Сегодня в летней интервью-сессии Камеры Кунста — писатель, редактор и автор колонки «Детектив от первого лица», Елена Колчак.

Так как проект у нас летний, неспешный, то и беседы будут вполне неформальные, неторопливые, с перерывами на прогулки, огород, дачу и море, на кофе, клубнику и еще — варенья сварить… А после снова собраться в тени летнего винограда или под вишней, и продолжить, вкусно, по-летнему.
И главный разговор пойдет о работе редактора с текстами авторов. Тема, о которой в нынешние времена «самих себе писателей», говорят мало и скудно. А мы скажем.

1. Элтон Иван:

Лично я порой думаю о том, что важнее. Например, резонанс. Отзвук. Это когда много людей тебя услышали. Не важно, что ты им сказал. Что написал. А другое – это попытаться достичь какого-то максимума. Выжать из себя все, создать идеальный человеческий механизм. Я имею в виду, писательское. Огранить себя, быть уверенным, что это – твоя собственная высота. Что бы вы сказали об этом? Если бы надо было выбирать между популярностью и идеальностью, что бы вы выбрали.

 

Елена Колчак:

Либо ты произносишь слова, которые живут у тебя – именно у тебя, не у дяди Пети или тети Маши – внутри, либо ты умираешь. Ну как говорун, как художник умираешь. Помните, у Стругацких? «Он купил ремесленника Квадригу. А живописец протек у него между пальцами и умер». Ну или гоголевский «Портрет». Да, собственно, в мировой литературе эта тема муссировалась столько раз, что всего и не упомнишь. То есть деньги так заработать вроде бы можно, а толку? Счастья хочется, а если занимаешься нелюбимым, какое уж тут счастье. Это как левшу на правшу переучивать или наоборот. Да и с «заработать» еще как повезет. Вот, скажем, жанр фэнтези популярен безусловно, про магов, драконов и квазисредневековье только ленивый не пишет – и что, скольких настигает успех? Мне почему-то кажется, что читатель попросту интуитивно ощущает искренность и наоборот. Так что погоня за популярностью поперек себя как раз популярности и не гарантирует. А себя точно убьешь.

 

1. Элтон Иван:

На ваш взгляд, писательство – это работа, хобби, служение, крест. Проклятие, например. Развлечение. Могут ли эти вещи меняться? Или же здесь есть нечто предопределенное?

 

Елена Колчак:

Работа, работа и еще раз – работа. А уж проклятие, благословение, служение и так далее – все это входит в. Как с любой, собственно, деятельностью. Когда текст, что называется, «прет» — ну счастье, конечно, восторг и все такое. А иногда глядишь – ужас, что я делаю, не хочу, не буду, остановите самолет, я слезу. Если денег не приносит, можно и хобби обозвать. Только это все равно – работа.

 

1. Элтон Иван:

В писательстве – что такое хорошо, что такое плохо?

 

Елена Колчак:

Как в любой работе. Ответственность (включая непрерывную тренировку того, что можно назвать внутренним слухом) – хорошо, «и так сойдет» — вон из профессии, и еще бы на площади публично за такое пороть, чтоб никому не повадно было.

 

1. Элтон Иван:

Вот еще тонкий момент. Бывают люди приземленные, бывают наоборот, летающие в облаках и даже ненормальные на этой почве. Творчество чаще всего рассматривают как раз по последнему критерию. Что вы думаете по этому поводу?

 

Елена Колчак:

Чтобы летать в облаках, надо, чтоб под ногами было, от чего отталкиваться. По этому поводу вспоминается цитата (уж не помню из кого): «Любовь стоит на сексе, как дом – на земле. Но живу я в доме, а не в земле». То есть насквозь земной буквализм уныл до зевоты, ни себе ни людям. Но и сплошные облака так же безнадежны в смысле результата. Даже композиторы – а музыканты, по понятным причинам, «летают» выше всех – не выстраивают гармонию на базе, к примеру, 450 герц (ля – 440 герц), ибо звучать это будет омерзительно фальшиво. Ну то есть экспериментируют, конечно, но как-то без особого успеха, музыкальные частоты – это, видимо, что-то психофизиологическое. Так же, как «золотое сечение» для визуального ряда. Вот от этой «земли» хочешь не хочешь, а придется отталкиваться.

 

1. Элтон Иван:

Что важнее – идея или техника мысли при написании?

 

Елена Колчак:

Если нет того, что мы обозначаем техникой написания, идея будет убита самой попыткой своей реализации. Вполне очевидно. Собственно, я – если говорить не о писательстве, а уже о редакторской работе – именно этот разрыв и заполняю. Мысли-то или там образы – идеи, короче говоря, – у автора могут быть самые прекрасные, но воплощение – техника написания, да – такое, что до прекрасного и не продерешься.

 

 

 

1. Елена Блонди:

Чтоб не было разночтений, давай начнем с главного, скажи, о чем именно мы будем сегодня говорить? Как называется то, что ты делаешь, и что именно входит в работу над текстом?

 

Затруднительнее всего сказать – как это называется. По-разному. В общем и целом – редактура любой степени сложности, вплоть до глубокого рерайтинга. Да, очень какой-то неприличный термин, но так говорят. Я обычно разделяю редактуру – чисто стилистическую и около того правку, и рерайтинг (без определения «глубины») – сугубое переписывание. Там и сюжетные линии чистятся-усиливаются-убираются, и персонажи местами меняться могут, и антураж добавлять приходится.

Аналогия. Приносит человек корзину грибов. И что? Кушайте, гости дорогие? Добычу сперва надобно перебрать, помыть-почистить, потушить или там поджарить, лучку добавить или еще чего, чтобы настоящее ням-ням получилось. Вот я и есть тот, кто корзину грибов превращает в дышащее вкуснючим паром блюдо. Но огенриевское «а все-таки мясо достали мы» — никуда не девается. Это к вопросу, почему автор – автор, если редактор типа «всё» делает. Какое там «всё»! По лесу-то кто с корзинкой ходил? Во-от. Хотя содержимое попадающих ко мне «корзин» разное, конечно. Бывает и полный аллес капут: полдюжины сыроежек, а все остальное – ладно бы поганки, а то мусор какой-то, гнилушки, жуки дохлые и тп. Вроде того, что у меня в ЖЖ «любимый аффтар» именуется. Сейчас, к счастью, в текущих «корзинах» (а это все вполне полнометражные книжки) – может, и не боровики с горкой, но как минимум маслята с подберезовиками. С таким материалом и работать в кайф. И даже когда просто заново прописывать приходится – это совсем не так страшно, как оно звучит. Даже наоборот – увлекательно. Ну как интересная профессиональная задача. Я ж попугай. Скворец. Пересмешник. Стоит почитать Честертона какого-нибудь – и фразы становятся неспешными, размеренными, как вечерняя прогулка, и несколько туманными, сумеречными, точно искоса, вприщур. Почитаешь Макса Фрая – и текст летит, сам себя перегоняя, чуть задыхается от ветра навстречу, распахивается всеми окнами-зеркалами. А легче всего почему-то Татьяна Устинова перенимается. Если в работе сентиментальный роман (не обязательно пралюбоф, хоть боевик, но все вокруг и сквозь героиню, значит, сентиментальный роман), сколько-то страниц Татьяны Витальевны – и понеслось. Или вот недавно фантастику делала, как-то сразу стало ясно, что это Джон Уиндем в изложении Уилки Коллинза. В общем, не работа, а сплошной маскарад.

(продолжение следует…)