Три пожилых дамы, три вдовы в очередь читали стихи в память покойным мужьям. У одной из них, бывшей столичной барыни, мужей было три; все они были ученые, профессора, принадлежали к одному и тому же узкому кругу, и все они, в свою очередь, умерли. Хотелось спросить, какому номеру конкретно адресована некрофильская поэзия трижды вдовы, но правила клубного этикета не допускали бестактных вопросов. Вообще никакие вопросы не допускались, и комментарии тоже. Полагалось выражать восторг, но коротко, не затягивая, чтобы все записавшиеся на чтение члены клуба успели выступить.
Другая дама, из украинского «ундерграунда», тем не менее пишущая по-русски, читала белые стихи, или верлибры. Что такое верлибр? Так называемые свободные стихи, без размера и рифмы, дабы ничто не сковывало свободу самовыражения. Например, верлибр широко известной в узких кругах поэтессы Веры Павловой, создавшей в Живом Журнале «Сообщество Веры Павловой»:
Почистила зубы.
Больше я этому дню ничего не должна.
Нечто вроде седьмого сна Веры Павловны, если вам нравится такая ассоциация; так и хочется спросить: a как же другие гигиенические процедуры? Отменились на сегодняшний день?
Дама из ундерграунда читала что-то подобное, но все же не достигавшее павловских высот. После очередной бессмысленной поэтлибры она делала паузу и спрашивала:
— …Еще…?
Не «еще, еще», как говорила, задыхаясь, беременная своему любовнику, когда еще не была в тягости, а значительно, проставляя сценическую паузу до и после: «…ЕЩЕ?…». И клубники с радостной готовностью откликались:
— Конечно, дорогая, конечно еще. Ах, вот она, настоящая литература!
И дама читала, но наконец и это закончилось. После нее к чтению приступил мужчина лет шестидесяти; он читал рассказы o своих детях, какие они умные, талантливые и многообещающие. Хотелось разделить его отцовские чувства, но не получалось, настолько все написанное походило на гайдаровские “Голубую чашку” и другие пионерские рассказы, которые автор читал в детстве. Видимо, это было последнее, что он прочел, после этого – только писал, и писал, и писал… рассказы никак не кончались, дети его сидели у всех в печенках, когда же он закончит? Наконец! Ах, замечательно! Какие у вас миленькие рассказики получились!
И так оно шло, и шло, и до меня дошло. Я оказалась последней, все устали, но рассказ «Манефа Суррогат» , довольно длинный (как сказала одна литературная дама , * у нее все рассказы длинные*), так вот, Манефу слушали не прерывая ни звуком, ни вздохом. Я закончила — и ничего, гробовое молчание. На этом и разошлись, а я все в недоумении — понравилось? не понравилось? но ведь дослушали, не прервали…
Так вот пишешь и не знаешь, совсем как та беременная в метро, которая сказала подруге (я рядом сидела и конечно подслушивала):
— Я его еще не родила, а меня от него уже тошнит.