Невидимые дети (англ. All the invisible children, 2005)
Франция, Италия
Режиссёры: Мехди Шареф, Эмир Кустурица, Спайк Ли, Катя Люнд, Ридли Скотт, Джордан Скотт, Стефано Венерузо, Джон Ву
В главных ролях: дети
Фильм является частью всемирного проекта ЮНИСЕФ (UNICEF) и Международной продуктовой программы ООН (WFF). Все доходы от фильма были направлены в фонд помощи нуждающимся детям.

«Поселясь в нём (в пустом доме в Лондоне), я там нашёл бедную девочку лет десяти; хотя, изнурённая голодом, она казалась с виду гораздо старше. Я узнал, что она давно уже приходит туда спать и очень обрадовалась, когда услышала, что будет иметь товарища по темноте. Дом был велик; голодные крысы подымали под полом такой адский визг и шум, что бедное покинутое дитя, и без того жестоко томившееся от голода и стужи, казалось, ещё более страдало от страха. Мы спать ложились на пол, под головы клали связку бумаг и одевались старым кучерским платьем».
Томас Де Квинси «Исповедь опиофага»

Эпизод из жизни юной нищенки. Лондон, начало девятнадцатого века. Что интересно, впервые описанием суровых лондонских реалий занялись представители школы романтизма. Ещё присутствует флер сентиментальности в речи героя: «бедное покинутое дитя», но жизнь невидимых детей в литературе уже такова, какова есть. Проходили десятки, сотни лет, гении высвечивали человечеству живущих в подвалах, мёрзнущих на свалках, вынужденных существовать в домах терпимости, продающихся за миску похлёбки, невидимых детей.
Именно их, из цветов жизни, врослые, сильные мира сего превращали в цветы зла.
И вот, фильм «Невидимые дети». Жёсткие реалии современного мира. Идея фильма Кьяры Тилези (Chiara Tilesi). Семь известных режиссёров направили объективы камер на…
В течение пятнадцати минут каждый из них показывает мир, скрытый от глаза обывателя, привыкшего ежедневно вяло (или рьяно) ностальгировать на диване перед экраном домашнего божка о забытой поре детства. Чего стоят эти сериальные индульгенции собственному «Я»?
Камера мастера за пятнадцать минут вскроет то настоящее, что скрыто за мишурой чёрных, розовых и прочих ностальгических сериальных пилюлек на каждый день для взрослых. Финальным септаккордом в фильме звучит фраза из «Маленького принца» Антуана де Сент-Экзюпери: «Все взрослые когда-то были детьми. Но лишь немногие из них помнят об этом». Жёстким безжалостным приговором в контексте фильма могут стать эти слова по отношению к одномерным обывателям, мерно потребляющим чёрные, жёлтые, розовые пилюльки, чтобы скрыть от себя невидимое, то, что никогда не войдет органичной частью в одномерное сознание. Настоящий мастер с открытым сердцем и объективом устремится навстречу мирам невидимых.
Предоставим же слово этим немногим. Итак, семь мастеров, семь миров, семь эпизодов, семь ракурсов детства.

Первый аккорд фильма. Алжирец Мехди Шареф безжалостно проводит зрителя вместе с негритёнком Танзой по военным тропам западной Африки. Дети и война. Банда малолетних убийц или борцов за освобождение — каждый вправе решать сам. Дети от девяти до пятнадцати лет хладнокровно убивают взрослых, стреляют первыми, взрывают мосты, дома и школы. Хладнокровные дети-убийцы, лишенные эмоций. Только умирая, девятилетний мальчик скажет, что сейчас он по-настоящему испугался. В их реальности нет чувств, нет эмоций. Может быть, их самих нет в этой страшной взрослой действительности? Отстранённые лица, отсутствующие взгляды. Таков и юный герой новеллы Танза. Осознаёт ли он реальность, в которой находится? Или как полузомби с автоматом наперевес стреляет, ходит — и молчит, всегда.
Оттенки эмоций начинают скользить по лицу маленького убийцы, когда он достаёт из тайника любимую рогатку. Щемяще больно смотреть в этот момент на мальчика с автоматом — рогатка, вот привычное оружие ребёнка. И уже в школе со взрывчаткой в руках, этот малыш постепенно забывает о тикающем механизме бомбы. Музыка воспоминаний уводит его в настоящую жизнь, в которой глобус, карандаши, игрушки и буквы на школьной доске. Финал истории трагичен.

Созвучна первому эпизоду пятая новелла «Джонатан» англичан Ридли Скотта и Джордана Скотта. Ирландия. Домик на опушке леса. Герой, военный фоторепортёр, прибывший из западной Африки. По комнате разбросаны фотографии ужасов военной африканской действительности. Эта новелла удивительна. Это апофеоз открытия невидимого ребёнка взрослым в себе самом и полная устремлённость навстречу ему. Это эпизод саморефлексии, эпизод-фантазия, когда ребёнок стряхивает с себя груз лет и с фотоаппаратом в руках мчится навстречу страшной действительности.
И фрагмент военных действий в Боснии. Встреча среди взрывов с лагерем детей-беженцев. Эти дети удивительны. Они тот светлый аккорд, которого не было и быть не могло в первом эпизоде. Они изранены, но бодры, радостны и светлы. От них веет тем самым настоящим детским, что не удалось убить в них никакой войне. Этот аккорд жизнеутверждающ.

Трагический чёрный цвет африканской новеллы несколько скрашивает и настраивает на иной лад история «Голубоглазый цыганёнок» Эмира Кустурицы. Кустурица во всём великолепии: с безудержным весельем, с кочующей из фильма в фильм нелепой свадьбой. Кустурица, с его знанием цыганской жизни, их обычая приучать детей воровать — фильм «Жизнь цыган». Эпизод для Кустурицы не откровение. Цыганская семья, где дети, от мала до велика, живут воровством, обеспечивая отца семейства деньгами. За что получают от пьяного родителя пустой бутылкой из-под виски по голове.
Что ж, видимо, поэтому для юного Юраша Петровича жизнь в исправительной колонии радостнее, вольготнее жизни с семьёй на воле. Казалось бы, у него нет будущего: тюрьма — воля — и вновь добровольный побег обратно в колонию. Но сколько счастья в лице Юраша, когда ему удается вернуться в заключение — к любимым индюкам, футболу, музыке.
Диссонансным созвучием — шестая новелла «Чиро» итальянца Стефано Венерузо. Обычный день неаполитанского мальчика Чиро. Эпизод насыщен символикой. Утро Чиро — это игры теней на стене. Мальчик безумно одинок. Он — некий выродок для матери. Игра его — жизнь теней, жизнь — игра с тенью. Полдень. Центр Неаполя. Наглое бесцеремонное ограбление владельца машины. Полная безнаказанность. Символичен чёрный пес возмездия чёрной тенью метнувшийся вслед за Чиро, и не тронувший его — до времени. И белая сказка: волшебник в белом, продавец сахарной ваты, белой сказки на палочке. И Чиро вновь счастливый наивный ребёнок. Ради этого белого чуда он так бесцеремонно грабил.
Во всех этих новеллах сквозной нитью этот парадокс. Абсолютно безжалостные маленькие убийцы, воры, грабители пытаются забрать у мира то, что им принадлежит по праву детства: право на глоток детского счастья. У них это право бесцеремонно отобрали — вместе с детством. Но детство тенью пошло вслед.

Но вновь жизнеутверждающий светлый аккорд. История «Билу и Жуао» Кати Люнд. Бразилия. Сан-Паоло. Бездомные дети трущоб. Сколько живости, изобретательности, оптимизма! Мир этих детей расцвечен яркими красками. Они вместе, счастливы, зарабатывая реалы собиранием пустых банок и кусков картона. Сколько оттенков счастья в одном дне Билу и Жуао!

В общем ряду резонансом контрастно драматичная новелла «Божьи дети Америки» Спайка Ли. Негритянский квартал. История следствий бесконтрольной асоциальности. Будто смотришь учебный фильм: как нельзя жить, чтобы не заболеть СПИДом. При этом, пронзительная, искренняя игра актёров. Эпизод в общей мозаике фильма оставляет впечатление специфического американского подхода к проблемам.

Последним аккордом фильма китайская история «Сонг Сонг  и Котёнок» Джона Ву.
Современная восточная сказка об одинокой принцессе и бездомной нищенке. Очень красивые куклы! Горести и мытарства героинь. Красивый счастливый конец! Все как в сказке. Но все так реально. Как красиво завершился фильм, сказочно красиво!

Каждый ребёнок обрёл заветное — право на настоящее детство. Что же взрослый, прошедший с ним потаёнными тропами детства? Романтик Вордсворт сказал когда-то: «Блаженством было дожить до рассвета, но встретить его молодым — настоящее счастье».

Блажен доживший — счастлив обретший…