Кто, кроме отъявленных нумизматов, помнит за золотую монету в 7.50?
7.40 появилась раньше, а до сих пор не забыли.

В 1881 году в Одессе отправился в рейс первый в Российской империи агицин паровоз, на следующий год он появился в столичном Петербурге, в 1886 году – в Москве, и только аж в 1892 году его увидели жители провинциального Киева. В Одессе тогда уже пели за трудолюбивый агицин паровоз, тащивший за собой прицепные вагоны в Город из далей дальних, в том числе — с Хаджибея и 16-й станции Фонтанов, как на этом старом фото.

Так с тех давних дней и по сию пору агицин паровоз катит по всему миру свои вагоны, наполненные самым настоящим золотом одесского фольклора.

И бумажные деньги в его честь отпечатаны, и монета отчеканена. Они гораздо известнее, чем пресловутые семь с полтиной, и обеспечение тех денег достоянием Мамы куда надежнее.

Я еще помню, как золотые николаевские пятерки продавали по 20 рублей. Дантисты давали справки: мол, пациентам эта денежка 958 пробы, более нигде не имеющейся в СССР с его 583 пробой, нужна на коронки, но подобная справка не всегда защищала от статьи УК за нарушение правил валютных операций. Где те золотые монеты, где те 20 рублей, где те старики, которые говорили: «Мадам, Ви сегодня прамо таки без випендросу мулетом 96-й пробы»? Давно исчезла с тротуаров плитка из лавы, хранившая их следы, но агицин паровоз тянет за собой те самые вагоны с их содержимым…

Неодесситы не могут понять полностью смысл не то, что многих текстов одесских песен, некогда пребывавших под запретом, но даже издававшихся в ту пору миллионными тиражами книг знаменитых писателей родом из Города. Иначе комментарии к ним заняли бы не меньше места, чем тексты. Да и не все ли равно, если иногородние читатели воспринимали, к примеру, «столетние брюки» в качестве «старых штанов», хотя на самом деле имелись в виду (не в одесском смысле слова) брюки из материала в крупную клетку, последнего крика моды 1894 года, когда Одессе исполнилось сто лет.

Сто лет для единственного европейского города России – возраст подростковый. А два по сто – тоже почти ничего, как и если в одну посуду. Везде принято желать до ста, одесситам этого показалось мало, им больше пришлось по душе традиционно-еврейское до 120, и тот же некогда возивший в своих вагонах достояние клезмеров агицин паровоз – тоже, да какая разница, все – дети постоянно сбивавшей их кровь в коктейль Мамы, которых любит она равной мерой, и никого не отличает. И эта ее любовь настолько сильна, что даже отчаянные антисемиты и отъявленные одессоненавистники, засовывают сидящего в их душах злобного, смрадного и тупого зверя куда поглубже, когда раздаются первые ноты повсеместно известной песни, и ноги сами несут их в пляс.

А слова содержимого прицепных вагонов агицын паровоза важны ли? Вовсе нет, главное мелодия, насыщенная любовью к окружающему их миру детей Мамы, потому что Одессу как явление создали люди, что пришли сюда со всего мира, построив в кои веки и Город Солнца, и ту самую несбыточную ранее мечту человечества — Вавилонскую башню, имя которой Одесский Язык, первый среди языков планеты, который не разъединял, а объединял, никому никем не навязывался, но был родным каждому, какая бы кровь ни текла в жилах…

И какая после этого разница среди слов, понятен вам их смысл или нет?

Мама учила отвечать за сказанное, прислушайтесь к словам песни, которую исполняет Малинин в ночь, связавшую второе и третье тысячелетия. Чтобы подтвердить правоту своего суждения двадцать лет назад я подменил слова этой песни, но того все равно никто не заметил, все пляшут и радуются – это главное, а не старые брюки или клетчатые, набитые людями или небритый милый дядя.

Желать «Семь сорок» даже до сто двадцать было бы глупо. Не потому, что почти  все песни столько не живут, а оттого, что агицин паровоз будет тащить прицепные вагоны с драгоценным и постоянно добавляемым содержимым столько, сколько стоять Маме. Тем более, что с «Семь сорок» стрелка часов времени проходит пресловутые сто двадцать, и вскоре начнется отсчет сто двадцать первого года ее верной службы. И скоро исполнится ровно 110, как впервые в ее жизни, на фирме «Зонофон», была записана мелодия, без слов, которые не суть важны.

А вам, люди, всем до 120, как пока «Семь сорок», а там…

Будем жить — будем посмотреть.