа, автор литературного портала Книгозавр — специально для портала Хайвей
|
