Попробую сказать. Она меня кое-чему научила, чему никто не учил. Но это не долг. Это как ядро, которое перебрасывают люди друг другу, стоя на тонком льду — один не удержит долго…

Как говорил Айхенвальд, «она вышла за пределы личной исповеди, так как вообще все то, что по-настоящему и до дна лично, тем самым и общественно; субъективное, совершая свой кругооборот, возвращается к объективному». Мужества и подвига этой полной самоотдачи на полный выворот люди обычно не знают вовсе, а поэты — так, случайно, на ход ноги или все же с прикрытием — игрой, маской, позой… Редко поэт отдаёт себя полностью наружу, сознавая, что при жизни превратился в укор самому себе. Но это тонкое, не обсуждается. «И мне противна Батюшкова спесь», а также Кушнера и прочих, по сухости своей или нужде самостийства не смогших стать ближе, как хотелось втайне. Поэтому 122 года Ахматовой — это не ваши шестьдесят с щенячьим хвостиком, имея в виду разно вознесённых ныне мэтров (живые статуи в своих экологических нишах). Не вам, не вам, но имени её…
Я спросила у кукушки,
Сколько лет я проживу…
Сосен дрогнули верхушки,
Желтый луч упал в траву,
Но ни звука в чаще свежей.
Я иду домой,
И прохладный ветер нежит
Лоб горячий мой.

«Было бы очень счастливо для русской поэзии, если бы кукушка ошиблась. Ибо нужна духовной России Анна Ахматова, последний цветок благородной русской культуры, хранительница поэтического благочестия, такое олицетворение прошлого, которое способно утешить в настоящем и подать надежду на будущее»*.

Пусть пафосно звучит у Айхенвальда, но я взглянул практически — кто бы мог из нынешних, всеславных и едва живых, олицетворить прошлое, утешить меня в настоящем и дать надежду на будущее? Слабо…

*Из книги: Силуэты русских писателей. В 3 вып. Вып. N 3.: М., 1906 — 1910; 2-е изд. М., 1908 — 1913.
Ю.И. Айхенвальд (1872 — 1928) — известный литературный и театральный критик, литературовед, публицист, переводчик, мемуарист, эмигрировавший в 1922 году в Берлин. Практически не переиздавался в советское время.

Нандзед Дордже (Валерий Демин)