Был вечер встречи любителей прозы Сережи Довлатова. Отовсюду разные люди съехались – и с мест ближних, и с мест дальних, да и еще откуда-то. Тут были и просто так человеческие элементы, и просто так в кубе, заряженные, были люди оснащенные и люди прокаченные, с девайсами (хотя что под данное понятие подвести – я не знаю). Важно, оказалось, что тут – много друзей Сережи, все они знали его при жизни, всеми ими был он доволен и прочее.
Председатель вечера был Джон Питрэнко, поэт, бард, пловец, парашютист. Приехала делегация биробиджанских казаков. Слава Стулов возглавлял сообщество «Пишем как Довлатов». Туда входило 40 человек. Самому младшему было 15 лет, это был юный каратист-самбист Гагик, самому старому – 122 года, правда, никто точно не мог определить, приехал дедушка или нет – в шумной и радостной толпе не было никакого такого дедушки, но то и ладно – суть, в общем, и не в этом.
Еще был экран с телемостом, и сам по себе экран тоже был товарищ.
Сначала всё было хорошо. Говорили о любви к Сереже, а также вдруг выяснилось, что все знали Довлатова при жизни. Даже Гагик сказал, что он знал – потом пояснил – мол, он был в прошлой жизни с ним знаком, и всё такое прочее.
Долго ли, коротко ли, стали ругаться – кто дурак, а кто не дурак.
Потом начали драться.

Юлия Федулова, поэтесса-бильярдистка, выбежала в прилегающее помещение и там обнаружила ящик ножей.
-Ребзя, ножи! – закричала она.
Толпа ринулась туда. Похватали ножи. Стали сражаться, вооружившись. Повсюду слышались чикающие звуки. Отлетали кусочки плоти, лилась кровь, падали трупы. Никто не остался в стороне. Гагик, парень хоть и юный, однако – подготовленный, решил драться по-честному. Он махал ногами, то и дело заряжая кому-то в лицо. Но силы были не беспредельны. Опытные бойцы знают, что в первых раундах лучше не выкладываться. Гагику ж где было опыт взять? Отступил он в уголок коридора, тут выходит на него бабушка божий одуванчик Елизавета Карамель, поэтесса, интернет-принцесса (в сети она представлялась еще парнем-гомосексуалистом 18 лет, знакомилась, устраивала виртуальные секс-сеансы).
-Вот ты где! – радостно, свежо, с чувственной энергией прохохотала бабушка-карамель.
Гагик встал в боевую стойку, но сил не было вообще. Интернет-принцесса, держа впереди себя кухонный нож, сделала выпад.
-А! – вскрикнул Гагик.
Падал он медленно. Перед глазами проносилась вся его короткая жизнь. Вот он увидел себя маленьким мальчиком, потом — начинающим бойцом, прыгающем возле кожаной груши. Потом стала подходить тьма. Он вышел из тела и двинулся вперед, заглянув на ходу в лицо Елизаветы Карамель. Нет, оно ничего не выражала. Он ничего не чувствовал.
Лишь свобода…
В это время Юлия Федулова поплатилась за свою находку. В голове ей кипел странный первородный источник, столбик ментального пара, гейзер. Это пьянило голову. Юлия писала романы про случайный секс без подготовки. Первая работа называлась «Возьми меня в метро», а вторая – «Я отдалась на пароходе», а теперь готовила к выпуску томик «Анатомия секса без подготовки». Критики называли оба текста эпатажными, яркими, зовущими. Несколько рецензий Юля купила, но недорого, за парочку пришлось заплатить натурой, но это ничего – это было приятно, хотя рецензент уже рассыпался на труху.
-Любовь – она такая, — сказала Юля после.
-Юля, а вы обращались к Задорнову? – спросили у нее.
-Да. А что?
-И какой он?
-В смысле? О чем вы? Дорогой. Очень дорогой.
Сережу Довлатова она очень любила. Читала один раз в неделю, заряжалась, а также переписывалась с донецким клубом поклонников Сережи.
Да, всё это так. Всякую вещь можно разбросать, расписать схематически. Вот и смерть – такая штука. Есть совсем внезапный конец. Бывает и экстраординарный уход – это наподобие попадания метеорита в голову. Но тут всё было предсказуемо. Юлия не хотела сдаваться. Она была молода – всего лишь сорок пять. Как раз тут и поговорка была актуальна – сорок пять – баба ягодка опять.
Она держала два ножа в руках, отмахиваясь. Вперед выбросились две дамы и один дедушка. Дедушке она засунула ножик в глаз, но он там остался. Дедушка ахнул, пролетел мимо нее и стал медленно стекать по стене.
Всё это, как вы понимаете, было началом. Оно ж везде есть фазы. Вот у затмения есть. У сегментов дня, у ночи. У настроения. В приеме пищи — тоже фазы. В разговоре. Вообще, видимо, сама жизнь – это фаза.
Одна фаза.
Даже есть выражение – стоять на фазе – хотя это из другой оперы.
И у электрического тока есть типа фазы – кто-нибудь знает, сколько фаз у нас в розетке – одна или ни одной? Это вопрос, который вполне может сжечь мозг блондинкам.
Две другие тётечки воспользовавшись тем, что у Юлии в руках остался только один ножик, подступили к ней и начали чикать.
Чик-чик-чик.
Работали они столь яростно, что уже спустя пару минут от Юли осталась лишь груда полуфабрикатов.
Бой только разгорался. Председатель биробиджанского казачества, Генрих Уткит, предложил вот што:
-У нас, братцы, должен быть план. Крупные силы противника засели на втором этаже. Но тут есть два газовых баллона. Мы может подтащить эти баллоны поближе к дверям, выпустить газ, а потом один из добровольцев направится туда с зажигалкой.
-Давайте откупимся, — предложил Кац.
-Точно, давайте, — стали вторить ему.
-Давайте голосовать!
-Надо откупаться!
-Ну што же вы так, — возмутился Генрих, — что же вы позорите атамана? Вам не безразлично, что будет со мной? Если никто из вас не согласится, мне придется действовать самостоятельно. Только потом, на похоронах, все будут говорить умные речи – мол, все мы помогали, все мы были за…
-Не посыпайте голову пеплом, миленький, — проговорила литературовед Олеся Ивановна, — давайте проголосуем.
В этот момент на группу казаков напали поклонники творчества Сережи, приехавшие из Татарстана. По идее, драться они должны были шашками, но таковых не оказалось. Вперед выступил Александр Медведь, художник-лесоруб. Он был вооружен стулом. Да и все его люди оснастились подобным образом.
— Не посрамим отечество! – прокричал казак Кац, отчаянно отступая, в поисках выхода.
Против стульев использовался разнообразный кухонный инвентарь.
Что тут творилось – страшно описать. А в это время Джон Питрэнко, поэт, бард, пловец, парашютист, решил кровопролитие прекратить и позвонить в отдел внутренних дел. Телефон его был разбит – он отбивался им от поэтессы Юлии Макаровой, девушки, как говорят, спортсменки, комсомолки, активистки (52 года). Со всей силы ударив Юлию в висок, Джон сломал телефон. Юлия ахнула и упала. И теперь, внизу, под лестничной клеткой, было видно ее тело – одна нога подергивалась.
-Странно, — подумал Джон, — конвульсии не могут продолжаться так долго.
Повернув по коридору, он увидел стоящего к нему спиной Аристарха Комарова.
-Аристарх Саввич, вы не одолжите мне сотовый телефон, — попросил он.
Комаров развернулся и кинулся на него с топором. Питрэнко рванулся назад – благо, Аристарх Саввич споткнулся и нарвался на собственный топор. А то бы неизвестно, что бы было. А подробности таковы – человек – не бог. И, если он предметами управляет, то и предметы могут им управлять. Не просто же так существует техника безопасности, нет, не просто. Топор вошел Аристарху Саввичу в грудь с шаркающим звуком, край же зацепил какую-то крупную артерию, что и было фатальным.
Питрэнко, наконец, отыскал телефонный аппарат, быстренько набрал номер милиции, однако, к своему удивлению, попал в Сыктывкарское отделение фан-клуба Сережи Довлатова.
-О, это вы, Джон, — его узнали.
-Да, — ответил он, — а откуда вы знаете? Да, и с кем я разговариваю?
-Это Шепелев.
-А, это вы написали десятитомник воспоминаний о Сереже, я помню, — сказал Джон, — правда, все десять томов всё больше рассказывали о себе, любимом.
-И что? – спросил Шепелев ласково. – Разве мне от этого плохо?
-Нет, ничего. В данный момент это не имеет значения.
-Ладно. Вы же позвонили. Значит – говорите. Вы же явно что-то хотели.
-Вообще, я милицию звонить собирался, но почему-то попал к вам, — сказал Питрэнко нервно.
-Кто ж его знает, — вздохнул Шепелев, — вы же знаете, у всех вещей есть причины и следствия. Причина и следствия, мой друг. Ничто в этом мире не происходит просто так. Ты непременно должен все это осознать.
-Что это значит? – не понял Питрэнко, возбуждаясь.
-Нет случайных вещей.
-Ты что-то знаешь?
-Ты о чем? – было слышно, как Шепелев зевнул.
-Не знаю…
-Видишь, ты сам не знаешь, Джон, хороший ты человек. Звонишь в милицию, попадаешь в Сыктывкар. Что тут сказать? Бывает. Бывает, друг.
Питрэнко положил трубку, потом – снова поднял, набрал номер милиции, однако, оказалось, что телефон не работает. В это время в коридоре (а сам он звонил из какого-то непонятного кабинета) развернулось сражение. Слышались четкие звуки, напоминающие чирканье ножниц. Высовываться Питрэнко побоялся, однако, посмотрел в дырочку – таковая имелась на месте дверной ручки, которую то ли сняли, то ли (что скорее всего) выломали.
Оказалось, что действительно – идёт бой на ножницах. Бойцы сражались вроде бы отчаянно, правда, подробностей не было видно. Джон Питрэнко заерзал на месте, крутясь возле дырки в двери, и тут в эту дырку был послан острый предмет – одна из половиной ножниц глубоко вошла в его голову через глаз. Поэт, бард, пловец, парашютист вздрогнул и осел на пол.
Слава Стулов, председатель сообщества «Пишем как Довлатов, вёл бой, отмахиваясь от нападавших с помощью швабры, и, надо сказать, это у него неплохо получалось. Он вывел способ простой – надо делать контрвыпады. Если просто шваброй махать, словно шашкой, мечом, то тут будет немало недостатков – для начала надо отметить, что это вовсе не оружие, и удар поперек грозит самому предмету. Во вторых, для того, что размахнуться, нужно пространство, да и потом, если один раз и получится хорошо ударить, ну, может, и во второй, или хотя бы уже и в третий, то это прекрасно – но тут был бой, бой суровый . Вот потому фехтовальные методы были тут как раз кстати.
Если не верите – проверьте, ткните шваброй в лицо другу, родственнику, или попросите, чтобы с вами это сделали. Навряд ли это кому-то понравится.
И вот, Слава продолжал. А был он не один – на его стороне были Зинаида Андреевна Клещева, биограф, Мария Бокалова, библиограф, Станислав Медведидзе, просто человек. Силы противника росли – народ всё прибывал. Казалось, что они где-то плодятся. В глазах наступавших все четче проступал необъяснимый блеск.
Сначала из боя вышел Медведидзе – в него метнули кочергой, попали в ухо, тот упал и не двигался (был он жив или мёртв – неизвестно). Потом Зинаиду Клещеву схватили за волосы и уволокли в толпу. Там послышались яростные крики. Казалось, что женщину попросту рвут на части. В Марию Бокалову бросили чайник с кипятком, и этого хватило. Оставшись один, Слава Стулов бросился бежать по коридору, отыскал какой-то кабинет и заперся там. Дело было труба. Можно было, конечно, выпрыгнуть в окно, но Слава об этом как-то не подумал. Он вообще был готов сражаться до конца.
В дверь стучались, потом стали ломиться с разгону. Было ясно, что рано или поздно толпа ворвется сюда, и все будет кончено.
— Что же делать, что же делать? – размышлял Слава.
Его взор привлёк портрет Сережи, висящий на стене. Взгляд Сережи был наполнен сакральным смыслом. Глаза ожили, освещая пространство неясным светом.
-Сережа! – сказал Славик.
-По-моему, тебе ****ец, — сказал тот.
-Что же делать? Мне нечем обороняться.
-Надо было брать с собой ножик, — ответил Сережа.
-А у тебя есть ножик?
-Спроси у Веллера.
В этот же момент в кабинет ворвалась толпа и замесила Славу Стулова. Его рвали на части руками. Вынули глаза. Отсоединили уши. Выкрутили нос. Всё это было более, чем ужасно.
В этот момент в подвале разыгралась нешуточная драма – литераторы и просто любители прекрасного, что приехали из Татарстана, забыв всё, делились деньги – дело в том, что биробиджанским казакам удалось откупиться. Получив деньги, друзья, соратники, прозаики, поэты решили, что необходимо срочно выйти из боя и решить вопросы полюбовно.
Да, но так всё начиналось. Теперь же здесь можно было наблюдать следы невероятного побоища. Оружия не было. Сражение происходило на зубах. Все бегали, кусали друг друга. Расчет был простой – какую бы степень ни приобрела грызня, кто-нибудь, да выживет.
Вообще, это же человек. Он всегда считает. На то и разум дан. Вот у животных нет этого – и они счастливы. И денег у них нет, и не может быть. А представьте – если мы сумеем вселить в умы братьев наших меньших какую-нибудь особенную философию? Что у нас получится? Да, много, много загадок.
В общем, взор наш поворачивается словно по команде «кру-гом!» — это потому что там, в подвале, там уже делать нечего. Там никого не осталось. Деньги лежат бесхозно – никому они не нужны теперь. Нет, их кто-нибудь заберет потом, кто придёт позже.
Постепенно битва умолкала. Те, кто был еще жив, пытались найти в себе силы на финальный рывок. Это словно в марафоне – вот пробежал ты, например, сорок километров. Кажется, что уже все – ан-нет – еще два километра, 195 метров. Надо ускориться и обойти на финише соперника.
В это время группа биробиджанских казаков благополучно выбралась их окна полуподвального помещения и стала перемещаться перебежками – от ёлочки к ёлочке.
-Слава богу, — сказала Олеся Ивановна, — еле ноги унесли. Слава Сереже!
-Это всё я, это всё я, — проговорил Кац.
-Так-то оно так, — не согласился Генрих Уткит, — а на чем мы домой поедем? Денег-то нет!
Они продолжили движение по парку.
В это время в одном из кабинетов, а именно в том, где был разобран на составляющие Слава Стулов, Сережа вышел из портрета. Он остановился, закурил и вышел в двери. Куда он пошел – никто не знал. Также, тут было столько вопросов, что не разобрался бы и научно-исследовательский институт. А уж куда нам-то. Наш взор – лишь попытка компилировать код букв в вообразительные образы. Этим умением мы и пользуемся.