По совету Лены Тепляшиной прочитала на Литресе легальный отрывок романа Дэвида Духовны «Брыки F*cking Дент» (перевод Шаши Мартыновой), и по нескольким большим страницам (не книжным, сетевым) могу сказать, что написан роман очень и очень хорошо. Хотя и сложно.
Сложности тут отдельно связаны с бытом чужой страны, реалиями, которые не-американцу малопривычны, так как в каждой стране они свои.
А еще это спортивный роман, где третьим героем сюжета, кроме основных — взрослого сына-неудачника Теда с нелепой псевдорусской фамилией Сплошелюбов и с прозвищем Хосе Арахис (писателя, который никак не нащупает собственную тему) и его умирающего от рака отца, является американский бейсбол и команды «Редсокс» и «Янки».

Вот «редсокс» слово уже вполне привычное, а читая в тексте про «красные носки», я временами спотыкаюсь.
Собственно, и название книги «Брыки Дент» — прозвище одного из игроков команды.
Это тоже сложность, потому что бейсбол, его правила, игроки, победы и турнирные таблицы — молоко и печенье каждого американского мальчишки с раннего детства — непривычная для нас игра.
Так что, когда продираешься через множество незнакомых имен собственных, названий и жаргонных прозвищ предметов, через дополнительную нагрузку ума — герой-то писатель и козыряет через одну мысль на вторую именами классиков (не наших), цитатами, отсылками и аллюзиями, наступает время насладиться собственно чтением. Прекрасными диалогами, не менее прекрасными размышлениями отвлеченными и отлично написанными эпизодами бытовыми. Отец и сын смотрят матч, каждый в своем доме, говоря по телефону. Вернее, не говоря практически, потому что пять лет они не общались вообще. Это написано так, что эпизод остается в памяти.
Отец вспоминает, как сильно заболел маленький сын и как он в мыслях отрепетировал вариант мира без этого ребенка. Растерявшись, что да, такие варианты есть — для него. Не для испуганной молодой матери и не для сына, который рискует уйти насовсем.
Медсестра Мариана. Она появилась и все очень точно — внешность, движения, характер. Материализовалась.
Да что люди, даже тойота-королла, престарелый автомобиль Теда становится живой машиной; не какой-то там в-общем тойотой, а именно машиной Теда, с ее цветом и ее характером.
И далее-далее, можно останавливаться и перебирать страницы последовательно, на каждой есть что-то важное, нужно и литературно хорошее.
Роман состоит не только из диалогов, описаний и поворотов сюжета. Роман — огромное архитектурное сооружение, здание, которое должно выстоять, выдерживая как можно больше прочтений и разночтений. Как выстроено здание романа известного актера Дэвида Духовны, который навечно для нам агент Малдер, мне пока неизвестно, по одному, даже очень большому отрывку увидеть башни, стены, форму крыши и прочее, нельзя. Но зато однозначно можно сказать — книга стоит того, чтоб прочитать ее целиком.

***
«Ему хотелось, чтобы его считали не лохом – так он сам о себе думал, – а чудиком. Чудным парнягой со степенью бакалавра по английской литературе, из Коламбии, который работает продавцом арахиса на стадионе «Янки» и попутно корпит над великим американским романом. Сколько в этом контркультуры. Сколько близости к работягам и босякам. Отличный мужик. Уоллес Стивенс, торгующий страховками. Натаниэл Готорн[15], протирающий штаны на таможне. Джек Лондон с горстью орехов средь немытого отребья.»

***
«Он вспомнил, как Кольридж писал в «Долине Шамони»: «Сумеешь ли заклясть звезду зари?..»[24] И эта строка виделась Теду честнейшей и самой печальной во всей литературе. В силах ли ты, человек, подобно горе, что на несколько мгновений приостанавливает неминуемый восход, отыскать ту поэзию, что не даст солнцу взойти? В силах ли ты, зовущий себя писателем, найти слова, что смогут повлиять на действительный, естественный мир? Волшебные заклинания – сезам, откройся, трах-тибидох – воины, что прячутся в Троянском коне слов. Ответ, скрытый в самом вопросе Кольриджа: «Черта с два». Был бы ответ «да», Кольридж бы и не спрашивал. Писателю никогда ничего на белом свете по-настоящему не свершить. Более того, возможно, сам акт писательства есть, по сути, признание, что пишущий в действительности бессилен. Тьфу, вот засада-то.
Тед размышлял о своем личном бессилии – и о бессилии старика С. Т. Кольриджа, потребителя опия, влюбленного в Занаду, облазившего Альпы чудика, – а сам при этом калякал на бумажном пакете кое-какие имена, что, глядишь, заколдуют для него время или женщину, чтоб не уходили, или заронят искру историйки, или сделают из него человека, которым он хотел быть: Наполеон Ляжуа Вида Блу Тёрман Мансон Сезам Откройся…»

***
«Клише нетронутых детских комнат в кино и телике – условное обозначение родителя, не желающего, чтобы его ребенок взрослел, или ребенка, что отказывается взрослеть, или родителя, оплакивающего мертвого ребенка. Привет от мисс Хэвишем[94], только без полового подтекста. Если б Тед был с собою сверхсуров – сказал бы, что комната осталась почти такой же, какой он запомнил ее, отбывая в Коламбию, потому что его отец оплакивал смерть того, кем Тед, по его мнению, мог бы стать. Но, вероятно, столько сентиментальности приписывать Марти не стоило. Вернее предположить, что Марти было до усеру лень, да и хозяин из него паршивый. Все четыре этажа дома за последние десять или пятнадцать лет практически не изменились, меж тем жизнь, которую проживал Марти, схлопывалась сама в себе географически, и пространство, которое он действительно населял, неуклонно сужалось, пока не свелось к гостиной внизу да кухне и ванной. Вселенная в целом непрерывно расширялась, а вселенная Марти постоянно сжималась, солнце в ее сердцевине теряло связь с другими планетами и комнатами, и все стремилось сойтись в одной комнате, в точку, в черную дыру, в смерть.»