1.

Если кто-то считает, что в мире существует много людей, не занятых привычными ощущениями реальности, то это, конечно, его сугубое дело. Ни дать, ни взять, ни запретить, ни съесть глазами обед в воображении. Если пытаться перевести язык логики одного человека на логику другого, то окажется, что это — не самое простое в мире занятие.
Вам вовсе не обязательно быть торчом, другом мух, другом острых железок, чтобы навсегда оставаться иным. Что может быть, помимо дома, семьи, работы, всяких там попыток убежать от реальности в вымысел? Это так же, как печать в файл.
Вот варится в кастрюле что-то. Вот берешь ты голову и кладешь туда, и она варится вместе с тем, что уже прошло, и с тем, что только будет.
Сияет телевизор. Из него высовывается рука, хватает тебя за волосы и тащит. Когда рука начинает понимать, что этого мало, она проникает в твой организм через рот, там находит кишки, и, весело подхватывая это говноперерабатывающее предприятие, также тащит к себе. Это называется тащить за шкварник. В телевизоре, да, там тусуются туда сюда разные людишки, шумят дела, единственный смысл которых — это виды еды.
Еда глаз.
То есть, это не то, чтобы ты прямо так и питался глазами. Это — другое.
Еда, как еда. Открываешь рот и точишь. Если ты при этом не один, тебе могут сказать, мол, закрой жало, чавкай поменьше, но это так, процесс.
Еда как торч, и торч — как еда, это уже иной концепт.
Но есть человек.
Есть словарь.

Многоклеточный словарь — это большой, разнообразный, очень непростой пацан. С ним просто так не поговоришь. Даже будучи твоим, личным, он не торгует еблом. Это не просто. Если по осени сад полон яблок, то это полнота двояка. Или она висит, или же — лежит.
Так же было и со мной в то утро. С моими мыслями. С моими словами. Со словарем. С яблоками.
Я понимаю, что мэджик машрумз — это тоже пацаны. Семейка отвлеченных концептуалистов. Не зря ведь говорили, что Ленин — гриб. Нет, я не собираюсь одухотворять растения, ибо это уже будет началом конца. Окажется, что мой разум отказался воспринимать человеческий мир по собственной воле. Вышел за околицу, помахал рукой. Что там под крышей осталось? Телек, нафиг. Фридж стоит, тарахтит. Тараканчики некисло идут вперед. Вдоль плинтусов, внутри просевшего в бездну ума. Хлебные крошки возбуждают в них чисто нормальный интерес. Нормальные травы все остались там, и тут уже понятно, что нужно знать меру. Чисто знать меру. Потому, когда ты переусердствуешь в торчаньях, тебя уже не остановить.
Кто ты тогда?
Нет, не гриб. Гриб — это моно существо, Ленин. Видать, никто из людей больше и не был грибом. А вот ты….
Я….
Это хорошо, что некоторые философы признают наличие всеобщего разума. Я — маленькая частичка.

А словари высыпаются. Несутся к земле, точно яблоки. Стучат, крутятся, катятся, красные, желтые, зеленые пацаны. Слова-маски. Слова-иглы.
Вы знаете, иногда, когда мозг гниет, в нем проносятся самые странные, самые необыкновенные слова. Таких больше нет нигде. Это невозможно. Таких образов быть не может в природе. Это — не антилогика даже, а липкая грязь, выделившаяся между извилинами. Если бы была вентиляция, то сквозь нее наверняка бы все это просачивалось наружу. Тут бы, зачуяв ласковые испражнения, прилетели бы зеленые мухи. Собрались бы и летали. Вообще, им положено вокруг жопы крутиться, но тут уж явно не все не так. Это — ум, который завонял, не развившись.
Мне кто-то говорил это. Какой-то босяк. Сначала он, конечно же, объяснил, что он — босяк, а потом выдал всю эту структуру ментала.
-Одни жрут, другие — жрут друг друга, третьи эти вещи совмещают, а потому ничего нет. Что ты есть, что тебя нет, никакой разницы. Потому я и босяк.
-Если бы были бабки, было бы веселее, — ответил я тогда.
-Чисто бабки? — спросил он.
-Чисто бабки.
-Умный ты парень, я смотрю.
-Так все думают.
— Чисто все.
-Чисто все.
-И ты чисто как они.
-Ну да.
-Чисто ты все знаешь. Чисто думаешь, что ты, вот, сейчас, чисто только начал жизнь, чисто все еще впереди. Ты еще не всех девочек в своей жизни поимел, не все травы выкурил, не всем ширивом прокололся, можно сидеть и видеть, как вся нафиг жизни чисто впереди. Лайф хэз джяст беган, братан. Чисто беган. Ты думаешь, есть что-то еще. Вот она лавочка, на которой мы чисто сидим, вот чисто пиво, в кармане у меня коробок шмали, и ты думаешь, что охренеть, да, ты чисто записал этот день на особенный счет. А вот идет чисто транвай. Я вчера ехал в транвае, чисто до пацанов ездил, чисто бабок взять, а вдоль путей шел чисто мужик. Чисто он оступился. Оба! Смотрю — чисто смерть!
-Просто ты — босяк, — возразил я ему.
-Не говори так никогда!
-Почему.
-Чисто запомни. Только босяк сам про себя может сказать, что он — босяк.
Мы сидели в закутке на районе. Часть домов была отдана сквозняку. Он там гулял постоянно — от начала своей эры до бесконечности. Полиэтиленовые кульки мотались, будто умершие души, вверх и вниз, влетали на балконы верхних этажей и там шелестели. С другой стороны росли новые многоэтажки. Там была вечная грязь. Поодаль же мои друзья сеяли траву. О ней еще никто не знал. Но была весна, и первые всходы еще не могли никого интересовать. Трава только вздымала свою энергию навстречу безликости коробок. И было еще неизвестно, кто ее будет мацать.
-Чисто смерть, — повторил мой собеседник.
Я же всегда старался держать свою душу на замке. Зачем пускать в нее и сквозняки те же, и непонятно какие идеи.
Проснувшись в то утро и ощутив непонятную какую-то легкость, облачную, воздушную, может, стратосферную, я глаз не открыл, но задумался.
Многие люди, увлекающиеся ширивом, стремятся наверх, но мутный ум им постоянно это запрещает. Я это хорошо знал. Хочешь кричать, а рот заклеен.

— Что это мне так легко?
— Странноватая покайфность.
— Облака!
Я любил разговаривать с собой. Нет, тут дело не в дозах, и не в том, что у каждого организма есть свой вечер, а мое солнце уже давно перевалило за вторую половину. Просто сон боролся с явью. Спящая часть не отпускала поводья, чтоб побегать еще в первозданном, подпорченном, правда, мраке. «Я» реальное хотело реального.
Отступление насчет реального: В соседнем подъезде живет человек, и его зовут Реальный. Нет, у него типа имя конечно есть, но что сейчас имена? Васи, Пети, Сергеи. Вообще, в нашем районе все родившиеся младенцы, я имею в виду прошлый год, были названы Сергеями. Ах, да. Реальный сейчас работает в ментовке. Там много наших пацанов. Они, правда, ссучиличь все.
Реальный всегда знал силу реала. Когда он собирал марки, многие члены нашей толпы, не просто, заметьте, члены, как-то все попросыпались. Знаете, это когда входишь в пыльное помещение и видишь массу паутины, обиталище пауков. И ты молчишь, и пауки молчат, и кажется, что это — очень даже серьезный сайленс. Но про радио сайленс уже и не помнит никто, а такая тишина — это индевение суеты. Но только подуть один раз на эти паутины, и начинают приседать пауки, будто спортсмены. Потом ты их уже не остановишь. Мы как-то по накурке очень внимательно следили за пауками, я потому так уверенно об этом и говорю.
Так вот, мы все вдруг проснулись.
Это была нашествие.
Реальный не мог понять, в шутку это или в серьез. Он даже немного кипешевал, думал, что над ним будут смеяться.
А в ментовке, это, может, стиль души такой. Есть человек. Есть мент. Что тут непонятного? Существуют миграции состояний.
Впрочем, чего это я вдруг о Реальном? Если касаться его, то придется тратить свои сентенции на разбор несколько перпендикулярных полюсов, а оно мне надо?

— Зайдите на http://www.cambiy.list.ru/ — прокричала мне уходящая ночь.- Вы узнаете, как я отдыхал!
Если я не ошибаюсь, если мой мозг еще не вырастил на своей жидкой поверхности веселую зеленую спорынью, вчера я стал королем. Никто еще из простых людей не держал в руках такой партии героина! Лишь святые. Впрочем, в идеале все должно быть совершенно не так. А барыги — это жалкая тень Амбера. Они нас просто травят. Грязные полудурки. По-правде, это кто еще кого травит. Травим ли мы душу, будучи кормимыми теми, кто душу уж точно травит.
В-общем, меня вчера поимела такая доза! Когда говорят, «дозняк», то это мужик. Нет, гадом буду, это была роскошнейшая женщина, войдя в которую, я почувствовал невероятное наслаждение. Я будто бы переспал с солнцем.
На самом деле, воображение бесконечно, и человеки привыкли считать его делом отстраненным. Для примера могу сказать, что в былые века профессия актера считалась западлом, а сейчас вон оно как все круто. Так и с воображением. Броситься в его объятья просто так, обычно, буднично, не применяя специальных средств, могут только индейцы. По-любому. Чисто индейцы. Нам же, людям простым, не даны такие выси.
Я знал, что барыжничать я не буду. Эта огромная партия, лежащая в чемодане — это больше, чем русская рулетка. Нет, это суперпартия. Мега данс, супер данс. Мэджик пипл, Вуду пипл. Ес Ес комон эврибаду, у е, галактик пати. Зачем мне деньги? Если мне приходят в голову благие мысли, то так и стоит сделать — всех раскумарить. Всех страждущих. Я подарю им возможность расти и цвести.
Станьте кем угодно. Придумайте себя. Оставьте свое равнодушие там, под ванной, где постоянно гадит чертова кошка. В мире так мало любви, и кажется, что чем проще человек — тем он лучше. Чем богаче, тем — хуже. На деле же, это — другое состояние материи.
Пока ты беден, ты боишься. Когда ж ты не боишься, тебе начинает чудиться. Что ты владеешь чем-то. Кем-то. Лицо покрывается слоем масок. Одна, вторая, третья. Их фиг снимешь. Их никто никогда не снимет. Что бы ты ни говорил, о чем бы ни думал, ничего уже не будет. Ты играешь в масло. Это все равно, что кошка играет с собственным говном, когда то высохнет. Поле, футбол, ворота, гол.
Вы пройдете по району возвышенной чередой. Кто-то хотел продать все это шириво и, купив «Мерседес», учить более бедных жизни. Он бы, бля, кричал всем, что вы все не так живете, вот посмотрите на меня.
Но ничего из этого не вышло.
Бог играл на пианино моими руками.
Сейчас он в ярости. Ему плохо. Он пол дня просидел в сортире. У него был понос. Он вынул свои глаза, они висят на ниточках. Он смотрит сам на себя и спрашивает, как это все могло случиться?
В голове перебираются варианты, только все это туфта. Шириво нашел я. Никто другой. Он об этом и не подозревал.
Идите, люди! Идите в мир!
Только на ментов не нарвитесь. Не надо лезть в кусающееся общество, чтобы кормить себя желчью этого кусающегося общества в процессе достижения какой-либо цели. Вы хотите стать суперзвездой? Вообразите это, и я вам помогу, подарив краски. Не бойтесь, что эти краски могут вас растворить. Разве мы живем не для того, чтобы кайфовать?
От вас — свежие баяны. Только и всего. Будьте актерами своего извилистого театра, пока он не сгнил под черепной коробкой от ощущения, что вселенная — это вечный онанизм.
Думаете — это пурга? Да, я немало погонял. Немало лошадиных стад, помахивая хвостами, пробежало мимо меня за последние дни.
Впрочем, о словаре. Словарь этот из меня таки высыпался, словно блевотина из неопытного юноши после выпускного. По буквам. По крошкам. Даже нет — по палочкам букв. По дыркам внутри букв «о» Тематические дырки. Сексуальные. А дырки в буквах «Ю». Это же прообразы всего ушедшего и непридущего. То есть это Старая Олеся в баре.
Словом, открываю я глаза и понимаю, что глаз нет, видится мне угол комнаты, и друг мой — Сергей Марфа. Марфа — погонялово его. Слово это родом из детства. Еще там, в зеленой дали, он подхватил эту кличку как репей, и она вросла в него, будто опухоль.. Нет, не самая плохая это опухоль. Он — Марфа, и это — надолго.
Сидел Марфа в углу, скрючившись, как гнутый волк в зимнем лесу. Я ясно видел, как он пытался взять из кармана своего сигарету, и всякий раз сигарета эта оказывался эфемерной. Был Марфа странно бледен.
— Марфа! — крикнул я изумленно.- Прет, Марфа?
Его по любому не могло не переть. Так не бывает. Если человек меняет форму, то что же это еще?
Если ты видишь инопланетянина, и у того — плоская, очень странная голова, то это вовсе не значит, что где-то неподалеку приземлился космический корабль. Хрен там! Лажа. Просто это твой друг. Это его так расколбасило. Лицо — в стороны. Рост стал больше. Выше и тоньше. Это — от сушняка. Пустынный дух выманил его вон из реальности. Но руки-крюки продолжают оставаться теми же. Поэтому его и можно еще идентифицировать.
Тут я увидел, что вокруг меня полным полно народу, и все они бесконечно невеселы, если не сказать, хуже того. Может, их лимонами перекормили?
Я не мог сообразить сразу. Я хотел зарядить пушку метафорами и выстрелить, чтобы всех повеселить. По одному слову. По одному слогу. Маленький баян. Очень мало кубиков. Почти никаких шансов, чтобы сэкономить ежей.
Марфа пошевелился, но раскалбаска по любому продолжалось. И как это у него только получалось? Рука Марфы проходила сквозь карман, и потому он никак не мог взять сигарету. Тут уж нечего было говорить о том, чтобы прикурить.
Прикурить пустоту?
Нет, это еще нужно уметь — курить пустоту. Табак отсутствия возможен лишь для понимания какого-нибудь пикассообразного субъекта. Не то, чтоб Марфа был прохладен. Но курение — это не так просто.
— Приехали, Галич,- сказал Марфа.
Было очень странно. Я ясно понимал, что Марфа не способен говорить. Физическая функция, отвечавшая за слова, просто не могла работать. Ее не было. Она исчезла. Попытавшись ответить, я понял, что новый факт касается и меня.
-А? — спросил Марфа.
Я открыл рот, но ничего не произошло.
-А? — еще раз спросил Марфа.
Я хотел немедленно ответить ему классически. Сами знаете — а- хрен на, но вместо интонации воздух потрясли электрические колебания.
-А, — сказал Марфа.
-А, — ответил я ему.
-А, — сказал он еще более решительно.
-А!
Но я не отвечал. Я колебал эфир. Подобным образом могли переговариваться гекатонхейры, в ту эру, когда многие обыкновенные вещи еще не имели право на существование.
-А!
-А!
-А!
-А!

Тут я вообще на крик перешел, потому что-то голос Марфы дребезжал, нас словно разделало облако невидимых помех.
— Не кричи! — воскликнул Сергей Марфа, — Тише!
Приподнявшись, я увидел Дельтаплана. И как же его повело после вчерашней иглы! И лицо осунулось, будто за него тянули, и на голове — сплошной, усталый «бонфанк». Что с ними случилось? А девочка-мама Света Пшеничная…Она-то что? Психологическая авария? Вечер встречи с зеленым западло? Или что-то еще? Да.
Все это выглядело очень странно. Мои мысли летали свободно, но эта свобода была мнимой. Ибо, что тут говорить, свобода — вещь относительная. Если ты есть, то ее нет. С другой стороны, можно жить в лесу, и тогда и флаг тебе в руки. Но только нет в лесу ни ванны, ни телека, ни плеера, ни видика, ни дивидишника, ни длинной череды вещей, которой можно было бы продолжить этот список.
Толпа стояла, сидела, мялась. Как и прежде, это были люди, постоянно утекающие в скелетность. Вся их сущность говорила, вызывала, кричала. Она не была против. Она заставляла воровать взгляды. Все на свете люди не могли быть такими.
Я не уверен. Нет. Может быть, тогда на земле не было бы войны. Может быть, наступила бы тотальная Голландия, и мы голландили, амстердамили, выращивая зеленый свет на своих подоконниках. Зеленая мысль выращивала бы рисунки мечты на зрачках людей. Кошки для окон, возможно, сумели бы выяснить, что скрывается за таинственной перегородкой.
Мир — не блеф.
Но большинство кошек-для-окон никогда не видели его. Это очень жестоко. Они — пасынки вселенной. По-любому.

Встав, я подошел к Марфе и заглянул прямо в лицо его. Легкость меня просто ужасала. Неужели могло быть такое? Но хуже всего, что я не зря вспоминал про Реального. Марфа был реальным. Не в плане сленга. Не в то, что его распирало. Его-то и не распирало. Перло всех остальных. Дельтаплан, он — то реальным уж никак не был. Если вы меня еще не поняли — реальность — это как статус. Не просто слова. А Марфа? Что заставило его посветлеть. Может, это мое восприятие? Из меня что, дерьмо все вылетело?
— Вася,- сказал Марфа ,- Обернись, Вася.
И я обернулся.

Читать весь роман

————————-

Заказать книгу «Разговор с джинсами» можно по адресам

Украина:

Интернет-магазин «Якабу»

http://www.yakaboo.ua/ru/catalog/all/-192883

—————————————

Издательство «Шико» (по цене издательства)

shiko_12@mail.ru

—————————————

Редактор Елена Блонди

tatuiro_homo@mail.ru

—————————————

Россия:

Магазин «Гиперион»

http://hyperionbook.ru/books/94/